Отто Штайгер - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Отто Штайгер
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современная проза
• Год: 1985

В новую книгу прогрессивного швейцарского писателя Отто Штайгера вошел роман «Портрет уважаемого человека», повесть «Держите вора» и рассказы; в этих произведениях поставлены актуальные нравственные и социальные проблемы, волнующие современного швейцарского читателя.

---

— Уже поздно, Гуляка Петрус! Останешься ночевать у меня?

Я невольно рассмеялся. Ее откровенность всегда ставила меня в тупик.

— Ты по-прежнему не возражаешь? — спросил я. — Ведь ты теперь знаешь, что я тебя не люблю!

— Меня тянет к тебе именно потому, что ты меня не любишь, — возразила она и закурила папиросу. — Звучит странно, а? Но такая уж я есть!

Я остался у нее. Наутро, когда я одевался, она сказала:

— Так вот, твоя жена возвращается. Жизнь у тебя пойдет, как раньше, и мы больше не увидимся. Понимаешь ли ты теперь, что это не было изменой?

Я и сам уже думал о том, чтобы порвать с Эрикой. Все же я изобразил удивление.

— Почему же нам больше не видеться? Я буду часто приезжать в ваш город.

Она зевнула.

— Не лицемерь, Гуляка Петрус. Я ведь тебя хорошо знаю! Отправляйся-ка теперь к своей Бетти, я больше не хочу тебя видеть. Нет, помолчи, я знаю, что ты хочешь сказать, и знаю, что это будет ложь! Поди сюда, поцелуй меня!.. Вот так… И обещай, что больше не будешь приходить ко мне, что наше маленькое приключение на этом окончится.

Она была права, совершенно права. Я тоже чувствовал, что больше чем когда-либо принадлежу Бетти. Так мы оба дали обещание забыть друг друга.

— Гуляка Петрус, а ну поцелуй меня еще раз на прощанье! — сказала Эрика.

Это были последние слова, которые я от нее слышал. Мы сдержали слово и больше никогда не встречались. Поистине необычайно привлекательной и опытной женщиной была эта Эрика! Но и умницей тоже: она брала от жизни то, что хотела, и знала, когда следует поставить точку.

Глава тринадцатая

К приезду Бетти я особенно празднично убрал квартиру. Повсюду стояли цветы и пахло, как в оранжерее. На столе красовался большой торт с надписью: «Добро пожаловать домой!» Я в нетерпении стоял у окна и, отодвигая занавески, выглядывал на улицу. Каждый раз, как из-за угла показывалась машина, я думал: «Это, наверно, она!» И наконец я угадал. Автомобиль остановился перед домом, шофер отворил дверцу, жена вышла со свертком на руках — с моим сыном!

На лестнице она встретилась с квартиранткой с нижнего этажа; я ждал за дверью, сгорая от нетерпения и переминаясь с ноги на ногу, а соседка тем временем засыпала жену вопросами о том, как это было. Она также выразила желание посмотреть на ребенка, и наша лестница огласилась восхищенными «ахами» и «охами».

«Хоть бы эта дура успокоилась!» — в ярости думал я. Но она воскликнула:

— Очаровательный ребеночек, прямо прелесть!

Потом я услышал негромкий голос Бетти, а потом опять и опять голос той женщины. Наконец, наконец Бетти поднялась по лестнице и вошла с сияющей улыбкой на губах. Теперь-то уж я мог спокойно рассмотреть своего сына, и мне было даже позволено дотронуться до него.

Первые дни казались мне такими необычайными, что я даже не заметил тихую и глубокую перемену в Бетти. Утром, вставая, я прежде всего смотрел на сына, легко проводил рукой по одеяльцу, под которым он спал. Прежде чем уйти, я еще раз бросал гордый взгляд на ребенка. На улице, в деловых конторах — везде мне думалось, что люди должны о чем-то догадываться по моему виду, и каждый раз я бывал немного разочарован, когда все обращались ко мне, как обычно. Но мало-помалу я все же привык к «третьему члену нашего союза», и тогда мне стало ясно, что маленький человечек предательски оттеснил меня в сердце Бетти. Когда она подходила к его колыбели, в ее глазах зажигалась такая несказанно глубокая любовь, какой я никогда раньше не замечал. А вечером, когда я приходил домой, она тихим голосом повествовала о том, что мальчик делал днем. Каждый звук, который исходил из его ротика, каждое движение его ручек и ножек точно описывались и воспроизводились. Если я хотел его видеть, мне разрешали, как бы оказывая высшую милость.

Несомненно, Бетти любила меня по-прежнему; может быть, нежнее, сердечнее, но менее страстно. Раньше я был целью ее жизни, теперь ребенок завоевал первое место: она стала матерью. В нашу жизнь, которая до сих пор естественным образом направлялась моими желаниями, вмешалась пухлыми ручками новая сила и все изменила по-своему. Я больше не смел курить, когда Теодор был в комнате, не смел громко говорить, чтобы его не разбудить, я должен был каждый вечер выслушивать подробное описание того, как он почти что улыбнулся, как он сказал «а», как он двигал пальчиками и тому подобное. А главное, я теперь не мог по вечерам выходить с Бетти, так как она ни на минуту не хотела расстаться с маленьким.

Я тоже любил ребенка и радовался его развитию. Но я, кроме того, должен был вести свое дело, которое как раз в это время требовало от меня напряжения всех сил. С недели на неделю я все яснее и болезненнее чувствовал, как между Бетти и мной разверзается пропасть — поначалу, правда, узкая и едва заметная. Но я уже видел угрожающие трещины и расселины, слышал обвалы… и был бессилен предотвратить катастрофу.

Может, и верно общепринятое мнение, будто ребенок скрепляет распадающуюся семью. Но у нас было, пожалуй, обратное. Если тогда я сваливал всю вину на Бетти, то теперь я знаю, что причина таилась в моей неукротимой гордости, которая не позволяла мне делить любовь жены с другим, хотя бы этим другим было мое собственное дитя. Вначале я еще боролся за свое супружеское счастье. Я приносил Бетти подарки, я говорил ей комплименты и окружал ее вниманием, как было еще до нашей свадьбы. Я пытался рассказывать о деле, пытался внушать ей интерес к нему, спрашивая по тому или иному поводу ее совета. Но, как и раньше, она отвечала с улыбкой: «Ах, ты сам знаешь лучше! Право, я в этом ничего не понимаю!»

Удручающая, безнадежная борьба! Так понемногу я уступил неизбежности и с двойным жаром набросился на работу, чтобы добиться успеха и в этом найти удовлетворение, которого напрасно жаждал дома.

К этому времени я снял в центре города два больших помещения — для конторы и склада. Целыми днями я разъезжал по клиентам, а вечером часто трудился до десяти часов, составляя новые прейскуранты, проверяя и сравнивая предложения или диктуя секретарше письма для отправки на следующий день.

Если я возвращался домой поздно, Бетти сидела у кухонного столика и ждала. Она никогда не упрекала меня, а только спрашивала: «Ты ел или накормить тебя?»

При всем том я видел, что и она замечает растущее отчуждение и страдает. Она постепенно становилась молчаливее, и все реже в моем присутствии на губах ее играла милая улыбка. И только когда она безмолвно тянула меня за руку в комнату и мы склонялись над спящим мальчиком, только тогда лучисто сияли ее глаза и поблескивали зубы в мягком свете лампы.

Еще один раз сделал я попытку вернуть себе Бетти. Теодору было тогда около года. В одном из кинотеатров шел фильм, который мне непременно хотелось увидеть. Я сказал Бетти:

— Не можешь ли ты сделать так, чтобы мы завтра вместе пошли на эту картину?

Бетти взглянула на меня. Потом покачала головой. Она знала, что делает мне больно, и от этого ей было больно самой.

— Не могу! Пожалуйста, пойми: я должна остаться с ребенком.

— Но ведь мы могли бы попросить мою невестку. Она, наверно, пришла бы на один вечер. Или, если хочешь, попроси кого-нибудь из своих родных.

— Нет, — ответила она. — Не надо об этом. Пойди один. Меня этот фильм не интересует.

У меня готов был сорваться крик: «Неужели ты не понимаешь, что поставлено на карту? Наше супружество, мое счастье! Неужели ради этого нельзя пожертвовать одним вечером? Я не только отец твоего ребенка, но и твой муж!» Но я сказал лишь:

— Если тебе не хочется в кино, можно было бы пойти потанцевать. Раньше тебе это нравилось!

Она снова покачала головой.

— Раньше да, — сказала она. — Но теперь все изменилось. Ты это и сам понимаешь.

— Нет, я не понимаю! Совсем не понимаю! — сердито крикнул я. — Какую роль я вообще играю в твоей жизни? Только малютка, опять малютка и еще раз малютка! Я тебе совершенно безразличен.

Бетти улыбнулась. Давно я не видел ее улыбки, а сейчас она опять улыбнулась ласково и сердечно.

— Поглядите-ка на моего муженька! Ревнует к собственному ребенку! Надо же выдумать такое!

Поистине все было напрасно, но я все-таки возразил:

— Нисколько я не ревную! Делай как хочешь! Я только спросил.

Это была моя последняя попытка. И теперь, когда она не удалась, мне стало ясно, что каждый из нас должен строить свою жизнь по-своему. Конечно, мы и впредь часть времени будем проводить вместе, будем смеяться и спорить. Все еще останутся общие дела, в которых мы оба будем принимать участие; у нас будет общее жилище, ребенок и прочее. Но я знал, что мной опять завладеет одиночество и спутница моей жизни будет медленно и неотвратимо ускользать все дальше от меня.

«Мне теперь остается лишь мое дело, — сказал я себе. — Я целиком отдамся своему предприятию, буду его развивать и расширять. А там, глядишь, и отношения с Бетти как-нибудь разрешатся сами собой».