Борис Керженцев - Окаянное время. Россия в XVII—XVIII веках

• Название: Окаянное время. Россия в XVII—XVIII веках
• Автор: Борис Керженцев
• Издательство: Вече
• Жанр: История
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-4444-0154-5

Книга современного историка и писателя Бориса Керженцева посвящена переломному столетию 1650—1750 гг., когда на руинах Московского государства рождалась Российская империя. За эти сто лет изменился до неузнаваемости облик страны. Произошла самая настоящая революция в духовной, экономической и социальной сферах.

Основные приметы эпохи: церковный Раскол и возникновение старообрядчества, утверждение крепостного права и крестьянские войны, тотальное обмирщение культуры, усиление западноевропейского влияния и подавление национальной самобытности русского народа.

Так называемая эпоха преобразований была временем, когда гражданское противостояние в России достигло наибольшего накала. В трактовке официальной историографии произошедшие перемены всегда было принято представлять как трудный, но необходимый переход от «варварства» к «просвещению». Между тем в народной среде отторжение социальных и духовных нововведений было столь сильным, что произвело на свет учение о реформированной России — как о «государстве антихриста»…

---

Главным покровителем челобитчиков стал князь Иван Андреевич Хованский, глава Стрелецкого приказа, известный сторонник древлеправославия. Он принял выборных у себя в доме, сказал им: «Молю Бога, дабы умилосердился о народе християнском, не дал до конца погибнуть душам християнским от нынешней новой никониянской веры!»

Ревнители древнего благочестия требовали публичного диспута. В Москву прибывали насельники скитов, староверы из отдаленных областей, просто любопытные. На улицах стало опасно появляться священникам официальной церкви, и тем более вслух бранить древлеправославие и его сторонников, что еще недавно было обычным делом. «Никониян» легко отличали по новомодной одежде и упитанным телам, провожали недобрыми взглядами. В сравнении с ними о появившихся в Москве священниках старой веры говорили: «Не толсты брюха-то у них, не как у нынешних новой веры учителей!.». Нескольких новообрядческих попов, осмелившихся защищать никоновскую реформу авторитетом церковной и светской власти, побили среди белого дня едва не под царскими окнами. Правительство совершенно не контролировало столицу.

Никита Добрынин в сопровождении священников и иноков в старинных одеяниях, принятых в дореформенной церкви, пришли в Кремль. За стенами на площади бушевало людское море, и в Грановитую палату, где состоялась встреча с патриархом и правительницей, долетали нетерпеливые выкрики москвичей, стоявших за старую веру.

Казалось, в той ситуации у правительства уже не было другого пути, как признать поражение и вернуться к старому церковному уставу. Не только сопротивляться не было сил, но и защититься от прямого унижения — на глазах Софьи поколотили новообрядческого епископа Афанасия, ругались на память ее отца и брата Федора — и все приходилось терпеть.

Но все-таки несмотря на народное сочувствие и поддержку стрельцов, попытка реставрации старой веры летом 1682 года в том виде, как она происходила, была заранее обречена на поражение. Формально начавшись с разницы в обрядах, раскол к этому времени приобрел значение принципиальных духовных и мировоззренческих разногласий, чего не успели еще вполне понять Никита Добрынин и его соратники, те старцы и иноки, что перед лицом патриарха Иоакима, знатных бояр и царевны Софьи разложили торжественно на аналоях в Грановитой палате древние книги и просили «чтоб велено было патриарху и архиереям служить по-старому». Никита так прямо и сказал, поклонившись царевне, что пришли они «побить челом о старой православной вере… а если патриарх не захочет служить по-старому, то пусть даст ответ, чем старые книги дурны?»

Этот вопрос к церковной иерархии и правительству с наивной настойчивостью повторялся старообрядцами на протяжении трех столетий, неизменно оставаясь или без ответа, или оказываясь замотанным в лживых демагогических спекуляциях. Пока Никита собирался обличать «всякие затеи и ереси» новых книг, думая, что этим откроет глаза архиереев и правителей на очевидную ошибочность реформы, они прекрасно сами знали о слабых местах новых обрядов, но, конечно, и не думали отменять преобразований.

Как отмечал П. Паскаль: «Теперь уже дело касалось не только того, как следовало писать и читать имя Исус, с одним или двумя “и”… знаменовать себя крестным знамением двумя или тремя перстами. Эти вопросы, вызвавшие разделение верующих, сохраняли всю свою важность. Но в московском обществе совершилось и другое, новое разделение, уже делавшее первое бесповоротным. Правящие круги столкнулись с иноземной цивилизацией, были готовы оставить прежнее мировоззрение, полное героизма и аскетических устремлений, оставить монашеское христианство, бывшее дотоле традиционным в Московии. Оставив его, они были готовы перейти к другому миропониманию, еще пока плохо определившемуся, но как будто открывающему широкие возможности и для культа материальной стороны жизни»{76}.

Теперь уже недостаточно было переменить устав, даже если бы кто-нибудь из правителей и решился на это но доброй воле или по принуждению. Для успеха дела требовалось не просто повернуть вспять внешнюю обрядовую реформу, но противостать всему тому направлению в общественном развитии, которое получило силу с началом никоновских реформ. Борьба за старую веру отныне неизбежно приводила к борьбе с той системой и духом государственного устройства, которые утверждались в России с конца XVII столетия.

Неизбежность противостояния власти для сохранения и защиты святой веры постепенно осознавалась все яснее. Во время войны с Крымом в правление Софьи стрельцы, и особенно казаки, без всякого воодушевления восприняли весть о предстоящем походе против хана. Донские казачьи атаманы говорили на войсковом круге: «Куды нам идти на крымского?! Надобно тут первое очистить. Лучше нам ныне крымской хан нежели наши цари на Москве!»{77}.

Казаки-староверы понимали, что в случае неизбежного конфликта с правительством единственная сторона, откуда русские православные люди, гонимые у себя на родине за веру, могут получить помощь — так это от крымского хана и князьков нагайских улусов. Впрочем, так и случилось впоследствии.

Должно было многое произойти между властью и народом, чтобы те, кто издавна защищал границы государства, признали, что для них извечный враг оказался теперь ближе собственного правительства. Но для большинства людей, сохранивших преданность древлеправославной вере, этот окончательный разрыв с государством и властью со всей неумолимой очевидностью станет ясным только в грядущее царствование Петра Первого.

ЧАСТЬ II. ПОД ВЛАСТЬЮ «АНТИХРИСТА»

ГЛАВА 1

Село Преображенское, любимая летняя резиденция царя Алексея Михайловича, располагалось недалеко от Немецкой слободы, или Кокуя, как пренебрежительно называли эту резервацию иноземцев москвичи[25]. Для царя, в последние годы жизни особенно проникнутому симпатиями ко всему чужеземному, такая близость была даже кстати. Ведь, помимо всего прочего, именно на Кокуе жили мастера «камедийных действ», которыми тешился Алексей Михайлович, там вербовались музыканты и актеры для домашних спектаклей во дворце.

По странной иронии судьбы, всего через несколько дней после рождения царевича Петра, в начале июня 1672 года, с благословения либерального царского духовника Андрея Савиновича, в Преображенском было начато строительство здания «камедийной хоромины» — по сути придворного театра.

В общем ряду событий этот факт все-таки не может не обратить на себя внимания по тому символическому значению, которым он оказался наделен. Прежние русские цари при рождении сына строили церковь. Теперь наступали действительно новые времена. Конечно, сам Алексей Михайлович вряд ли вкладывал в свою «камедийную» затею глубокий смысл, и уж того менее хотел показать, что мирская греховная забава ему важнее церковных служб. Но, как бы то ни было, получилось, что государь-отец очень угадал с этой стройкой, ставшей своего рода прообразом и предзнаменованием будущего правления его сына.

При Петре в короткий срок сама Немецкая слобода неожиданно расширяется до пределов Москвы, поглотив и древнюю русскую столицу, и перестроив всю страну на свой лад. Стараниями императора Россия превращается в огромный Кокуй, в котором, правда, уже не было предусмотрено территории для «русской слободы». Конечно, еще оставалось много мест, где сохранялась национальная духовная традиция, вера, обычаи. Но поскольку государство, начиная с Петра, объявило всему этому беспощадную войну на истребление, то очаги народной традиции на протяжении периода существования империи, неуклонно сокращаясь, со временем исчезли совсем.

Петр рано сошелся с обитателями Кокуя. Одним из первых, кто познакомил его с ними, был князь Борис Голицын, боярин, часто бывавший в Преображенском, давний приятель иноземцев и поклонник их культуры, подобно своему кузену, фавориту Софьи, князю В.В. Голицыну.

Князь Борис примечателен тем, что представляет собой как бы типичный образец людей, окружавших царевича Петра с ранней юности. Голицын был лично предан Петру, но имел «погрешения многие», как характеризует его современник, князь Борис Куракин: «Первое — пил непрестанно, и для того все дела неглижировал; второе — великой мздоимец, так что весь Низ разорил»[26].

Куракин приходился императору свояком — его жена была родной сестрой царицы Евдокии Лопухиной, всегда был близок ко двору и не мог жаловаться на плохую карьеру. Тем ценнее его описания ближайших помощников Петра, которых он знал лично. По его словам, дядя Петра, Лев Нарышкин, глава Посольского приказа, «был человек гораздо посредняго ума и невоздержной к питью, также человек гордой, и хотя не злодей, токмо несклончивой…»{78}. Тихон Стрешнев, близкий к царице Наталье (ходили слухи, что он настоящий отец Петра), своего рода серый кардинал Преображенского двора, о котором Куракин говорит следующее: «О характере его описать можем только, что человек лукавой и злого нраву… интригант дворовой»{79}. Но и вдовствующая царица Наталья, получившая, после пострижения Софьи в монахини, власть над страной, не выделялась из этого ряда посредственных людей, поскольку была «ума легкого». Она отстранилась от дел, передав правление в руки вышеупомянутых господ: брата Льва и Тихона Стрешнева, отчасти Бориса Голицына. Результаты были предсказуемы: «Правление оной царицы было весьма непорядочное, — признает Куракин, — и недовольное народу и обидимое. И в то время началось неправое правление от судей, и мздоимство великое, и кража государственная…»{80}.