Питер Абрахамс - Живущие в ночи

• Название: Живущие в ночи
• Автор: Питер Абрахамс
• Издательство: Правда
• Жанр: Современная проза
• Год: 1986

В сборник включены романы известных южноафриканских писателей Питера Абрахамса «Живущие в ночи» и Ричарда Рива «Чрезвычайное положение». Эти произведения, принадлежащие к лучшим классическим образцам литературы протеста, в высокохудожественной форме отразили усиливающийся накал борьбы против расизма. Занимательность, динамизм повествования позволяют рассматривать романы как опыт политического детектива.

---

— Спасибо, Лена, — оказала Милдред Скотт. — А теперь иди спать. — Она вспомнила, как часто говорила эти слова в присутствии Карла; это, кажется, было тысячи раз.

Карл Ван Ас быстро посмотрел на старуху — и для всех троих прошлое, настоящее и будущее слились в один неподвижный момент, момент, когда свершался какой-то нескончаемый ритуал.

Старуха-гриква приняла этот миг с той же невозмутимостью, с какой принимала бога и мапию, смерть и привидения, чудеса, говорящие деревья и плачущие скалы — ибо кто может начертать границу и молвить: «Это жизнь, а это не жизнь»?

Ван Ас был счастлив: он как будто погрузился в очистительный океан невыразимого облегчения и душевного покоя.

И только в душе Милдред Скотт зрел смутный, тревожный протест: казалось, кто-то разрывал невидимые тенета, грозившие связать ее по рукам и ногам и умертвить безболезненной смертью.

— Спокойной ночи, мистер Карл, мисс Милли, — сказала старуха.

Милдред уговорила его поесть. После ужина наступило долгое молчание. Затем он начал рассказывать ей о последней поездке за границу, об ужасающей изоляции, в которой очутилась их страна, и о своем глубоком унынии. Голос его изменился: в нем появились задумчивые, мечтательные нотки — и самоуверенность. Каждый раз, когда он останавливался, она спешила задать ему какой-нибудь вопрос, и он продолжал свой рассказ. Откровенность, которую он мог позволить себе только с этой женщиной, помогала ему избавиться от тоски и смятения, скопившихся в его душе. Он поведал ей о последнем задании, которое ему поручено, о поисках Нкоси-Дубе; ей-то он, само собой разумеется, мог сообщить, кто такой Ричард Дубе, и признаться, что он скрыл эту тайну от своих начальников. Когда он упомянул о телефонном разговоре, состоявшемся незадолго до их встречи, в его голосе прозвучало самодовольство преуспевающего молодого человека. Но он тут же переменил тон. «Наконец-то», — подумала она.

На лице его замерцала странно заискивающая, мальчишеская улыбка.

— Я, кажется, начинаю рисоваться.

— Да. Но какое это имеет значение?

— Огромное. Ты единственный человек, перед которым мне хочется порисоваться; я хочу, чтобы ты гордилась мной, и дорожу лишь твоим мнением. Мысль о тебе придает важность всему, что я делаю.

— Тебе нужно мое одобрение?

— Да. Но дело не только в этом. Не будь я влиятельным человеком, нам было бы труднее встречаться.

— Ты сам знаешь, что это лишь хитроумный софизм, — сказала она мягко. — Ты так и не научился ловить себя на самообмане и суемудрии.

— Разве я не пользуюсь относительной свободой, не могу приезжать к тебе почти всегда, когда мне захочется?

— Дело совсем не в этом.

— И все-таки это важно.

— Может быть.

— Может быть? В чем же тогда дело? Объясни мне, пожалуйста.

— Ты сам знаешь, Карл. И только поддаешься…

— Самообольщению, — насмешливо довершил он.

— Ты говоришь в шутку, но это сущая правда. Ведь ты ищешь моего одобрения задним числом.

— Ты права, но все не так просто, как тебе представляется. — Он задумался, а затем, тщательно подбирая слова, продолжал: — Ты не можешь жить одна. Многие пытались жить в одиночестве, но это была лишь иллюзия. Человек не создан для одиночества. Он прочно связан со своим народом, с его историей и культурой, с его ценностями… Поэтому каждый из нас, нередко сам того не сознавая, трудится ради одобрения своего народа. Может быть, я чрезмерно упрощаю, но ты понимаешь, что я имею в виду.

— Да, понимаю: теперь ты рассуждаешь логически.

— И когда человек считает, что его народ свернул с правильного пути, он оказывается в затруднительном положении. Если ты наделен мужеством Яна Хофмейра, ты встаешь и высказываешь все, что у тебя на уме, а затем живешь и умираешь с тягостным сознанием, что ты отвергнут родным народом. Но не все мы вылеплены из такого теста. Есть люди, которые не могут поднять это бремя и даже не пытаются встать. Но они понимают и чувствуют…

— И терзают других, — тихо вставила она.

— Да, и терзают других.

— И поэтому нуждаются в утешении.

— Да, ты бесспорно права. Но неужели ты думаешь, что меня привела к тебе лишь потребность в утешении? Почему же тогда я не женился, несмотря на то, что у меня было столько возможностей? Что ж, это верно, терзая других, мы нуждаемся в утешении.

— О боже! — чуть слышно выговорила Милдред Скотт. Но через мгновение она добавила: — Ведь это уравнивает нас, не правда ли, Карл?

— Я только защищаюсь от нападок.

— Ты не хочешь допустить, будто ты нуждаешься в утешении?

— В утешении, в котором есть что-то зазорное. Разве не естественно, что мужчина обращается за утешением к любимой?

— Естественно. Мне только не нравится, когда любовь навьючивают тяжким грузом объяснений и доводов. Это нечто субъективное, эмоциональное, алогичное. Вопрос стоит так, Карл: почему ты не приезжал два года — я не хочу вспоминать о твоем письме — и почему ты сейчас здесь?

Карл Ван Ас встал и спустился по ступенькам во двор, устланный толстым зеленым ковром. Женщина зашла в комнату и снова наполнила бокалы вином. Проходя мимо трюмо, она взглянула на свое отражение. Возле глаз стали собираться мелкие морщинки. Годы давали себя знать. Карл в свои тридцать девять лет противостоял натиску времени гораздо успешнее. «Мне тридцать пять лет», — подумала она с некоторым удивлением. Она не ощущала своих лет, да и как должна чувствовать себя женщина в тридцать пять? Она стала только более сдержанной, более уверенной в своих силах, чем в те дни, когда встретилась с Карлом, — вот и все. Ему было тогда двадцать три: он страдал болезненной робостью и обидчивостью, но она сразу заметила его наблюдательность и ум. И, конечно же, их соединяло физическое чувство, которое зародилось в первое мгновение и с тех пор уже не гасло. Шестнадцать лет длилась эта странная любовь! «Но ведь я сама так захотела», — шепнула она своему отражению. И понесла бокалы в сад.

Она не предполагала, что их любовь затянется так надолго. А для нее это была любовь с первого взгляда — чувство, залегающее в самой глубине, которое, она знала, обрывается лишь со смертью. Она уже смирилась с его уходом и сжилась с мыслью, что он никогда больше не вернется. И в своем воображении видела себя замужем за милым, приятным, порядочным человеком; она будет ему верной женой и хорошей матерью его детям.

Она знала, что Карл ее любит; но разные люди любят по-разному; случается, любовь убивают жизненные трудности или долгая разлука. Поэтому она была удивлена, растеряна и даже немного обеспокоена, видя, что он продолжает ей писать и возвращается снова и снова. В конце концов она поняла, что его чувство так же глубоко, как и ее, и не менее долговечно. И тогда она неторопливо и тщательно стала приспосабливать свою жизнь к этой новой реальности…

Она нашла его под деревом.

— Я не приезжал к тебе, потому что мне было страшно, — сказал он с неожиданной резкостью, даже грубостью.

— Перед чем же ты испытывал страх?

— Перед тем, что они творят. Перед тем, что мне придется делать выбор между ними и тобой.

— По ты уже сделал свой выбор, Карл.

— Это мой народ, Милдред, Нельзя повернуться спиной к своему народу только потому, что он идет к катастрофе. А дело неминуемо кончится катастрофой. Ее наступление зависит лишь от времени.

— И от того, сколько крови будет пролито.

— Да, и от того, сколько крови будет пролито. Я знаю, Милдред, тебя тоже глубоко волнует все происходящее. Ты никогда не говорила об этом, никогда не проявляла своих чувств, но я знаю, что это тебя волнует, и, наверно, бывают минуты, когда твое сердце наполняется ненавистью.

— Только не к тебе, Карл.

— Мне было страшно… О Милдред! Я страшился того, что они скажут и сделают, если поймают нас е тобой. Ведь это все-таки мой народ.

— Знаю, Карл.

Они вместе вошли в дом.

Глава четвертая

Мисс Анна де Вет была озадачена. Первая трещина, которую два дня назад она заметила в самообладании Карла Ван Аса, — мимолетная вспышка ревности, вызванная ее заигрыванием с полицейским, вселила в нее кое-какие надежды. Но в это утро он заявился позднее обыкновенного, в петлице у него красовался цветок, а в глазах прыгала лукавая искорка. Чувство близости к родному народу, которое она замечала в нем последние дни, уступило место отчужденности, приправленной легкой иронией и насмешкой, — и тут она сознавала свое бессилие. Но он делал свое дело — и делал его с еще большим пылом и рвением, чем всегда.

Зазвонил городской телефон. Она сняла трубку, ответила, затем щелкнула переключателем и сказала Ван Асу:

— Вас спрашивает мистер Дю Плесси, сэр.

— Соедините меня с ним.

Несколько мгновений она подслушивала их разговор, но потом отключилась.