Павел Саксонов - Можайский — 7: Завершение

• Название: Можайский — 7: Завершение
• Автор: Павел Саксонов
• Жанр: Детектив

Не очень-то многого добившись в столице, Можайский на свой страх и риск отправляется в Венецию, где должно состояться странное собрание исчезнувших из Петербурга людей. Сопровождает Юрия Михайловича Гесс, благородно решивший сопутствовать своему начальнику и в этом его «предприятии». Но вот вопрос: смогут ли Юрий Михайлович и Вадим Арнольдович добиться хоть чего-то на чужбине, если уж и на отеческой земле им не слишком повезло? Сушкин и поручик Любимов в это искренне верят, но и сами они, едва проводив Можайского и Гесса до вокзала, оказываются в ситуации, которую можно охарактеризовать только так — на волосок от смерти!

---

Гесс замолчал.

— Если только? — переспросил Владимир Львович.

— Если только, — кивнул Гесс, — это всё не какие-то маневры. В конце концов…

Гесс снова замолчал, не став развивать ту мысль, которая, очевидно, скрывалась за этим его «в конце концов».

— А скажите-ка вот что… — заговорил он несколько мгновений спустя, вполне уже, вероятно, свою мысль обдумав. — Когда точно Талобелов принес вам записку?

Владимир Львович назвал день.

— Гм…

— Что? Не складывается?

— Да, — был вынужден признать Гесс, — не складывается. В этот день Молжанинов с Талобеловым уже должны были находиться здесь. По крайней мере, в Италии.

— Но, может, Сёма и находился, тогда как этот ваш… Талобелов — нет? — предположил Владимир Львович. — Да и точно ли записку мне передал именно он? Мало ли какие совпадения бывают?

— Не верю я в совпадения на ухабах! — проворчал Гесс. — В обычной жизни — да, но в таком деле…

Опять повисла тишина, нарушаемая только звуками жизни Флориана. На этот раз Гесс и Владимир Львович молчали дольше и, так сказать, упорнее, погруженный каждый в свои собственные размышления и — это было видно по лицу отставного генерала — воспоминания.

— Ну, хорошо, — Гесс заговорил первым. — Давайте посмотри на это ваше письмо. Оно при вас?

— Да, конечно, — сразу же отозвался Владимир Львович и полез в карман. — Держите!

Гесс принял бумагу — добротную, но без всяких вензелей и прочих подобных украшательств — и развернул ее.

— Можно?

— Читайте, читайте: что уж теперь!

Гесс прочитал:

Володенька, дорогой, обстоятельства сложились так, что мне нужна твоя помощь. Ты — стратег, храбрец, воин, а я — ты знаешь — хоть и не трус, но солдатом не был никогда.

Дело, сразу скажу, отчаянное, смертельное, с риском таким, какого мы не видали и под картечью. Даже тогда, сидя на барабане и рисуя, я имел менее шансов получить пулю в лоб, нежели сейчас. Вот потому-то мне и нужен человек, на которого я не просто могу положиться, прикрывая себе спину, а доверять которому могу безоговорочно.

Ты, разумеется, вправе отказаться: все-таки если что-то и связывает нас, то это — дела минувшие и молодые, а ныне мы оба отяжелели, погрязли в быту, обжились, и та романтика, которая была нам свойственна когда-то, теперь уже не кажется настолько привлекательной.

Да и нет никакой романтики в том, о чем я тебя прошу. Наоборот: сплошные грязь и ужас.

И все же… все же, Володя, я очень на тебя полагаюсь! У меня, поверишь, нет в целом мире никого, к кому еще я мог бы обратиться!

Не могу написать всего в этом письме: кто знает, в чьи руки оно попадет? Поэтому, если ты согласишься, всё расскажу при личной встрече. А встреча эта — в Венеции! Когда тебе передадут этот призыв о помощи, я уже буду находиться на месте. Если можешь — приезжай: жду!

К письму прилагаю деньги: достаточно для всех расходов. Остановись в каком-нибудь отеле неподалеку от площади святого Марка: так будет и лучше, и ближе. В отель — я узнаю о твоем прибытии из газет — тебе доставят еще одну записку: с адресом и временем, когда мы встретимся.

Твой — С.М.

— Интересно… — растягивая слоги, выговорил Гесс, возвращая письмо Владимиру Львовичу. — Точно ли это — почерк Молжанинова?

— Никаких сомнений!

— Гм… а почему — «из газет»?

Владимир Львович пожал плечами:

— Не знаю.

— Но о вашем прибытии сообщили?

— Да.

Владимир Львович махнул рукой. Антонио мгновенно образовался рядом со столиком.

— Газету! Ту, что с хроникой… вчерашнюю!

Антонио тут же исчез, чтобы появиться ровно через полминуты — с аккуратно сложенной газетой в руке:

— Прего, синьоре!

Владимир Львович принял газету, развернул, нашел нужное и, указывая на заметку пальцем, протянул газету Гессу:

Синьор Анутин, генерал-майор российской армии, прибыл сегодня утром в Венецию для знакомства с достопримечательностями и продолжительного отдыха. Как сообщает наш источник, высокопоставленный русский путешественник пробудет в городе, по меньшей мере, до конца месяца, после чего проследует на юг Королевства[31] или на Капри, где — по неподтвержденным сведениям — у синьора Анутина имеется собственная дача.

— Дачи у меня, конечно же, никакой нет! Откуда они это взяли, ума не приложу!

— Куда интереснее, кто этот самый источник? — Гесс вернул газету Владимиру Львовичу, а тот немедленно от нее избавился, отдав Антонио. — И с вами связались? В отеле? Как и говорилось в письме от Молжанинова?

— Да. Но не совсем так, как я почему-то думал.

— Поясните!

Владимир Львович достал из внутреннего кармана ту самую записочку, которую он уже показывал Гессу — при встрече у церкви, когда пути обоих — преследователя и преследуемого — пересеклись.

— Видите? Это — всё, что я получил!

Гесс снова взялся за ту записку:

— San Marco, campo San Gallo, teatro San Gallo, — прочитал он. — И всё?

— Всё.

— Чертовщина какая-то!

— Но почерк по-прежнему Сёмы!

— Но почему на итальянском?

— Может, чтобы адрес не перепутать?

— Возможно…

Гесс начал вертеть клочок бумажки и так, и этак, даже понюхал его, но ничего нового не обнаружил. И вдруг, возвращая его Владимиру Львовичу, он случайно пронес пальцы прямо над пламенем романтично зажженной свечи.

Владимир Львович вскрикнул:

— Невероятно!

Гесс побледнел, отдернул руку с бумажкой от пламени и всмотрелся в проявившиеся знаки…

— Что это? — не веря своим глазам, спросил он больше самого себя, нежели Владимира Львовича.

Ответил, однако, именно Владимир Львович, причем ответил со смехом:

— Лимонный сок! Ну, Сёма, ну припомнил!

— Что припомнил? — Гесс по-прежнему был ошарашен и не верил уже не только своим глазам, но и ушам.

Владимир Львович засмеялся пуще прежнего:

— От полковника мы так скрывались! Дело-то молодое, барышни… а так — вроде бы самое обычное и в меру скучное письмо из дому: поди догадайся, что в нем бесенята попрятались и на полночь к свиданию зовут! Эх…

Послезавтра по адресу! В десять от полудня. С.М.

— Но к чему такие сложности?!

— Значит, есть причины!

— Но постойте! — Гесс нахмурился. — Послезавтра — это завтра!

— Поучается так!

— В десять вечера… В театре Сан Галло… не в отеле…

— Не в отеле? — переспросил Владимир Львович.

— Не обращайте внимания! — Гесс отмахнулся от вопроса. — Мне нужно срочно связаться с Можайским! Я…

Гесс вскочил из-за столика, но дальше случилось нечто, что оледенило его и приковало к месту.

От входа в зал послышался вскрик.

Вадим Арнольдович повернул голову.

— Вы!

— Вы!

На Вадима Арнольдовича смотрел явно не ожидавший его увидеть Талобелов. Нижняя челюсть старика слегка отвалилась от верхней, за тонкими губами желтели нездоровые зубы.

А далее Талобелов круто повернулся и выбежал вон.

Вадим Арнольдович так и остался стоять подле столика — растерянный и ничего не понимающий.

18.

Когда поезд, на котором уехали Можайский и Гесс, скрылся за поворотом путей, Любимов и Сушкин вышли с вокзала и сели в дожидавшуюся их коляску. Ни тот, повторим, ни другой даже не подозревали, что вовсе не «нашему князю» и его помощнику уже в ближайшее время предстояло ухнуть в пучину странных и даже пугающих приключений. Мы говорим «приключений», но речь должна идти о событиях, то есть о том, что сваливается на головы независимо от желания носителей этих самых голов.

Было довольно морозно, хотя в столицу пришла очередная волна оттепелей. Возможно, поручик и репортер ощущали что-то навроде озноба: проводы были сердечными, но тяжелыми, похмельными, как если бы и те, кого провожали, и те, кто провожал, перебрали с чувствами и теперь расплачивались за это собственным дурным самочувствием.

Оба — поручик и репортер — ежились в своих пальто, хлопали руками в перчатках, то и дело поправляли шарфы… и если Сушкину шарф еще вполне служил по назначению, то шарф Любимова — дорогой, неуставной — больше украшал своего владельца, нежели давал ему тепло.

— Брр… — встряхнулся, влезая в коляску, Сушкин. — Что за погода!

Поручик взглянул на темное небо, на лунную тень — Луна подсвечивала тучи, но сама из-за туч не показывалась, — на капли воды, осевшие на кожаном верхе коляски, и тоже передернул плечами:

— Я уже третий день простужен. Если так и дальше пойдет, слягу!

Сушкин бросил на поручика сочувственный взгляд и предложил:

— По грогу?

— Да где же его об эту пору сыскать? — вяло возразил поручик, но в его глазах появился интерес.