Александр Рубан - Сон войны (сборник)

• Название: Сон войны (сборник)
• Автор: Александр Рубан
• Издательство: АСТ, Terra Fantastika
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1996
• ISBN: ISBN 5-7921-0072-1(TF), ISBN 5-88196-705-4(АСТ)

Поезд, застрявший в параллельном мире посреди полигона, где кипит вечный бой между воинами всех эпох и народов. Поиски наследника Российской Империи, затаившегося среди обитателей земной колонии на Марсе. Ветеран-миротворец из нашего ближайшего будущего, видящий незапрограммированные сны. И путешественник по времени, запутавшийся в интригах богов и людей Древней Эллады. Юмор, ирония, сатира. Яркий, образный язык. Увлекательнейшие приключения и тела, и духа. Все это — в повестях томского писателя Александра Рубана — «Сон войны», «Русский Марс», «Белый слон», «Феакийские корабли».

---

— В какой? — спросил Сима, садясь и дуя в стаканы.

— Станция так называется — Тайга, — пояснил я.

— Это я просек. На какой станции Тайге ты выходишь? Или тебе это похрен? Извини, Танюха.

— Он еще не знает, — сказала Танечка. — И не поверит, пока сам не увидит.

— Что я должен увидеть? — Мне опять стало нехорошо. — Чему поверить? И… где Олег?

Они молчали.

Я снова сунулся к окну. Буквы «ИРЮК» никуда не делись.

— Это Бирюково, — сказал я не очень уверенно. — Или нет?

— Бирюково, Бирюково, — ответил Сима. — Давай закусь, Танюха. Поправимся, и пусть Петрович погуляет. Недолго.

— Гончие псы… — выговорил я, как выругался, и сел.

— Во-во, — согласился Сима и расплескал на два пальца по стаканам. — Начинаешь сечь, Петрович.

В Танечкиной сумке были вареные яйца и черствый хлеб. Я точно знал, что они в меня не полезут, но после бренди — полезли…

А потом я пошел гулять. Ненадолго.

Бирюково было как Бирюково, только памятник Ленину снова стоял на своем месте. И кумачовых лозунгов на фасадах не убавилось, а, наоборот, прибавилось. Тексты были обычные, хотя и забытые, но среди них такой: «Руки прочь от Советского Афганистана!». Гм.

Бренди продавался в киоске на перроне, и бутылка стоила семь рублей тридцать две копейки. Вареные яйца по тринадцать копеек и хлеб (больше ничего) были в другом киоске, рядом. К обоим киоскам толпились очереди. В обеих очередях было много знакомых лиц: все те, надо полагать, у кого нашлись доперестроечные трешки (пятерки, рубли, десятки — словом, мелочь).

Возле киоска «Союзпечати» я задержался подольше, всматриваясь в даты. Год, месяц, число — все совпадало… Правда, несколько дней мы проторчали у столба № 214, значит, сегодня должно быть не 21 октября, а, как минимум, 25. Но на вокзалах газеты случаются и недельной давности… Газеты, как и кумачовые лозунги, тоже были почти забытые. На самом виду лежали «Правда», «Советская Сибирь» и «Луч коммунизма» (последняя — орган Бирюковского ГК КПСС). Соответственно три копейки, две и одна. У меня копеек не было. Ни одной. Давно.

Журналы тоже были еще те — лишь один незнакомый: «Советский Афганистан», общественно-политическое и художественное издание ЦК КПАф. 30 копеек. Я пошарил по карманам. Ни единой трешки не завалялось, я все отдал Симе.

Тогда я пошел на хитрость и спросил киоскершу: можно ли сначала полистать журнал, а то вдруг скучный? Оказалось, что можно. Из осторожности я сначала попросил «Иностранную литературу». Она-таки была скучна, и ничего в ней не было, кроме двух романов с продолжением (один с сербского, другой с хинди) да какой-то казенной литературной ругани. Ругали Рушди и Лема (почему-то в одной статье) и между делом срывали покровы с леди Тетчер. Вернув «Иностранку», я осмелился попросить «Советский Афганистан» и в содержании сразу набрел на известное имя: Евг. Евтушенко. «Полтергейст». Поэма. Стр. 47.

Я открыл сорок седьмую страницу.

Поэма была о том, как из Афганистана изгоняли «духов», но главным образом о трагической (потому что взаимной) любви советского солдата к сестре моджахеда. Помнится, кто-то уже писал что-то похожее… Правда, у Вильяма не было концовки с таким двойственным — если вчитаться — смыслом, но ведь и под асфальтовый каток Вильям не попадал, не было в средневековой Англии асфальтовых катков…

Сима прав, подумал я, закрывая журнал. Это не наш дурдом. У нас веселее.

Правда, цены!

Я вернул киоскерше «Советский Афганистан» и опять пошарил по карманам, даже разодрал слипшийся и ссохшийся правый. Тщета… Киоскерша понимающе усмехнулась. Я тоже усмехнулся, печально развел руками и пошел прочь.

К нам в купе, когда я вернулся, было не протолкнуться — там имело место представительское совещание всех эфирнувшихся черт знает куда, но не возжелавших в этом черт знает где оставаться.

— Всем ясно, старики? — говорил Сима. — Повторяю главное: час «Ч» — двенадцать ноль-ноль по вокзальным. До того осматриваемся, гуляем и запасаем пузыри. В час «Ч» все, кто хочет вернуться, сидят по вагонам и начинают квасить. До опупения! Чтобы ни тяти, ни мамы! Кто не хочет — пускай забирает манатки и остается. За трезвость поборемся потом, в своем дурдоме, а пока что надо выбраться из этого… Так. Еще. Тут кто-то вякал за Академию Наук. Она в этом дурдоме, конечно, есть, потому что ни один дурдом без нее не обходится. Но и дурдомы в этом дурдоме тоже есть. И куда вы раньше попадете — в Академию, или в дурдом — я не знаю. Так что, решайте сами. Но в тринадцать ноль-ноль я пройду по вагонам — не один, конечно. И всем несознательным помогу собрать манатки… Тебя, Академия, это особенно касается. Я понимаю, что у тебя печень. Но ты же решай! Твоя печень — или пятьсот человек! Если печень дороже, оставайся и лечи здесь.

Удивительно, как они сумели разместиться в нашем купе. Их было десятка полтора, Симиных эмиссаров. И почти никого я не знал, хотя лица, конечно же, примелькались. Когда убрался последний (хватающийся за печень, но с победившим осознанием необходимости на остроносом, несмотря на опухлость, лице), я вошел в купе и сел на свою полку.

— А, Петрович! — сказал Сима, увидев меня. — Посмотрел?

— Посмотрел, — ответил я. — И послушал. Не понимаю, каким образом вы намерены…

Сима задвинул дверь:

— Все просто, Петрович, — сказал он. — Тут народ ушлый, догадался, кого надо выпихнуть, чтобы остальные доехали. Всех, у кого ранения — раз, кому закон о войне понравился — два, кто на инородцев косится — три! Молодой собой пожертвовал, чтобы Танюха доехала. Дурак… А вот лысого выпихнули. И тебя, Петрович, хотели выпихнуть, еле я отмахался. Я уже тогда стал просекать, что в этом, — он пощелкал ногтем по горлу, — что-то есть… Ну, и подтвердилось.

— Значит, все-таки параллельные пространства, — проговорил я. — Но — как? Что нас туда занесло? То есть, сюда…

— Этого я, Петрович, не знаю. Может, гончие псы, может, дисковод со щупальцами…

— Дискоид.

— Пускай дискоид, — согласился Сима. — Неважно… А только все мы, в душе, хотели бежать из нашего дурдома. Дискоид или, там, гроза, или гончие псы — это веревка. Нам ее бросили, чтобы через стену перелезть. Желание было, веревка была, перелезли. Но куда попадет человек, убежавший из дурдома? В дурдом! И хорошо, если обратно в свой… Сечешь?

— Аналогия предельно ясна… — Я усмехнулся. — Но при чем тут алкоголь?

— Не знаю, — честно ответил Сима. — Но это вроде как мертвым прикинуться: не дышать и в четверть глаза сечь. Пускай, мол, таскают по всем дурдомам: «Ваши трупы? Не ваши трупы?». Оживем — скрутят, у себя оставят, не оживем — дальше пошлют. Главное, свой дурдом не прозевать… Так что, будем квасить, Петрович.

— А кто будет «сечь»?

— Я.

Возразить было нечего. Но вдруг подумалось, что и в этом параллельном мире (дурдоме, как их называет Сима) есть, наверное, Мара, есть Тимка. Почти не отличимые от тех, в моем… параллельном мире. Можно позвонить. Можно просто сесть на какой-нибудь другой поезд, доехать зайцем… И что? Выяснять отношения с другим Фомой Петровичем Неверовым, не отличимым от меня, — кто из нас лишний? Бред. Фантастика… Будем квасить.

— Будем квасить, — сказал я и потянулся к бутылке.

— Не сразу, Петрович! — Сима опередил меня и убрал бутылку подальше. — Побереги силы до часа «Ч». Надо со всеми.

Действительно…

Мы замолчали.

За сорок минут до часа «Ч» к Симе начали поступать доклады от эмиссаров, и в течение следующих десяти минут в купе было ни продохнуть, ни протолкнуться. Доклады обнадеживали. Пассажирские массы восприняли Симин способ путешествия через параллельные миры не без юмора, но других способов просто не видели. Только считанные единицы решили остаться здесь и уже собрали манатки.

Наконец Сима посмотрел на часы и расплескал «Слънчев Бряг» по стаканам. До краев.

— Сдвинули! — скомандовал он.

Прежде чем «сдвинуть», я посмотрел на Танечку. С полным стаканом в одной руке и с очищенным яичком в другой Танечка была очень серьезна. Как жрица у алтаря.

— За тех, кого мы любим… — сказал я, глядя в Танечкины колдовские глаза (и подумал: «Мара… И Тимка»).

Она кивнула.

Сима тоже кивнул.

Мы сдвинули.

И сдвигали еще много раз, а сколько, не помню… Но однажды Сима потряс меня за плечо и сказал:

— Приехали, Петрович! Наш дурдом!

8

Давать им подписку о неразглашении я наотрез отказался.

Было так.

Около трех месяцев тому назад, в ночь с 19 на 20 октября, некий «дискоид со щупальцами» (или гончепсяне на летающей салатнице, или шаровая молния — никто никогда не узнает, что и кто именно) бесшумно, быстро и сноровисто, как будто только тем и занимался, отцепил от пассажирского состава «Казань — Красноярск» одиннадцать вагонов и, нагло мерцая, стал висеть рядом, пока вагоны в конце концов не остановились.