Поппи Адамс - Мотылек

• Название: Мотылек
• Автор: Поппи Адамс
• Издательство: Книжковий Клуб «Клуб Сімейного Дозвілля»
• Жанр: Зарубежное современное
• Год: 2008
• ISBN: 978-966-14-0134-0

Вирджиния Стоун одинока, но почти счастлива: в ее жизни было безмятежное детство в кругу любящей семьи, затем блестящая карьера ученого… Но внезапно уютный мирок Вирджинии разрушает младшая сестра Вивьен, с которой та не виделась сорок семь лет. Она воскрешает воспоминания об ужасных событиях… Однако Вивьен придется жестоко поплатиться за это.

---

Я беру электронные часы, которые стоят на тумбочке рядом с кроватью, и нажимаю на кнопку, чтобы подсветить экран салатного цвета. Уже три минуты шестого. Мое лицо заливает отвратительный люминесцентный свет – хотя само по себе это изобретение очень удобно. Начиная с половины пятого я чувствую себя бегуном, который вырвался на финишную прямую, – вскоре я увижу и услышу рассвет, и можно будет встать навстречу новому дню. Но до этого времени я всегда стараюсь отогнать от себя все связанное с моим сознанием, – иначе ночь будет казаться бесконечной.

Возможно, я уже говорила, что очень бережно отношусь ко времени. Раньше этого во мне не было, но, постарев, я поняла, насколько оно важно. Придерживаться времени, знать, который час, жить по времени… Я живу по времени. По времени и по распорядку. Все на свете живет по распорядку, и людям тоже следует соблюдать его. Я обнаружила, что в большинстве случаев порядок имеет определенную связь со временем.

Часов у меня шесть: наручные на левом и правом запястьях (электронные на левом, стрелочные на правом), часы на тумбочке рядом с кроватью, часы на кухне, а также напольные и настольные часы в холле (и те и другие отстают – иногда минуты на четыре за неделю, – и каждый понедельник я поправляю их). Мне нравится быть уверенной в том, что когда бы я ни захотела узнать точное время, мне легко будет это сделать – если же это невозможно, я начинаю нервничать. Я волнуюсь, что в любую минуту может появиться Майкл, и успокаиваюсь, лишь определив, который час. Он приходит примерно раз в две недели, и я даже не всегда с ним встречаюсь. Майкл бывает только в той части дома, которая выложена плитняком, – на кухне и в кладовых, – и всегда заходит через задний двор. Парадного входа он почему-то избегает. Это правило установила не я, и если я отдыхаю на втором этаже, то могу его и не услышать.

У всех есть свои тараканы в голове, особенно если вы уже в таком возрасте, как я. Когда приближается старость, некоторые люди начинают бояться одряхления, другие – неподвижности, потери памяти, путаницы в голове или безумия. Я же боюсь безвременья, отсутствия хоть какой-то структуры в моей жизни, бесконечного «сейчас».

В комнате немного светлеет, и я уже различаю немногочисленную обстановку: покрытый полосами сосновый шкаф с четырьмя выдвижными глубокими ящиками, где хранится моя сменная одежда; тумбочку красного дерева с одним ящичком, с которой уже почти слез весь шпон; старое плетеное кресло-качалку, накрытое белой подушечкой, когда-то полосатой, бело-зеленой. Кресло стоит у двери в ванную, но смотрит на стену, – я использую в качестве опоры его высокую спинку, если утром чувствую себя настолько плохо, что не могу преодолеть путь от кровати до ванной без остановок. Помимо перечисленных предметов в комнате есть только огромная дубовая кровать, на которой я сплю, – она перешла ко мне от родителей. По высоте кровать доходит мне до пояса, а вместо обычных ножек у нее готические звериные лапы.

Через ряд окон со средниками, протянувшийся по всей южной стене комнаты, внутрь уже проникает утренний свет. Новые усики винограда образовали причудливую фигуру, которая с задорным видом смотрит на меня. Мне мучительно наблюдать за ними, собранными в клубок подобно языку хамелеона, готовыми распрямиться и устремиться к очередному плацдарму на пути их весеннего вторжения в мою комнату. Пять ромбовидных стекол в верхней части крайнего правого окна (расположенного прямо напротив моей кровати) уже раскололись или выпали из удерживавших их реек. Я не видела, как это произошло, – однажды, прошлой зимой, я проснулась от того, что почувствовала еще один сквозняк, гуляющий по комнате. Похоже, все природные стихии объединились и медленно, почти незаметно разрушают старый неухоженный дом, приближая его окончательное падение: дождь, мороз и ветер каким-то образом открывают путь растениям-захватчикам.

В две минуты восьмого я слышу легкий скрип пружинных двойных дверей, которые отделяют ее коридор от моего. Затем до меня доносится шорох – возвращаясь на свое место, половинки дверей чуть трутся друг о друга. Мысленным взором я вижу Вивьен, спускающуюся по лестнице, а по поскрипыванию ступенек могу определить, с какой скоростью она движется и какого места достигла. Несколько секунд спустя во всем доме начинают гудеть и подвывать водопроводные трубы – так происходит каждый раз, когда утром открываешь в кухне холодную воду. Мне непривычно после всех этих лет слышать в доме звуки другого человека, но я чувствую себя слишком разбитой, чтобы встать и пойти к ней, чтобы встретиться с другим человеком лицом к лицу.

Днем я всегда ощущаю себя без сил. Иногда, чаще всего зимой, я провожу в постели весь день, погруженная в свои приятные размышления, никем не потревоженная и не замеченная. Я заметила, что гибкость моих суставов по утрам, а также боль, которая возникает в них, обратно пропорциональны количеству усилий, сделанных ими за день до этого, – чем больше физической активности, тем меньше боли. И конечно же, на моих суставах сказывается погода – ее перемены и наступление очередного времени года никогда не проходят для меня незамеченными. Честное слово, я чувствую перепады давления задолго до ртути в барометре, и мои прогнозы неизменно сбываются. Однако мое инстинктивное чувство погоды – это не просто физиология. Я всю жизнь предсказывала погоду в рамках своей профессии: жизнь мотылька неразрывно связана с приближением зимы, и обычно поведение этих насекомых становилось первым и наиболее верным признаком приближающегося шквала или засухи.

Несмотря на то что за окном я вижу лишь сплошной слой низких облаков, я чувствую, что весна уже близко и что энергия природы пробуждается.

Стук в дверь.

– Доброе утро, – говорит Вивьен и, не дожидаясь моего приглашения, заходит в комнату с двумя чашками чая на подносе.

Ничуть не смущаясь, она начинает рассматривать мою комнату и вещи в ней.

– Могу я задернуть шторы? – спрашивает она.

– Здесь нет штор.

Вивьен заливается горловым смехом, но затем вдруг резко его обрывает.

– Джинни, это была шутка, – шепотом говорит она.

Ну конечно же, это была шутка! Удивительно, что я ее не уловила. Сама я не шутила уже очень давно.

– Ты действительно слишком долго живешь одна, – произносит Вивьен, будто прочитав мои мысли. На ее лице я вновь замечаю тщательно наложенный макияж. В свое время мама пыталась научить меня пользоваться косметикой, но я так и не смогла понять, зачем она нужна. Мод говорила, что без макияжа она чувствует себя обнаженной, и я ни разу не видела ее вне стен спальни с естественным цветом губ: на людях они всегда были красновато-розовыми.

– Я принесла тебе чай, – говорит Вивьен.

Я воспринимаю чай как предложение мира, знак того, что об исчезновении мебели забыто. Вивьен останавливается посреди комнаты, и какое-то время мне кажется, что она удивленно смотрит на меня. Но, усевшись на кровати, я замечаю, что это не так. Она рассматривает кровать – почерневшее от долгих лет полировки высокое дубовое изголовье у меня за спиной, прочные восьмиугольные стойки, орнамент в виде цветков ириса. Кровать относится к немногочисленным уцелевшим предметам старинной мебели, и хотя я готова признать, что старинное ложе Мод и Клайва смотрится нелепо, оно невероятно удобное. Отказаться от кровати, к которой ты привык, очень сложно.

– Куда мне это поставить? – спрашивает Виви, переводя взгляд на поднос у себя в руках.

– Куда угодно.

– Тебе здесь не помешает побольше ровных поверхностей, – замечает она, обходя кровать, чтобы поставить поднос на тумбочку, стоящую с другой стороны.

Затем она проводит рукой по верху толстого изголовья кровати и начинает рассматривать рыхлую пыль на своей ладони. На лице ее появляется гримаска отвращения.

– Может, ты и противница беспорядка, но против пыли ты не возражаешь, – говорит Виви, вытирая ладонь о полу своего халата. – Надо будет как-нибудь сделать в доме уборку. Как тебе спалось?

– Мне в голову все время лезли воспоминания о том, чем мы занимались, когда были детьми, – отвечаю я.

– Надеюсь, они были приятными?

– Да, приятными, – киваю я. – Но потом я вспомнила, как играла в карты с доктором Мойзе.

– В карты?

– Да, когда мы с доктором Мойзе… – начинаю я, но Вивьен меня перебивает:

– О боже! Ты что, до сих пор видишь эти странные сны о докторе Мойзе?

– Вообще-то их не было много лет.

– Что ж, тогда в этом и моя вина. Извини, – говорит она и тяжело опускается на край кровати.

Ее поступок шокирует меня. Она уселась на постель с непринужденным видом, как будто сделала что-то естественное, – но это не так, ведь никто, кроме меня, не садился на мою кровать вот уже сорок с лишним лет. Я сама не могу понять, нравится мне это или нет: мне хочется, чтобы она оставалась сидеть, и одновременно я не могу выбросить из головы мысль о том, как сложно мне будет расправить простыни. Простыни – это еще один мой пунктик.