Эрнст Бутин - Суета сует

• Название: Суета сует
• Автор: Эрнст Бутин
• Издательство: Современник
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1986

Большинство рассказов свердловского писателя Эрнста Бутина посвящены современности. Повесть «Аномалия», рассказы «И день тот настал», «Испытание прошлым», «Друза горного хрусталя» повествуют о геологах.

В книгу вошли два рассказа на историческую тему.

Живые характеры, яркие приметы времени, точно найденный ритм повествования придают книге достоверность и значимость.

---

Наталья Васильевна, ошеломленно смотревшая на него, пораженная только что отбушевавшей исповедью-отповедью, слегка сдвинула брови, соображая, о чем речь, а поняв, нахмурилась.

— Не знаю, — лицо ее на миг некрасиво и зло скривилось.

— Извини, — Андрей подошел к ней, по-дружески сжал слегка за плечи.

— Ничего, — Наташа несмело улыбнулась. Посмотрела в глаза. — Как ты? Женился?

— Нет, — Шахов отпустил ее плечи, отвернулся, склонился над столом, развернул к себе планшет геологического разреза по стволу шахты.

— Анна Твердышева с мужем уехали, — тихо сказала Наталья Васильевна.

— Я знаю, что она уехала, — помолчав, ответил негромко Андрей Михайлович. — Потому-то и согласился побывать в Катерининске, посмотреть шахту… — Смутился, постучал торопливо пальцем по планшету: — А все-таки есть северный участок, это главное. Главное, что север начал давать металл, а все прочее — ерунда. — Он очень старался, чтобы это прозвучало естественно, но голос все же дрогнул обиженно. Шахов откашлялся. — Что ж, Наталья Васильевна, если вам не трудно, ознакомьте с особенностями рудного поля.

— Вы их, Андрей Михайлович, знаете лучше меня, — Наталья Васильевна засмеялась. — Помнишь, как ты сдавал мне первую шахту? Теперь я тебе.

— Это еще вилами на воде писано, — Шахов с сомнением покачал головой. — Я пока своего согласия быть геологом Северной не дал.

— Дашь, куда ты денешься, — фыркнула женщина. — Геология тут сложная, кто, кроме тебя, в ней разберется? Ты начинал, тебе и продолжать.

РАССКАЗЫ

И день тот настал

— Ну, в таком разе меня, мальца, обряжают в дорогу. Так, мол, и так, обскажи все Корнилычу. И в кисет маненько песочку сыпанут. Непромытого, но чтоб золотишка пожирней было. Навроде мандата, для верности. — Степан Трофимович поддернул рукав фуфайки, помешал черпаком в казане.

На тайгу опустился вечер. Растворились в темноте дальние увалы, и ночь подступила к самому костру. Только Листвянка еще светилась рябью перекатов, да на западе угадывалось широкой бледной полосой небо, и на его фоне пологие горушки, ощетинившиеся сосняком, казались совсем черными. Мечется по ветру пламя костра, то прижмется к земле, то вдруг рванется вверх длинными языками. И ночь то навалится в шуршании и вздохах пихт, то отпрыгнет, и тогда из темноты выныривают лохматые ветки, лошадиные морды с фиолетовыми глазами.

— Ну а уж Корнилыч свое дело знает. Мобилизует лошадей — и айда в тайгу, — старик покрутил головой, сбил на затылок шапку с кожаным козырьком. — Оттель уж, ясно дело, с шиком. На передних тройках сами добытчики едут. С гармошкой, с бубенцами, пьяные вусмерть. Орут, базланят — знай, мол, наших! Фарто-о-овые! За ними на отдельных лошадях — лопаты, каелки, ковши — амуниция. Для куражу…

Деда слушали молча, не перебивая. Константин Ватагин, начальник поискового отряда, водил карандашом по карте — подсчитывал количество проб на Листвянке. Матвей Буранов, шурфовщик, улыбался тихо своим мыслям, крутил в черных лапищах кисет. Георгий Кольцов, худой, нескладный, выпрямился, замер, только очки поблескивают. Его жена Вера, техник-геолог, прижалась к плечу мужа, глядя в огонь.

— А уж на прииску — все как полагается, — Степан Трофимович пятерней вытер сразу нос, усы, клинышек бородки. Вздохнул. — Дым коромыслом. Винище рекой. Бабы голосят, это уж как водится, норовят свою долю для хозяйства урвать… Мужики, конечно, отвалят по пьянке где сотельную, а где колотушек. Это уж под какую руку подвернется.

— Дикость какая! — повела бровями Вера. Натянула поглубже на лоб белый беретик и, повозившись немного, положила поудобней голову на плечо мужу.

— Ага, дикость и есть, — охотно согласился Степан Трофимович. Зачерпнул из казана варево, попробовал, пожевал. — Рано ишшо!

Ватагин поставил на карте, в том месте, где сейчас их лагерь, маленький вопросительный знак. Здесь в Листвянку впадала тоненькая сонная речушка, которую Ватагин назвал Поганкой, за топкие, гнилые берега.

— Давай дальше бреши, корноухий, — попросил Буранов. Он дремотно помаргивал, лениво крутил «козью ножку».

Ватагин поморщился, посмотрел исподлобья на шурфовщика. Степан Трофимович годился Буранову не только в отцы — в деды. Правда, старик — у него от левого уха осталась лишь половинка, а ниже, по скуле, тянулся длинный белый шрам — не обижался, когда звали «корноухим». Не обижался, но расспросы про ухо, про шрам не любил. Замыкался и молчал.

— А чего дальше? Обыкновенно, — Степан Трофимович покрошил над казанком какие-то травки. — Прогужуются мужики недельки две, покеда в кармане шевелится, и в один распрекрасный день очухаются. Рожи — во! — он развел руками. — Как подушки…

Ватагин опустил голову, провел кончиком карандаша по извивам Поганки — километров тридцать будет, пожалуй. С сомнением посмотрел на синенькую рябь черточек — болото!

— Взглянут мужички друг на дружку, — старик зачерпнул похлебку, — опохмелятся напоследки и опять в глухомань, за новым фартом. — Он, вытянув губы, попробовал из половника. — Кажись, в самый раз. Готовь струмент, артель!

У костра зашевелились, потянулись за ложками. Степан Трофимович налил в чашку, осторожненько подал ее Ватагину.

— Отведай, Костянтин. Поглянется ли? Я туда, — он ткнул пальцем в сторону казана, — маненько сахарку подсыпал да кислицы положил, дык каково?

Ватагин попробовал, закатил глаза, поднял большой палец.

— Эт верно, — довольно засмеялся старик, — эт ты правду сказал.

— Дураки они, твои старатели, — решил вдруг Буранов. Он шумно хлебал, шевелил бровями. — Такое богачество найти и все профуфыкать.

— Дураки. Эт точно, — опять охотно согласился Степан Трофимович. Он накрошил в чашку сухарей, вытер холстинкой ложку, перекрестился. — Тока я так полагаю: не в их дело. Тут корень в самом золоте. Паскудный металл. Ни одному хорошему человеку пользы не сделал. Сколь народу по кабакам да по острогам распорядил. А сколь на тот свет отправил! — он зажмурился, помотал головой. — Одна пагуба… Вот взять, к примеру, Гошку, — Степан Трофимович ткнул ложкой в сторону Георгия. Тот замер с открытым ртом. И Вера насторожилась. — Хороший парень Гошка? Не сумлевайтесь. Замечательный. — Супруги Кольцовы облегченно выдохнули и наклонились над общей чашкой. — А ить тоже, — старик погрозил им пальцем, — как гнездышко-то Гошка нашел — сбесился от радости. Чуть в штаны не навалил, не к столу будь сказано. — Старик деловито и сосредоточенно принялся есть.

Буранов откинулся, разинул огромный рот и захохотал. Ватагин наклонился над миской, чтобы не увидели его улыбку.

Почти в самом начале сезона Георгий получил хорошую пробу на Листвянке, чуть пониже нынешнего лагеря. Увидев золото, взревел на всю тайгу и примчался к Ватагину. Совал всем под нос лоток, на дне которого солнечно поблескивало желтеньким…

— Вы бы хоть выражения-то подбирали! — возмутилась Вера и бросила ложку.

— Извиняйте, к слову пришлось, — Степан Трофимович приподнял за козырек шапку.

Георгий мотнул головой, пригнулся, словно хотел боднуть старика. В стеклах его очков плясали маленькие отражения костра, и казалось, что это Гошины глаза распалились гневом.

— Разве я за себя обрадовался? — выкрикнул он. — Что я, себе его нашел?! Золото — это валюта. Это станки из-за границы, оборудование! Не видал я вашего золота?!

— Видал, — подтвердил Степан Трофимович, — у начальника на зубе, — он мотнул головой в сторону Ватагина. — А нашел бы поболее понюшки, так и про станки забыл бы. Живо половину прикарманил бы…

— Да вы думаете, что говорите?! — Георгий вскочил, сшиб ногой чашку. Жена повисла у него на руке. — Я вас за такие слова в суд! А не в суд, так…

— Гоша! Гоша! Успокойся! — Вера вцепилась в мужа. Зыркнула зло на старика и тут же любовно, умоляюще заглянула в глаза Георгию. — Он же старый! Типичный пережиток!

— Отпусти! — кричал Георгий. — Отпусти!

— Прекратите! — рявкнул Ватагин. — Сядьте, Георгий Николаевич. А вы, Степан, Трофимович, думайте, когда говорите, — и покачал головой.

Старик махнул рукой, втянул голову в плечи, совсем запрятался в фуфайку, только нос да пегая бороденка торчали из-под козырька.

— Пережиток, — проворчал он. — Хе-хе. Свое я пожил, верно. И всяких видел, знаю, чего говорю… Пережиток. А вы — недожитки.

Гоша нехотя сел, повернулся спиной к Степану Трофимовичу. Вера гладила мужа по лицу, косилась, поджав губы, на старика.

— Не злись, Гоша, — Буранов икнул, достал из-за уха самокрутку, — дед по себе людей меряет. Сам утаил россыпушку, дрожит над ней и думает: все такие.

Степан Трофимович откинул назад голову, чтобы видеть лицо шурфовщика, поглядел на него обиженным взглядом.