Александр Хамадан - Гнев

• Название: Гнев
• Автор: Александр Хамадан
• Издательство: ДЕТИЗДАТ ЦК ВЛКСМ
• Жанр: О войне
• Год: 1939

Первое издание военных рассказов Александра Моисеевича Хамадана

---

Вот тогда-то и пропал мой старший внук Шан. Наши генералы тогда дрались между собой за власть; каждый хотел быть властелином, а о защите родины, о сопротивлении врагам они не думали. Проходили мимо нас войска какого-то генерала и увели с собой моего внука Ша-на. Только через пять лет, нынешней весной, узнали мы о нем. Он теперь ученый человек, большой военный начальник в Восьмой народной армии.

Узнали мы, что бежал он от генерала и перешел к красным народным войскам в провинции Цзяньси, куда его послали воевать с ними. Учился он в главной школе красных командиров. Теперь он командует целым полком в Восьмой армии, на юге Шаньси. Скоро и здесь будет. Если они сумели пройти через все горы, леса и реки от Цзяньси до Шаньси, то они и сюда дойдут, до наших гор.

Другого внука, Ли, вы все знаете. Он командует партизанским отрядом, бывает у нас часто на базе. А самый младший внук, Сян, учится сейчас в военной школе в Восьмой армии в Шэньси, будет командиром!

Вот и все о моей жизни. Больше нечего рассказывать…

Где-то далеко прозвучал сигнальный рожок.

— Это, наверное, идет отряд Ли, — сказала, оживившись, старуха.

— Мать, — спросил ее Тан, — а где твой младший брат?

— Сун? Он погиб зимой прошлого года, когда нашу деревню забросали бомбами японские самолеты. Вот после этого-то и началось пробуждение народа в нашей округе. Все увидели, что если не сопротивляться, то японцы истребят нас или превратят в рабов. И народ наш поднялся. Приходили к нам люди из красной партии и помогли нам организоваться. Вот и Сюй теперь стал красным. Он организовал эту базу, а я ему помогаю здесь по хозяйственной части. Я женщина старая, и мне уже трудно итти в поход. Но я не могла спокойно оставаться в деревне. Я видела уже две войны с японцами, а теперь вижу третью и хочу, чтобы она была последней и чтобы я дожила до полной победы нашего народа. Это даст мне покой. Наш род всю жизнь дрался с японцами — и на Формозе и здесь. В этой борьбе я потеряла отца, и детей своих, и братьев, и сестер. Но у меня есть еще внуки и много других детей — весь наш народ сейчас бьется с врагами. Мне нужно дожить до победы нашего народа над врагами…

Лань Чжи замолчала.

— Ты доживешь, мать, обязательно доживешь! — горячо встрепенулся Тан. — Не зря ты носишь такое бессмертное имя[34].

— Мы победим, мать! Мы не можем не победить теперь, когда весь наш народ поднялся на войну. Это будет тяжелая война за свободу нашей страны. И ты доживешь, мать, до этой великой победы, — сказал долго молчавший сын ее Сюй.

Звуки сигнального рожка быстро приближались. Они доносились то слева, то справа, то пропадали опять где-то вдали. В костер подбросили большую охапку веток, и тонкие язычки пламени, лизнув их, стали пробиваться наружу, к воздуху. Внезапно из темноты донеслись голоса быстро идущих людей. К костру подошло несколько человек. Все встали. Молодой командир сбросил с головы серую матерчатую кепку, подошел к Лань Чжи, нежно обнял ее и осторожно усадил обратно на подстилку. Затем он подошел к Сюю и, широко улыбаясь, крепко пожал отцовскую руку. Поздоровавшись со всеми, он опустился на землю и вздохнул:

— Ну и устали! Спать буду два дня, не меньше. Бабушка, хорошо бы горячих пельменей поесть, а?

— Будут тебе утром пельмени, если заслужил, — с добродушной строгостью ответила Лань Чжи.

— Посуди сама, заслужили мы или нет: радиостанцию целую принесли, оружия не счесть, и продовольствия сколько' хочешь. Продовольствие мы здесь уже, на обратной дороге, подхватили с грузовиков. Кто-то перед нами подорвал большой японский обоз.

— Как люди? — строго спросил у него Сюй.

Ли опустил голову и тихо прошептал:

— За весь месяц потеряли двадцать семь бойцов.

— Двадцать семь…

— А разве война бывает без жертв? — мягко сказала старуха.

— Отец, — поднял голову Ли, — мы не считали сраженных врагов. Мы оставляли их повсюду за собой на дорогах, в сопках. Они не щадили нас, и мы не давали им пощады!

Костер угасал. Люди поднялись на ноги, простые, суровые, мужественные.

Дневник самурая

Первыми в Юаньпин ворвались партизаны.

Это было поздней ночью. Ливень неистово стегал землю. Жидкая, липкая грязь хватала людей за щиколотки. Партизаны промокли насквозь, и холодный ветер студил их тела. Люди были одеты по-разному, но почти все в бумажных солдатских рубахах. Они мерзли, хотя уже шел май, и если бы не этот холодный ливень, то ночь была бы теплая, с мягкой испариной. Ливень шел уже третий день все так же сильно, не ослабевая, и не было видно ему конца.

Бойцы-крестьяне тихо переговаривались между собой. Пожилой крестьянин, у которого в феврале осколок гранаты начисто срезал одно ухо, в сердцах заметил:

— Сейчас самое время ему перестать. Влаги уже достаточно, в июне созреет рис.

Люди помолчали. Из темноты кто-то молодым голосом бросил:

— Это хорошо, что ливень так зарядил. Японцы взмокнут, как жабы. Тут и надо начинать бой.

Крестьянин засопел, вздохнул и, скорее для себя, чем для товарищей, сказал:

— Первое дело, конечно, — прогнать японцев, и такой ливень только на руку. И урожай жалко: зерно наливается сейчас, от большой воды погнить может, а без риса никто не проживет.

Молодой голос из темноты озорно ответил:

— Тебе, старик, как видно, риса жалко! Ты и шел бы к себе в деревню. А с японцами мы сами управимся.

Крестьянин строго отрезал:

— Ты непочтителен к старшим, как лягушка, и неразумен, как монах.

Партизаны ворвались в город.

Кругом сдержанно засмеялись. Смеялся и молодой: «Хо-хо-хо!» Затем молодой весело сказал:

— Э, старик, а монахи-то ведь хитрые!

— Я думаю, они просто насекомые на нашем теле, и больше ничего, — поддержал старика кто-то из темноты.

— Это очень правильно. Хорошо сказано, — тихо зашептали бойцы.

— Они, как японцы, коварны, трусливы и вороваты, — продолжал молодой. — Перед храмом величественны и скромны, как боги, а за оградой — жадны и развратны.

Как тихо ни беседовали бойцы, а командир отряда все-таки услыхал их. И по цепочке, от одного к другому, пришел командирский приказ:

— Молчать!

Отряд подобрался, пользуясь темнотой и ливнем, к самому городу. И было бы обидно, если бы японские часовые успели поднять тревогу. Небо извергало потоки воды, и над землей стоял глухой рокот. Было самое время для атаки.

Партизаны ворвались в город, как страшный вихрь, грозно и неожиданно. На улицах, заглушая шум ливня, однотонно затрещали пулеметы. Внезапные взрывы бомб багровым пламенем озаряли улицы, дома, небо. Бой шел вдоль улиц, в домах. Люди дрались под дождем, не чувствуя, не замечая его. К утру город перешел в руки китайцев. Японский гарнизон был уничтожен; только немногим удалось спастись.

Днем в штаб полка партизанский командир доставил целую корзину документов из японского штаба: здесь были приказы, сводки, донесения, списки личного состава, карты, фотографические открытки, изображавшие миловидных, кукольных гейш, — офицерские сувениры.

Среди документов найдено было много писем и большая, обтянутая в черную клеенку тетрадь, страницы которой были аккуратно испещрены иероглифами. Это был дневник лейтенанта Хякутаке. На первой странице тетради красиво было выведено: «Военный дневник».

На самом деле это был не только военный дневник. Там были и другие записи, касавшиеся личных переживаний лейтенанта Хякутаке, записи совершенно частного порядка, удивительные и поучительные.

Судя по всему, лейтенанта Хякутаке больше не существует, иначе, убегая из захваченного партизанами китайского города Юаньпина, он не оставил бы свой дневник, свое тайное тайных. Записи в дневнике велись регулярно, изо дня в день. Первая запись помечена сентябрем 1937 года без указания дня, последняя —13 мая 1938 года, когда японский гарнизон еще владычествовал в городе Юаньпине.

* * *

Сентябрь 1937 года. Токио.

Сегодня удивительный день. Не понимаю, что происходит. Полковник дал сегодня обед всем офицерам полка. Это тоже удивительно. Такой скупой человек — и такой роскошный обед предложил нам. Были и гейши. Не из своих денег, конечно, он потратился на угощение. Такой обед стоит тысячи две иен, не меньше.

Старик говорил торжественно, как всегда. Пили за императора, за военного министра, за успехи действующей армии и, конечно, за него, полковника. После обеда он собрал вокруг себя молодых офицеров, но нового ничего не сказал.

«Офицер — солдат императора, защитник империи!» — все это я слышал уже много лет. Я спросил его, по какому поводу нас угощают. Он мне ничего не ответил, а громко, на все собрание сказал:

— Среди цветов — вишня, среди людей — самурай. Вот какими должны быть японские офицеры!