Семен Борзунов - Бойцы, товарищи мои

• Название: Бойцы, товарищи мои
• Автор: Семен Борзунов
• Издательство: ДОСААФ СССР
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1975

Художественно-документальная повесть о Герое Советского Союза Чолпонбае Тулебердиеве, повторившем подвиг Александра Матросова, и очерки о героизме и самоотверженности советских бойцов в годы Великой Отечественной войны. Ряд очерков посвящен работе корреспондентов фронтовых газет — боевых друзей автора, ныне известного военного журналиста и писателя, лауреата литературной премии им. Д. Фурманова и премии московских журналистов.

Книга адресуется массовому читателю.

---

Георгий и Алексей переглянулись. Алексей протянул руку к шлемофону, погладил его, а Георгий в отчаянии поднял глаза и отвернулся от Алексея, чтобы тот не видел его страданий. И тут сквозь слезы у стены соседнего дома он разглядел расплывчатый знакомый силуэт. Он не лежал, он был прислонен к стене или сам прислонился…

Георгий рукавом отер глаза и ясно увидел командира, его смертельно бледное лицо. Увидел Матвея и Алексей.

Забыв об опасности, они в полный рост кинулись к другу.

— Что? Что с тобой? — только и выдохнул Георгий, тронув за руку Матвея и как бы удостоверяясь и все-таки еще не веря, что Матвей перед ними, что он жив.

— Ничего, — скорее угадали, чем услышали они, а командир указал рукой на соседний дом. — Туда… вон выступил из-за угла…

Георгий выхватил из кобуры пистолет, вскинул его и выстрелил в гитлеровца, который с противоположной стороны дороги уже выпустил несколько пуль из автомата. Враг зашатался и осел, но и Матвея, раненного, они опустили на землю: пуля задела ему ногу.

— Наблюдай! — бросил Георгий Алексею, а сам принялся перевязывать командира.

— Да у тебя самого плечо кровью залито, — и Матвей потянулся за бинтом. — Ну-ка, дай половину. — И пока Георгий бинтовал ему ногу, тот перевязал плечо другу, широкое, мощное плечо.

Невысокий радист Алексей стал как бы еще меньше, незаметно изучая улицу и подход к следующему дому, крытому жестью. Алексей напрягся, он старался не только увидеть, но и услышать, по звукам определить близость и количество врагов.

— Ну что, интуиция? — через силу выдавил сквозь зубы Матвей.

Алексей приподнялся, прополз за угол, огляделся зорко, предостерегающе приложил палец к губам и, махнув рукой, позвал за собой друзей. Они сами не поняли, как им удалось под носом у немцев перебраться к следующему дому и юркнуть в сени.

За порогом тяжело процокали подкованные сапоги.

Танкисты затаились: сюда или нет? Пистолеты трех друзей были направлены на дверь.

Георгий краем глаза уже наметил путь их дальнейшего движения.

И едва шаги стали стихать, ловко вскарабкался на чердак. Протянул руки Матвею, начал втягивать и его, а Алексей снизу помог командиру. Тот уже был наверху, когда опять за порогом загрохотали сапоги.

Теперь два пистолета были направлены на дверь с чердака, а третий — пистолет Алексея — находился у самой двери. Шаги замолкли перед дверью, и она начала медленно открываться.

Еще мгновение, и Алексей выстрелит.

— Ганс! Ганс! — прозвучало с той стороны улицы, дверь снова затворилась, и послышались быстрые шаги.

Алексей тыльной стороной ладони отер пот.

Как забраться ему? Ведь он мал ростом!..

— Метла! В углу, — шепнул Георгий.

И вот метла в руках Алексея. Один конец он протянул друзьям, а за второй схватился. Они втащили его на чердак в тот миг, когда дверь распахнулась и два гитлеровца вбежали в избу.

Держа наготове автоматы, они обшарили сени.

— Может, на чердаке? — разобрал Матвей.

— Нет, Ганс! Тебе показалось, не входили они сюда.

— Что я, слепая свинья, по-твоему?! Их трое! Один здоровый, на две головы выше тебя, второй с тебя, а третий вроде мальчишки.

— Правильно! Лейтенант решил поджечь эти дома, где-нибудь они здесь. Пошли за соломой! Мы их выкурим!

— А если дома сожжем, а их нет?

— Лучше что-нибудь, чем совсем ничего! — и оба, засмеявшись, вышли.

Танкисты затаились за трубой. Сквозь пунктир отверстий, вероятно, пулеметной очередью пробитых в жестяной крыше, радостно врывались отвесные солнечные нити.

Эти золотые соломины касались троих друзей, обещая ласку, покой. И трудно было поверить, что рядом, вокруг дома, уже громоздятся охапки соломы, что сейчас чиркнет спичка, и…

Матвей внимательно всматривался в глаза друзей. Они отвечали ему молчаливыми взглядами: в них светилась готовность ко всему. Безотчетным движением Матвей полуобнял их. И так они встретили этот огонь, который карабкался по стенам, красными пятками опираясь о каждый выступ, вползая в каждый проем, в каждую щель.

Георгий смотрит на солнечные соломины, и опять перед ним колосья пшеницы, лицо матери, ее удивительно доброе лицо.

Матвею видится девушка, теплые губы, вспоминаются ее слова, ее вера в его возвращение.

Алексей в мыслях у речушки под липой в жаркий день. Удит рыбу. От зноя с листьев липы нет-нет да и капнет на плечо капля сока…

Огонь подбирается к крыше.

Занялись стропила. Пламенем охвачены деревянные перекрытия. Крашеная жесть в огне. Пышет жаром от стен, от крыши, от перекрытий. Воздух прокаляется, из-за дыма не видно солнечных соломин. Трудно различить лица. Уже глаза друзей не рассмотришь. Дышать нечем.

Матвей глянул из-за трубы на дверь.

В дверях стоял офицер с крестом на груди. Вот он вскинул автомат. Случайно? Или заметил кого?..

Крыша полыхает, листы топорщатся, скручиваются, срываются с гвоздей, скатываются вниз.

С улицы доносятся немецкие фразы.

— Не срывай яблока, пока зелено, созреет и само упадет!

— Сами в мышеловку залезли!

— Потеряешь мужество — значит, все потеряешь!

«Правильно», — думает Матвей и, наклоняясь поочередно к каждому, переводит друзьям эти слова. И у врага надо учиться. Страшный урок.

— Лихо горит квартал, надо бы всю деревню! — Офицер, стоящий у двери, закашлялся от дыма, выругался и отошел от дома.

Георгий тут же спрыгнул в сени, принял на руки Матвея, подхватил Алексея. Вошли из сеней в дом. Что-то лопалось с треском, искры летели в глаза. И тут сквозь дым, уже сквозь спасительный дым, мелькнула фигура офицера. К счастью, дым скрыл от него танкистов.

Георгий ползком добрался до окна и увидел, что вокруг никого: лучший часовой — огонь.

Прыгать?

Прыгать!

Но куда? Частокольная изгородь в огне. Соединенный с домом сарай тоже объят пламенем. Да, вражеский огонь — часовой — держит их под контролем. Все горит вокруг, нет, кажется, места, куда можно ступить, где можно укрыться от огня.

Но ведь только что дым спас их от взгляда и от пуль вражеского офицера. Не спасет ли и огонь, призванный их погубить? Главное, не потерять мужества!

— За мной! — и Матвей первым выбрался из окна. Меж горящим частоколом и сараем, между двумя стенами огня полз он, и вправду надежно укрываемый от немцев огнем. За ним ползли друзья. Жар пламени обдавал их лица, огонь тянулся к их рукам, комбинезонам.

Они уже выбрались за сарай. Одно желание — упасть и уснуть. Даже раны и те отпустили, все застлала усталость, наступило какое-то равнодушие, безразличие… Где-то в страшном кипении боя сгорел день, а когда? «Все произошло мгновенно или продолжалось столетие? Понятие времени? Нет его! Есть понятие боли, усталости, опасности — ими и определяется время», — думал Матвей, как-то стремительно уходя, ныряя в забытье. И вдруг: губы девушки, ее слова. Ее вера в его возвращение. Все это рядом! Да неужели он обманет, не выйдет живым?

Матвей осмотрелся вокруг. Летучая мерцающая дымка вечера окружала их. Вот неподалеку белесый холмик, или он белес в отсветах догорающих домов?

Матвей еще и не сообразил, что надо делать, но руки его и ноги, тело его, распластанное на земле, пришло в движение, точно наше тело тоже умеет думать и порой раньше мозга принимает верное решение. Да, он полз, он, еще не осознавая происходящего, полз к этому холмику. Страшное время, если человек, чтобы выжить и победить, должен ползать!

Он добрался до холмика. И только тут понял, как правильно поступил, что полз: ведь здесь окоп. Настоящий окоп! Матвей осторожно обернулся и подал сигнал друзьям, задев за бурьян, лежавший около окопа. Ага, и этот бурьян — кстати, очень кстати. Просто счастье, что здесь и окоп и бурьян.

Матвей лег на дно, прикрывшись бурьяном.

На него соскользнул Георгий, снял с Матвея бурьян и накрылся им.

Приполз и Алеша.

Теперь они втроем были в окопе, а поверх окопа бугром чернел бурьян.

Секунды и песчинки. Быстрее секунд сыпались песчинки. Всепроникающий песок набивался в уши, в нос, в раны, он заживо погребал друзей, преждевременно обрекая их на смерть. Он забивался в рукава, в карманы, в кобуру, в сапоги. Они были у него во власти, и дышать стало нечем, особенно Матвею, лежавшему на самом дне. Он молчал. Друзья не знали, что в нескольких местах в спине его сидели осколки. Раненая голова гудела, она казалась огромной, занимавшей весь окоп.

Плечо Георгия саднило: рана глубока. Много крови потеряно.

Пользуясь темнотой, радист Алексей поменялся местом с Георгием и, упираясь руками и ногами в стенки окопа, старался поддерживать Георгия на себе, чтобы не давить на Матвея.

Кажется, и десяти минут не пролежать так, а они, ни разу не застонав, не сказав ни слова, лежали свыше двух часов… Наконец решили выбраться, как вдруг отчетливо услышали, а Матвей и понял, немецкую речь: