Александр Кузнецов - Макей и его хлопцы

• Название: Макей и его хлопцы
• Автор: Александр Кузнецов
• Издательство: Ульяновская правда
• Жанр: О войне
• Год: 1954

Работа над книгой «Макей и его хлопцы» была начата мною еще в партизанском отряде.

Я не расставался с записной книжкой. В неё записывал всё, что относилось не только к жизни и боевым делам нашего отряда, но и то, что происходило более или менее значительного в окружавших нас деревнях, партизанских бригадах.

Записывал факты злодеяний фашистов, совершаемых ими на нашей территории, героическую борьбу советского народа против иноземных захватчиков, личные судьбы партизан и партизанок.

Всё это так или иначе нашло отражение в книга «Макей и его хлопцы». Таким образом, в её основу положены истинные факты. События и люди, о которых идёт в ней речь, были на самом деле. Разумеется, все имена героев книги, за исключением погибших, вымышлены.

Кроме того, автор оставил за собой право по своему усмотрению сдвигать во времени и по–особому группировать некоторые факты, если это не искажало жизненной правды.

Главная цель, во имя чего я взялся за перо — это описать жизнь одного партизанского отряда, который я хорошо знал и любил всем сердцем и хотел, чтоб его полюбили и другие.

Насколько я справился с этой задачей и достиг ли своей цели, предоставляю право об этом судить нашим читателям.

Автор

---

Хозяйка, не старая ещё женщина, с сочувствием смотрела на командира.

— Беспокойный он у нас, Петрович‑то: пчеловод это наш, колхозный. Ульи‑то для отвода глаз расставили по дворам, а добро это колхозное. Петрович за всё в ответе.

— Адъютант, собирайся!

Макей обошёл все квартиры, где расположились его хлопцы. Выспрашивал, шумел, ругался.

— Имя советских партизан позорить? Расстреляю!

Тут же дал команду выезжать.

Наутро в лагере Козелло уже допрашивал Лёсика. Тот плакал и твердил одно:

— Не знаю, я не ел.

— Может, кто другой ел?

— Не видел, товарищ начальник.

В ушах у мальчика звенели угрожающие слова: «Не болтай—убью». И как ни стыдно было ему, что втт он, комсомолец, обманывает товарища Козелло, Макея, Хачтаряна, он всё же не мог побороть в себе страх перед угрозой Лисковца. «Кокнет где‑нибудь и поминай, как звали».

От Козелло Лёсик шёл в свою землянку, как побитый: съежился, смотрел в землю и как‑то жалко улыбался при встрече с друзьями. «Всыпал ему, видать, Козелло», — думали хлопцы, глядя на Лесика. И мало кто подозревал, как он сам себя жестоко ругал, как он проклинал подлого Лисковца.

На том «медовое дело» и кончилось бы. Но на другой день Лёсик встал и, не позавтракав, пошёл в особый отдел и там рассказал всё, как было. Но, следуя ложным понятиям дружбы, Лисковца он всё же выгородил: «А то сам тону, и другого топлю — нехорошо».

— Лисковец тут ни при чём, — говорил Лёсик. — Он тут проходил случайно, я его и угостил.

У Лёсика словцо гора с плеч свалилась. Он почувствовал себя снова хорошо, весело. Ему казалось, что он поступил благородно, не выдав товарища, и что он поступил так не из‑за страха перед угрозой Лисковца.

X

На улице неожиданно наступило похолодание. Ударили морозы. Вечерело. В штабную землянку, кряхтя, вошёл дед Петро.

— Что ты будешь делать?! Опять зима!

Макей, комиссар, начштаба Стеблев и Пархомец склонились над столом. Они словно не замечали старика, а ведь он пришёл не попустому. Мороз ударил не на шутку, а хлопцы уехали за сеном в лёгкой одежонке. Ведь и предупреждал он их, да разве с этим Китовым сговоришься. Да и Василь Михолап с Лахиным хороши, шут их дери! Дед стоял и тяжело вздыхал под наплывом печальных дум. Макей повернулся к нему:

— Ты что, деду?

— Хлопцев до сих пор нету.

— Каких это хлопцев?

— Что за сеном поехали. Две подводы ещё вчера отправил. Должны бы уж давно быть. Ребята не баловники, Семен Федотыч Китов — антилигентный человек, на учителя учился.

— Кто ещё с ним?

— Лахин — этот сибиряк, да наш Василь Михолап.

Макей задумался. По дороге, по которой поехали хлопцы, частенько разъезжают полицейские.

— Стеблев! — обратился он к начштаба. — Вышли на разведку.

Дежурные находились в соседней землянке. Стеблев посмотрел на спящего Елозина и велел деду Петро самому прислать сюда дежурного. Дед вышел, кряхтя и охая. Через минуту явился Родиков, щёлкнув каблуками.

— Дежурный по отряду лейтенант Родикое явился по вашему приказанию, — отрапортовал он.

Рука взлетела к головному убору. Макей, как всегда, любовался военной выправкой этого человека.

Стеблев распорядился вызвать Коноплича, которого Макей назначил командиром разведки после того, как Василия Ерина взяли в распоряжение Могилевского оперцентра.

Оказалось, что Коноплич только что уехал. Макей поморщился: «Почему не докладывают ему? Самовольничают хлопцы. Надо приструнить». И тут, же что‑то записал в свой блокнот.

Макей, видимо, забыл, что он сам разрешил разведке выезжать, когда это Понадобится, по своему усмотрению. Сейчас он вспомнил это и продиктовал Стеблеву приказ, которым обязывал без ведома штаба никому из лагеря не выезжать, в том числе и разведке. Кончилась вольница, для удалых разведчиков!

Разведчики Потопейко и Догмарёв только что откуда‑то вернулись и теперь, говорят, спят «как убитые». Псе же пришлось. вызвать их. Через четверть часа они на полном галопе мчались по лесной дороге. Длинные ветви болдно ударяли им в лицо, сильнее жёг морозный ветер.

— Нос береги! — кричал Потопейко, скакавший впереди и подхлёстывавший своего коня. От лошадей валил пар, в пахах проступила пена.

Макей с нетерпением ожидал разведчиков. Комиссар ушёл в пушечно–миномётный взвод проводить политбеседу. Теперь у Макея было две 76–миллиметровые пушки, 25 снарядов к ним. Имелось также пять или шесть разнокалиберных миномётов, но не было ни одной мины. Миномёты хвастливо были расставлены под навесом и ими могли любоваться все гости, приезжающие в лагерь Макея. Рядом стояли пушки без прицелов. В обеих пушках в тормозах отката не было незамерзающей жидкости. Лейтенант Клюков наполнил люльки скипидаром. «Голь на выдумку хитра», — смеялся он, кудрявя баки на смуглых щеках.

— Снарядов маловато, — пожаловался Клюков комиссару, когда тот спросил, сколько нужно снарядов для боя.

Комиссар задумался. Дручаны и соседние с ним семь вражеских гарнизонов голыми руками не возьмёшь. У врага прекрасно организована сеть обороны: траншеи, дзоты, колючка, пулемётные гнезда.

Политзанятия проводили в самой большой землянке. На дворе всё ещё было довольно холодно. Циклон, налетевший с севера, свирепствовал в Белорусских лесах, рвал дубы, вздыбливал на болотах ледяной покров.

— Зима не даром злится, — шутя продекламировал бывший учитель Иван Ракетский. И вдруг глаза его затуманились. Вспомнил он свою сельскую школу на зеленом берегу маленькой речушки с смешным именем Лисичка, вспомнил широкие колхозные поля — весной зелёные или чёрные, осенью—золотисто–жёлтые. На полях, чуть дымя, ползает жук–трактор. Иногда весенний ветерок в раскрытые окна школы доносит его мерное дыхание. Теперь всё это, как сон.

Комиссар с лёгким армянским акцентом говорил о победе Красной Армии, о разгроме немцев под Сталинградом, о силе и мощи Советской державы. Партизаны живо интересовались всем. Особенно их интересовало, как теперь живут на Большой Земле. Трудно, наверное. Женщины,, поди, одни — ив поле, и на фабриках.

— Почему введены погоны, офицерские звания?

Спрашивали и о «катюше» и о «втором фронте». И на все эти вопросы комиссар Хачтарян должен был дать простые, ясные, убедительные ответы.

Все беседы, которые проводил комиссар, проникнуты были духом уверенности в победе нашего дела, вызывали) горячее чувство благодарности партии коммунистов.

Когда комиссар возвращался к себе в землянку, его догнали Елозин и старик Бородич. Последний пришёл в партизаны из деревни Дулебы. Это был старый артиллерист, хорошо знающий ремесло наводчика.

— Товарищ комиссар, — начал Бородич, — известное дело, мы народ тёмный…

— Мне извэстно другое, — смеясь сказал Хачтарян.

Бородич продолжал, как бы не слыша слов комиссара:

— Необразованный мы народ. Хоша Андрюха Елозин — адъютант и комсомолец, однако и он простой токарь по металлу.

Елозин, по профессии кондитер, осклабил свой большой рот.

— Токарь по металлу, по хлебу и по саду, — сказал он с смущенной улыбкой.

— А я вроде, устарел, скажут: куда? — продолжал Бородич, шагая рядом с комиссаром.

Хачтарян и Бородич почти одного роста. У старика такие же длинные волосы, как у комиссара, только совершенно седые, и клином длинная седая борода. В голосе его слышались грустные просительные нотки. Комиссар не сразу понял, что они хотят. Бородич продолжал:

— Конечно, Андрюху могут и в партию принять.

— Это ещё неизвестно, дядя, — возразил Елозин, однако самодовольная улыбка озарила его лицо, так как он сознавал, что его, как комсомольца, действительно, скорее могут принять в партию. Комиссар остановился.

— Так ты, батя, в партию, что ль, хочешь?

— Да мне где! Не примут, думаю.

Комиссар затащил Бородича и Елозина к себе в землянку. Там они и договорились обо всём, чго надо делать. Комиссар сиял от радости: «Растём!»

Очередное партийное собрание проводилось в самой большой землянке. 120 коммунистов еле–еле уместились там. Здесь были приняты в партию Андрей Елозин и шестидесятилетний старик Митрофан Ильич Бородич.

Макея на собрании не было: он инспектировал отряды своей бригады. Всюду он находил непорядки и, раздражаясь, кричал на виновных.

Марусов добился в центре разрешения на выход из макеевской бригады и, получив направление, готовился к походу. Поэтому он держался высокомерно и независимо. Он даже не сказал куда уходит.

Павлов чрезмерно осторожничал, и это не нравилось Макею.

— Мы с вами не на курорте, Борода, — сердито говорил ему Макей. —Какой может быть разговор о здоровье? А? Марусов вообще удирает от нас. Тоже, может быть, боится за свое драгоценнейшее здоровье?