Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6461 ( № 18 2014)

• Название: Литературная Газета 6461 ( № 18 2014)
• Автор: Литературка Литературная Газета
• Жанр: Публицистика

"Литературная газета" общественно-политический еженедельник Главный редактор "Литературной газеты" Поляков Юрий Михайлович http://www.lgz.ru/

---

        Словесный судья Тупиков.»

____________________________

*  Опись приводится с сохранением особенностей орфографии по подлиннику, хранящемуся в собраниях Пушкинского дома (сноска П. Щеголева).

Что это? Завершение трагедии? Стилизация постмодерниста? Летопись и реестр ломбарда? Конспект романа? Ну и т.д.

Да, здесь есть над чем подумать... Над состоянием русского дворянина. Над гардеробом имперского офицера. Над бытом русского поэта... Над «всеобщей грамотностью» тогдашнего офицерства. Ну и т.д. ...

Перед вами эпохальный документ. Пронзительный своей «последней прямотой». Запечатлённая в списке вещей жизнь человека.

Вообще-то негусто «имение», оставшееся после смерти, говоря красиво,  великого сына России. Конечно, сделаем скидку на походные условия. Но не факт, что в его столичном доме оставалось много личных вещей. Все моё, как говорится, ношу с собой. Каждая вещь на счету, и наличие каждой можно толковать по-разному, и эти толкования и объяснения могут быть необычайно интересными. Например, можно отметить некоторую тягу к роскоши. Погребец всё же обит «тюленевой кожей». В этом есть некий изыск. Правда, содержание его небогато. Да, денег всё же при себе Лермонтов держал немало: две тысячи шестьсот десять рублей – большие деньги по тем временам. Однако такие, что можно и проиграть в карты за неудачный вечер. А вот с подштанниками у поэта было неважно – холщёвых старых семь штук, холстинковых «одне», фланелевых тоже «одне»... Зато имеется знаменитая в описаниях и воспоминаниях «шинель светлосерого сукна с красным воротником» и шарф шерстяной – тоже красный... А в целом имение поручика говорит о бедности, понятно, в рамках его сословия, а также о небрежении бытовыми удобствами. Совершенно поразительно, на мой взгляд, завершение списка «вещей» убитого на дуэли поэта. Это завершение – тоже характеристика его времени, отношения к вещам и людям. Две лошади под номером 100 и последними в описи под номером 101 двое крепостных людей Иван Вертюков и Иван Соколов – две последние вещи. Таково отношение к человеку. Лорнетка золотая или иконка в вызолоченной ризе явно приоритетнее коня или – уж точно! – человека. Людей – много, вещей – мало...

 

При этом «имение вещей» Михаила Юрьевича, конечно же, просто баснословно огромно по сравнению с подобной же описью, сделанной после смерти какого-нибудь безвестного крепостного раба.

Сегодня эти ценности всё же начинают меняться местами. Спасибо китайским челнокам, телевизорам, мобильникам и ноутбукам, производителям «мерседесов» и «тойот», ну и так далее...

А что Лермонтов по нынешним потребительским понятиям? «Мундир поношенный.... 1», «шаровара поношенные», «чемадан коженный....  1»... Да ещё «Собственных сочинений покойного на разных ласкуточках……….  7».   Но есть ещё что-то, что прорвалось сквозь время и стало легендой. Вот это, наверное, восклицание:

О, КРАСНЫЙ ШЕРСТЯНОЙ ШАРФ ЛЕРМОНТОВА! О, КРАСНЫЙ ВОРОТНИК ЕГО ПОТРЁПАННОЙ И ПРОПАХШЕЙ КОНСКИМ ПОТОМ ШИНЕЛИ!.. ПЛЮС РАЗНЫЕ «ЛАСКУТОЧКИ». ВОТ В НИХ-ТО, НАВЕРНОЕ, ВСЯ СУТЬ…

Теги: М.Ю. Лермонтов

Рабочие батальоны

"Почти неправдоподобным показалось нам донесение генерала танковых войск фон Виттергейма, командира 14-го танкового корпуса[?] Генерал сообщил: соединения Красной Армии контратакуют, опираясь на поддержку всего населения Сталинграда, проявляющего исключительное мужество… Население взялось за оружие. На поле боя лежат рабочие в своей спецодежде, нередко сжимая в окоченевших руках винтовку или пистолет. Мертвецы в рабочей одежде застыли, склонившись над рычагами разбитого танка. Ничего подобного мы никогда не видели".

Мемуары полковника 6-й германской армии Вильгельма Адама, первого адъютанта генерал-фельдмаршала Паулюса.

Владимир Н. ЕРЁМЕНКО

В Сталинграде к началу боёв за город были сформированы десятки рабочих батальонов численностью в несколько сотен человек каждый. Они создавались на предприятиях, которые продолжали выпускать военную продукцию, несмотря на массовые бомбардировки города.

На таких крупных заводах, как Тракторный и «Красный Октябрь» (металлургический), «Баррикады» (орудийный), было сформировано по нескольку рабочих батальонов.

В нашем посёлке Купоросный работали лишь кожевенный завод и меховая фабрика. Однако рабочий батальон тоже был создан.

Наш сосед дядя Миша Моргунов работал на тракторном заводе, и он рассказывал, как они отбили атаку немецких танков, прорвавшихся от Дона к Волге 23 августа - в чёрный день Сталинграда, день первой массовой бомбардировки города.

«Из ворот завода выехало несколько десятков «тридцатьчетвёрок» и начали жечь немецкие «панцермашины». Удар был столь неожиданным и мощным, что к вечеру немецкая колонна была почти вся уничтожена, а остатки отступили к Дону. Погибло и много наших…»

В блиндаж к Моргуновым мы перебрались, когда наш был разбит. В их семье было двое детей, мать и бабушка. Их блиндаж был на удивление прочный и удобный. Его соорудил рукастый слесарь дядя Миша. Несколько накатов брёвен, внутри всё обшито вагонкой, настелены полати для сна и отдыха.

Дядя Миша смог выкроить время после танкового боя у Тракторного завода и навестить семью. Возможно, об этом сражении идёт речь в донесении в штаб Паулюса генерала фон Виттергейма, с которого я начал эти заметки.

Михаил Моргунов погиб, как почти все бойцы рабочих батальонов. Они первыми приняли на себя удары немцев в конце августа и начале сентября сорок второго, ещё до того как переправилась через Волгу дивизия Родимцева, входившая в состав 62-й армии В.И. Чуйкова.

Всего несколько раненых вернулось домой из поселкового рабочего батальона. К тому времени я и Витька Моргунов тоже были ранены осколками мины, когда варили кашу из пшеницы. Лечились чудесным порошком реванолом, который я раньше нашёл в разбитой санитарной повозке. Реванол был в крепких стеклянных пузырьках. Мы засыпали им раны, и это ускоряло выздоровление.

Я был ранен в бедро, а Витька в грудь, но уже меньше чем через месяц мы смогли ходить. Я – без палочки, а он перестал задыхаться.

У меня всё обошлось. А Витька от своей раны чуть не погиб уже взрослым. Работал он шофёром-дальнобойщиком. Однажды у него, видно от напряжения, сорвался дремавший осколок и пошёл путешествовать по телу. Прорвал плевру, и Виктор еле дотянул до посёлка, где была больница. Ему сделали операцию и спасли…

Сталинград не даёт забыть о нём: одним – в жизненной яви, другим – в воспоминаниях…

Заступи, сохрани и помилуй…

Эти три слова были моей молитвой, когда я умирал в Сталинграде. Сам придумать их не мог. Видимо, слышал от мамы или бабушки до этой трагедии. Они застряли в моей памяти. И вот теперь, когда уже не на что было надеяться и смерть глядела в глаза, они, спасительные, выплыли…

Вместе со всеми я не то что молился, а скорее скулил, вытирая слёзы кулаками. Так поступали все, кто находился в блиндажах или подвалах, когда наш посёлок перед прорывом немцев к Волге засыпали бомбами и били по нему из орудий и тяжёлых миномётов «Ванюша».

Когда же этот ад прекращался и немцы шли на прорыв к Волге, с левого берега по посёлку начинали бить наши батареи орудий и «Катюши».

Трагическая судьба жителей Купоросного была в том, что посёлок угораздило находиться на стыке двух армий – 62-й и 64-й, обороняющих Сталинград.

В самом посёлке, прижатом к Волге железной дорогой, было всего два предприятия: кожевенный завод и меховая фабрика. Жили здесь около тысячи семей в собственных деревянных домах, которые сгорели в первые же дни боёв за город, когда нас засыпали фугасными и зажигательными бомбами. Теперь здесь, на погорельях, чёрными фитилями высились печные трубы. Но скоро и их снесла война. А мы, уцелевшие жители, поглубже зарывались в землю. В блиндажах и подвалах, где нам удавалось прятаться, стоял сплошной гул от плача детей и молитв взрослых, куда вплетался и мой скулёж «заступи и спаси…».

Помню, как меня поразил плач моего двоюродного брата, пятилетки Вадика Четверикова. Он сложил правую ручку для того, чтобы перекреститься, и она дрожала у него на уровне лица. Дальше он не знал, что делать, потому что не умел ни креститься, ни молиться… И только рыдал.

Не помню, чтобы я крестился. Во мне слишком глубоко сидело безбожие… Октябрёнок, пионер, готовился вступить в комсомол, занимался в кружках Дворца пионеров имени И.М. Варейкиса – первого секретаря обкома, позже врага народа.

Однако молитва нет-нет да и вспыхнет во мне в тяжёлые моменты жизни. Возможно, она и помогла мне выжить в Сталинграде и дожить до сегодняшних почтенных лет.