Павел Саксонов - Можайский — 4: Чулицкий и другие

• Название: Можайский — 4: Чулицкий и другие
• Автор: Павел Саксонов
• Жанр: Детектив

В 1901 году Петербург горел одну тысячу двадцать один раз. 124 пожара произошли от невыясненных причин. 32 из них своими совсем уж необычными странностями привлекли внимание известного столичного репортера, Никиты Аристарховича Сушкина, и его приятеля — участкового пристава Васильевской полицейской части Юрия Михайловича Можайского. Но способно ли предпринятое ими расследование разложить по полочкам абсолютно всё? Да и что это за расследование такое, в ходе которого не истина приближается, а только множатся мелкие и не очень факты, происходят нелепые и не очень события, и всё загромождается так, что возникает полное впечатление хаоса?

Рассказывает начальник Сыскной полиции Петербурга Михаил Фролович Чулицкий.

---

В сопровождении обоих надзирателей мы вышли из квартиры, спустились во двор и подошли к спуску в подвал. Замок по-прежнему висел на створках, а припушивший его снежок — с неба слегка посыпа́ло — ясно свидетельствовал о том, что с ухода Кузьмы к нему никто не прикасался.

— Ломайте, — приказал я.

Один из надзирателей, недолго думая, с корнем вывернул петли, сделав замок бессмысленным к ним приложением. Я распахнул створки.

— Посветите.

Надзиратель посветил.

В свете фонарика ящики, оказавшиеся не далее окончания спуска, выглядели большими, тяжелыми и неприятно липкими: просмоленные бока отдавали влагой, но это, я понимал, было всего лишь иллюзией.

«Прикажете доставать?» — без всякого энтузиазма спросил надзиратель.

— Конечно, — ответил я, сторонясь и давая место у створок.

«Эх, мама!» — пробурчал надзиратель и, велев своему подчиненному оставаться на подхвате, ногами вниз устремился по спуску.

Уперевшись в ящики и перестав скользить, он слез на пол и осмотрелся. Очевидно, ничто не привлекло его внимания, потому что он, выключив фонарь и сунув его в карман, схватился за первый из ящиков.

«Тяжелый!» — крикнул он. — «Ну, приготовились!»

Подталкиваемый снизу, ящик пополз вверх по спуску.

«Держу!» — младший ухватил его, не давая снова заскользить вниз.

Минуту спустя первый ящик был извлечен. Наступила очередь второго, и с ним расправились так же быстро.

— Снимите крышки.

Крышки были сняты. Нашим глазам предстало нечто странное. Точнее, в одном из предметов мы сразу же узнали некое подобие волшебного фонаря, только куда более сложное и громоздкое, с необычным объективом, почему-то отливавшим мертвенной синевой…

— Боже мой! — перебил Чулицкого Саевич. — Боже мой! Они и до этого догадались!

— До чего? — удивленно спросил Чулицкий.

— Синий объектив! — Саевич возбудился до предела. — Знаете, что это такое?

— Что?

— Линза искусственного хрусталя с особенно тщательной шлифовкой и фотохромным эффектом!

— Это так необычно?

— Еще как необычно! Я даже не думал, что кто-то… — Саевич запнулся. — Что кого-то осенит такая идея. А уж чтобы ее реализовать…

— Да что же в этом такого? — недоумение Чулицкого начало перерастать в раздражение. — О чем вы говорите?

Саевич, как мог, пояснил:

— Здесь сразу несколько новаторских решений. Во-первых, сам хрусталь. Вы знаете, что это, в сущности, обычный кварц, а кварц имеет два очевидных недостатка — малую степень преломления и высокую способность светопропускания, в том числе и ультрафиолетового света. Оба этих свойства делают его не лучшим материалом для изготовления линз: при всех прочих равных, линза из кварца получится больше, тяжелее и с худшим эффектом засветки. Но до недавнего сравнительно времени альтернативы кварцу не было: всякая линза делалась из него. Как, впрочем, и все вообще стеклянные предметы. Разумеется, и ныне кварцевых линз — подавляющее большинство, но всё это — обычные линзы. Вы же увидели уникальную. Ее уникальность заключается в том — кстати, это — во-вторых, — что тот, кто ее изготовил, использовал во благо оба ее недостатка. Но в первую очередь, конечно, — высокую светопропускаемость.

Чулицкий пожал плечами:

— Мне это ни о чем не говорит.

Саевич начал горячиться:

— Да как же вы не понимаете! Скажите: вы не заметили, чтобы линза объектива меняла цвет?

И вот эти слова Александра Григорьевича заставили Чулицкого подпрыгнуть:

— Меняла цвет? Да! Но как вы догадались?

— Так ведь я об этом и толкую!

Теперь уже Чулицкий выглядел заинтересованным:

— Ну-ка, ну-ка!

— Еще на стадии приготовления стекла — плавления кварца — в его структуру были внесены кристаллы галоида серебра: того самого вещества, которое — ни много, ни мало — является составной частью фотографической эмульсии. Но только, разумеется, не для того, чтобы придать объективу фотографические свойства, а для того, чтобы сделать его чувствительным к изменению интенсивности потока ультрафиолета. Дело в том, что именно в этом спектре соединения серебра ведут себя наиболее активно. Галоид же имеет свойство менять окраску, что делает его более или менее прозрачным: от полностью прозрачного при низкой интенсивности ультрафиолета до практически непрозрачного при чрезвычайно высокой. Зрительно это выглядит как процессы осветления и затемнения в зависимости от силы освещенности. В нашем случае линза должна была полностью осветляться в помещении и становиться темно-коричневой, темно-серой или даже черной на ярком солнце… или на снегу! Снег, знаете ли…

— Знаю! — воскликнул Чулицкий. — Собственными глазами видел.

— Да: снег обладает очень высокой отражающей способностью. Поэтому даже в хмурый день от него исходит мощный световой поток, включая и свет в ультрафиолетовом спектре. Вы, стоя у аппарата, непременно должны были заметить, как линза меняла цвет в зависимости от того, прикрывали ее от ослепляющего воздействия снега или, напротив, давали к ней доступ.

— Так и было.

— Удивительно!

Чулицкий потер подбородок и задал сам собой напрашивавшийся вопрос:

— Если я правильно понял, эту линзу придумали вы?

Саевич вспыхнул:

— Я так думал!

— То есть — не вы?

— Кто-то меня опередил. У меня, к сожалению, не было ни средств, ни технической возможности создать такую линзу на практике.

— Но идея все-таки ваша?

— Во всяком случае, я пришел к ней самостоятельно.

— И вы полагаете, что кто-то еще до нее додумался?

— Получается, так.

— А вы не говорили о ней с Кальбергом?

Саевич задумался, а потом ответил не слишком уверенно:

— Даже не знаю. Возможно, и говорил. Мы вообще о многом беседовали. Всего не упомнить.

— А знаете ли вы какого-нибудь физика, химика или фотографа, который и без вас мог бы придумать нечто подобное?

Саевич замялся.

— Ну?

— Любая идея витает в воздухе, если для ее возникновения есть все исходные данные, — нехотя признался он. — А для этой идеи все данные имеются давно.

— И все же, лично вы ни о каких подобных работах не слышали?

— Нет.

— Гм…

— Вы думаете, — в глазах Саевича загорелась тщеславная надежда, — Кальберг украл ее у меня?

Вместо прямого ответа Чулицкий задал новый вопрос:

— Для чего вообще нужен такой эффект? Как вы его назвали? Фотохромность?

— Фотохромизм, — поправил Саевич. — Использование объектива с этим эффектом позволяет получить интересные вещи.

— Какие, например?

— Прежде всего, связанные с тенями и оттенками изображений.

— И с призрачностью?

— Да. И с призрачностью.

— Ну, что же… — похоже, Чулицкий решил потрафить самолюбию нашего фотографа. — Вероятно, идею и в самом деле стащили у вас.

Саевич — странный все-таки человек — благодарно улыбнулся.

— Но позвольте! — вмешался вдруг — кто бы вы думали? — Монтинин! — Поправьте меня, если я ошибаюсь: источником ультрафиолетового излучения является только солнце. А призрак являлся Некрасову по ночам!

Саевич, однако, ничуть не смутился:

— Вовсе нет. Солнце — природный источник. Но есть и придуманный человеком.

— Правда?

— Конечно. Вы что-нибудь слышали о Роберте Вуде[30]?

Повисло молчание. Мы — считая и Монтинина — переглядывались в полном недоумении.

— Кто это? — спросил, наконец, Инихов.

— Американец, — ответил Саевич. — Очень любознательный молодой человек[31], недавно приезжавший и в наши пенаты[32]. Думаю, его ожидает самое блестящее будущее, но пока он известен своими экспериментами с различного рода световыми фильтрами. В частности, он изобрел довольно удивительный аппарат: лампу, излучающую ультрафиолет!

— Но ведь ультрафиолет невозможно увидеть?

— Вот именно.

— Какая же это лампа?

— Я и говорю: удивительная!

Мы снова переглянулись.

Кирилов:

— Что-то вы путаете, Григорий Александрович!

— Нет.

— Но если она ничего не освещает, какая же она лампа?

— Она освещает. — Саевич улыбнулся. — Просто мы этого, как правило, не видим. А вот…

— Как правило? — перебил Кирилов.

— Да. В большинстве случаев мы и впрямь ничего не увидим в свете этого прибора. Но в некоторых — увидим, и еще как! Во всей, что называется, красе!

— Как это?

— Существуют животные, — живо пояснил Саевич, — да и не только животные, — невидимые в темноте, но замечательно видимые в ультрафиолетовом свете. Направьте на них включенную лампу Вуда, и вы — уж извините — ахнете!

Кирилов недоверчиво потеребил усы, но спорить не стал.

— Для вас же, — Саевич повернулся к Чулицкому, — будет интересно другое: как сыщику.