Роберт Хайнлайн - Весь Хайнлайн. Кот, проходящий сквозь стены

• Название: Весь Хайнлайн. Кот, проходящий сквозь стены
• Автор: Роберт Хайнлайн
• Издательство: Эксмо, Terra Fantastica
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 2007
• ISBN: 5-7921-0737-5 (TF), 978-5-699-21762-5 (Эксмо)

В этот том собрания сочинений одного из отцов-основателей «золотого века» американской фантастики вошли два произведения.

В романе «Кот, проходящий сквозь стены» непредсказуемо развивающийся сюжет насыщен удивительными событиями и приключениями героев, для которых жизнь в космосе стала буднями, а история его освоения — судьбой. Тонкие интриги, тайные агенты, отчаянные авантюры, неиссякаемая мощь юмора и иронии великого мастера…

«Уплыть за закат» — последний роман Роберта Хайнлайна, в котором он увязывает в единый узел сюжетные линии своих многочисленных фантастических произведений. Создаваемая автором Вселенная — не линейный мир, а пучок взаимосвязанных параллелей времени, каждая из которых занимает свое место в той «Истории Будущего», которую Хайнлайн создавал всю свою жизнь.

---

— Вполне понимаю.

— Когда вы сможете подменить меня кем-нибудь, чтобы смотрел за детворой?

Я слушала их разговор по отводной трубке и сказала:

— Отец, Брайан сейчас не может приехать, но я могу. Или скажу Бетти Лу, чтобы сменила тебя — так будет еще быстрее. В любом случае можешь выполнять, что задумал. Только, отец, послушай меня. Ты будешь себя беречь? Да?

— Я буду осторожен, дочка.

— Пожалуйста! Я горжусь тобой. И Теодор тоже. Я знаю.

— Постараюсь, чтобы вам с Тедом было чем гордиться, Морин.

Я быстро попрощалась и повесила трубку, пока еще голос меня слушался. Брайни призадумался.

— Надо поскорее подправить себе возраст. А то скажут, что я тоже слишком старый.

— Брайни! Уж не собираешься ли ты надуть армию? Там на тебя досье столетней давности.

— Я не стану называть в отделе личного состава свой говардовский возраст, хотя, по-моему, выгляжу не старше тех сорока шести, что проставлены в моих водительских правах. Просто сознаюсь в маленькой праведной лжи, которую позволил себе в 1898 году. В самом-то деле мне тогда было четырнадцать, но я присягнул, что двадцать один, чтобы меня взяли в армию.

— Как же, четырнадцать! Ты учился на последнем курсе в Ролле.

— А я был вундеркинд, как все наши дети. Да, милая, в девяносто восьмом я заканчивал колледж. Но в военном ведомстве не осталось никого, кто бы это знал — и сказать им некому. Морин, полковника запаса пятидесяти шести лет охотнее возьмут на службу, чем полковника шестидесяти трех. Гораздо охотнее.

Я наговариваю все это на диктофон агента Корпуса Времени — он включается от звука моего голоса и спрятан в моем теле. Нет, нет, не в туннеле любви — ведь агентки Корпуса не монашки, и никто не ждет от них монашеского поведения. Он вживлен на том месте, где был раньше желчный пузырь. Диктофон рассчитан на тысячу часов работы — надеюсь, он пишет как надо: ведь если эти страхидлы вздернут меня — скажем лучше, когда вздернут, — Пиксель, надеюсь, приведет кого-нибудь к моему телу, и Корпус Времени обнаружит запись. Я хочу, чтобы Круг знал о том, что я пыталась сделать. Вероятно, я смогла бы диктовать все это дома, открыто, но Лазарус непременно отнял бы у меня запись. У меня хорошая интуиция — жаль, что она не всегда срабатывает.

Брайан умудрился «подправить» свой возраст, главным образом потому, что был нужен своему генералу, но в боевую часть ему попасть не удалось — война сама его нашла. Он служил при штабе гарнизона, и мы жили в старом доме на Ноб-Хилл, когда японцы предательски напали на Сан-Франциско 7 декабря 1941 года.

Странное это чувство, когда смотришь в небо, видишь над головой самолеты, ощущаешь нутром рокот моторов, видишь, как разверзаются их чрева, порождая бомбы, и знаешь, что поздно бежать, поздно прятаться, и не от твоей воли зависит, куда упадут бомбы — на тебя или на соседний квартал. Это чувство не ужас, скорее оно напоминает deja vu[137], как будто с тобой такое бывало уже тысячу раз. Мне бы не хотелось вновь испытать подобное, но я понимаю, почему военные (настоящие солдаты, а не хлюпики в мундирах) предпочитают боевые действия тыловой службе. В присутствии смерти живется ярче. Лучше один час полной жизни…

Я читала, что в третьей параллели Япония напала на Гавайи, а не на Сан-Франциско, и калифорнийских японцев выселили с побережья. В таком случае им очень повезло, что они избежали кровавой бани, которую им устроили во второй параллели — более шестидесяти тысяч американских японцев было повешено, расстреляно, а то и сожжено живьем с воскресенья по вторник, с седьмого по девятое декабря сорок первого года. Не повлияло ли это на то, как мы поступили с Токио и Кобе?

Войны, которые начинаются с предательского нападения, всегда беспощадны — так говорит история.

Кровавые бесчинства вынудили президента Баркли[138] ввести в Калифорнии военное положение. В апреле сорок второго его сняли — оно действовало только на полосе в двадцать миль в глубь материка от черты прибоя, зато эту зону продлили до самой Канады. Особых неудобств мы не испытывали — известному своими преступными нравами Сан-Франциско военное положение пошло только на пользу, но на берег с наступлением темноты лучше было не выходить: какой-нибудь шестнадцатилетний мальчишка из Национальной гвардии, вооруженный спрингфилдовской винтовкой времен Первой мировой, мог повести себя нервно и нажать на курок.

Так, по крайней мере, я слышала — сама же я туда никогда не совалась. Берег от Канады до Мексики был зоной боевых действий; все, кто оказывались там ночью, рисковали жизнью, и многие погибали.

Со мной находились двое младших — четырехлетний Дональд и двухлетняя Присцилла. Школьники — Элис, Дорис, Патрик и Сьюзен — жили в Канзас-Сити с Бетти Лу. Артур Рой фактически тоже был школьником (он родился в двадцать четвертом году), но кузен Нельсон записал его в морскую пехоту на другой день после бомбежки Сан-Франциско. Туда же вступил и другой мой сын, Ричард, четырнадцатого года рождения, и братья вместе отправились в Пендлтон.

Сам Нельсон был нестроевым — он потерял ступню при Белло в восемнадцатом году. Джастин служил в Комитете военной промышленности в Вашингтоне, но много ездил и часто останавливался у нас на Ноб-Хилл.

Вудро я не видела ни разу, пока не кончилась война. В декабре сорок первого мы получили от него рождественскую открытку со штампом Пенсаколы, штат Флорида: «Дорогие мама и папа я прячусь от япошек и учу бойскаутов летать вверх тормашками. Хизер с ребятишками я поселил в Авалон Бич, п/я 6320, так что большей частью ночую дома. Счастливого Рождества и веселой войны. Вудро».

Следующая открытка пришла с базы в бухте Вайкики: «Служба тут не очень мирная, но лучше чем в Лагайне. Вопреки слухам, акулы там отнюдь не вегетарианцы. Надеюсь, что и вы тоже. В.В.».

Так мы впервые узнали, что Вудро участвовал в Лагайнской битве. Был ли он на «Саратоге», когда она затонула, или его самолет сбили — но в воде он, судя по открытке, побывал. После войны я спросила его, как было дело, но он удивленно сказал: «Мама, откуда ты все это взяла? Я всю войну просидел в Вашингтоне, попивая скотч с моим соседом по столу из Британских воздушных сил. Скотч этому парню нелегально доставляли с Бермуд». Впрочем, Вудро не всегда говорил одну только правду.

Теодор Айра, рожденный в Первую мировую, служил в Сто десятом саперном полку Канзас-Сити и почти всю войну провел в Нумеа, строя аэродромы, причалы и тому подобное. Джонатан, муж Нэнси и сын Элеанор, оставался в резерве, но не служил в местной обороне — ему довелось командовать танковой колонной, когда Паттон вознамерился выбить русских из Чехословакии. Нэнси стала одним из организаторов Женской вспомогательной службы и закончила войну в более высоком звании, чем ее муж, чему мы все очень смеялись, даже и Джонатан.

Джордж начал службу в Тридцать пятой дивизии Главного штаба, но потом перешел в разведку, так что я не знаю, чем он занимался.

Брайан-младший в марте сорок четвертого высадился в Марселе, был ранен осколком шрапнели в бедро и довоевывал в английском городке Солсбери офицером-инструктором.

Письма, которые я писала отцу, вернулись ко мне в сорок втором году вместе с официальным соболезнованием от штаба АПК.

Пока Ричард находился в Пендлтонском лагере, его жена Мэриэн жила поблизости, в Сан Хуан Калистрано. После того как Ричард отплыл, я пригласила ее поселиться у нас вместе с ее четырьмя детьми — пятый родился вскоре после ее переезда. Места у нас хватало, а двоим женщинам легче заботиться о семерых детях, чем каждой поодиночке о своих. Мы устраивались так, чтобы каждый день дежурить по очереди в Леттермановском госпитале — туда мы ездили на автобусе, экономя нормированный бензин, а оттуда возвращались с Брайаном. Я любила Мэриэн не меньше, чем своих родных дочек.

И мы вместе с ней прочли телеграмму о том, что Ричард награжден Морским Крестом за Иво Йиму — посмертно.

Месяцев через пять мы сравняли с землей Токио и Кобе. После чего император Акихито и его министры шокировали нас, строго по ритуалу выпустив себе кишки — сначала министры, потом император. Император перед этим заявил, что душа его спокойна, поскольку президент Баркли обещал пощадить Киото. Особенно потрясало то, что император Акихито был мальчик двенадцати лет — моложе моего Патрика Генри.

Нам никогда не понять японцев. Но этим кончилась долгая война.

Не могу не задаваться вопросом — что было бы, если бы старый император Хирохито не погиб седьмого июля при массированной бомбежке «Звездный Час». У него была репутация «западника». Третья и шестая параллели не дают толкового ответа. Кажется, за Хирохито правили министры, а он только царствовал.

Как только Япония капитулировала, Брайан подал в отставку, но его послали в Техас — сначала в Амарилло, потом в Даллас — разбираться с военными контрактами. Думаю, тогда он единственный раз пожалел о том, что в тридцать восьмом сдал на адвоката. Однако мы уехали из Сан-Франциско как раз кстати — в Техасе нас никто не знал, и Мэриэн стала «Морин Джонсон Смит», а я покрасилась под седину и превратилась в ее мать, вдову Мэриэн Харди. И вовремя: беременность Мэриэн была уже заметна, и через четыре месяца она родила Ричарда Брайана. В Фонде, разумеется, мы зарегистрировали новорожденного как надо: мать — Мэриэн Джастин Харди, отец — Брайан Смит-старший.