РОБЕРТ ШТИЛЬМАРК - ГОРСТЬ СВЕТА. Роман-хроника. Части третья, четвертая

• Название: ГОРСТЬ СВЕТА. Роман-хроника. Части третья, четвертая
• Автор: РОБЕРТ ШТИЛЬМАРК
• Издательство: ТЕРРА - Книжный клуб
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2001
• ISBN: 5-275-00277-7

Роберт Александрович Штильмарк (1909-1985) известен прежде всего как автор легендарного романа «Наследник из Калькутты». Однако его творческое наследие намного шире. Убедиться в справедливости этих слов могут все читатели Собрания сочинений.

Во второй том вошли 3 и 4 части романа-хроники «Горсть света» — произведения необычного по своему жанру. Это не мемуары в традиционном понимании, а скорее исповедь писателя, роман-покаяние.

---

Его охранительное, несказанной белизны и прозрачности крыло незримо и бесшумно осеняло подзащитного до самого конца предназначенной тому северной эпопеи. Ведь пройти ее до конца доводилось отнюдь не многим. Порою подзащитному грешнику приходило на ум дерзостное предположение, уж не высшей ли воле было угодно, чтобы строки этой повести смогли лечь на бумагу, свидетельствуя о неисповедимости путей ко спасению с самого дна житейских пропастей неизмеримой глубины?

Притом автор повести никогда не переоценивал масштаба своих возможностей и сил (в особенности творческих), но скромную задачу летописца судьбы, хотя бы только собственной (как частицы общеисторической), всегда ощущал как некую сверхзадачу своего существования под взошедшей над миром кроваво-красной «звездою с Востока»...

...Нарядчик Василенко все-таки счел за благо сплавить своего батю-романиста с 33-й колонны на другую, 25-ю, разумеется, изъяв до мелочи не только тетрадки с Рональдовой рукописью романа, оба переписанных и переплетенных тома (равно как и подоспевший тем временем третий), но и все вспомогательные материалы — записки с возрастами действующих лиц, карты-схемы мест действия, морских баталий, корабельных маршрутов и сухопутных сражений, словом, весь тот вспомогательный «аппарат», какой неизбежно накапливается у романиста, трудившегося над темой исторической. Весь этот материал погрузился в глубины знакомого торнистера с крышкой из тюленьей кожи, а сам автор, освобожденный от своих творческих забот, назначен был, как бесконвойник, топографом на трассу. Местом жительства ему сначала определили штрафную колонну № 25, где в разнообразных трудах в топографической группе пережил он осень и зиму 51 — 52 года. Весной того же 52-го, еще всецело сталинского, назначили его самостоятельным топографом-геодезистом на дальний участок строящейся трассы 22-километровой длины. Поселили его на лагпункте № 10, по соседству с урочищем Янов Стан, на берегу таежной реки Турухан.

Барак, где он поселился, срубили еще год назад из ароматного сибирского кедра, но он уже так пропитался запахами пота, портянок и прочих непременных элементов зеского рабочего «одухотворения», что даже капли смолы-серы, похожей на жженый сахар и ценимой в качестве жвачки, будто бы сберегавшей зубы, отзывали уже не кедром, а махоркой. То был урожайный год на кедровые орехи, и в лагерных кострах обгорали, томились и сушились тысячи смолистых шишек. Из них потом извлекали орешки ведрами. Шли они, разумеется, прежде всего начальству, но кое-что перепадало и зекам, в дополнение к скудному государственному рациону. В этот рацион входила и рыба. Кормили работяг по преимуществу соленой кетой и горбушей. Везли их в бочках с Амура на Енисей, в те времена еще не зарегулированный и обильный своей рыбой. Ловили здесь, особенно в низовьях, не одну рыбную аристократию — царственных осетров или стерлядей, но такие промысловые виды, как муксун, нельму, сиг, уже не говоря о язях, окунях, щуках. Видимо, продукцию Енисейских рыбных промыслов отправляли заключенным... на Амуре?

Квартировали в бараке (как везде, на нарах-вагонках), две строительные бригады, каждая в 25 — 30 работяг, и несколько бесконвойников, работающих за зоной. Соседи-работяги завидовали бесконвойникам, но заметно перед ними заискивали в чаянии приношения таких благ, какие добывались в ларьке для вольняшек. Вокруг зоны с шестью сотнями з/к постепенно успели расплодиться хозяйственные службы — жилье для вохровцев и вольняшек, казарма охраны с пирамидой для оружия и пулеметной вышкой, ларек, баня, пекарня, конюшня, сараи для вещдовольствия, базы горючего, кузница, инструменталка, сортиры, столярка, помещение для сторожевых собак...

Когда герой повести появился на 10-м лагпункте, проворовался бесконвойник-пекарь вместе со сторожем пекарни. Обоих нашли пьяными в домике пронырливой бывшей зечки, ныне заведующей ларьком. Провинившегося отправили на общие работы, а на его место попросили прислать другого зека-пекаря. Вопреки ожиданиям, Управление ответило из Ермаково, что мол требуемый кадр еще... гуляет на воле! Обходитесь мол собственными ресурсами!

Притом, рассказали Рональду товарищи, прежний пекарь подходил для должности пекаря только по статейному признаку, как чистый блатарь, но не стоил доброго слова как хлебопек! Он кормил зеков сырыми буханками черного хлеба, а вольняшек столь же худо пропеченными караваями белого.

Тогда лагпункт попросил расконвоировать заключенного пекаря-профессионала, уже отбывшего на общих работах половину «наркомовского пайка», т.е. 10-летнего срока. Но статья оказалась слишком тяжелой для расконвоирования: 58-я, с пунктом о сопротивлении властям! Старик-пекарь, проявил, оказывается, явно недопустимый уровень любви к своему храму в родном селе. Закрытию храма он и попытался воспротивиться, призывая односельчан постоять за веру и не пустить в церковь комсомольский актив и милицию.

Лагерный начальник решил покамест водить пекаря к месту работы под охраной, а топку печи и предварительные операции поручить... вновь прибывшему бесконвойнику Вальдеку, в соответствии с указаниями пекаря. Тот оказался добрым, измученным старичком, кротким и незлобивым, как иные персонажи русской литературной классики, вроде тургеневской Лукерьи. Вохра давно присмотрелась к нему еще в бригаде и прекрасно понимала, что тут нет угрозы побега или иных дисциплинарных нарушений! Старика выпускали в пекарню безо всякого конвоя, и с некоторой помощью героя повести он выдал в первый же день такой хлеб, какой, верно, некогда продавался у Филиппова в Москве! Это было нечто душистое, теплое, благовонное и тающее во рту!

Так в дальнейшем и пошло, причем старик оказался неожиданным обладателем двухтомного издания «Войны и мира», чудом пропущенного на колонну: книги присылала жена осужденного! Рональд провел за этим чтением долгие часы (пока топилась печь или пеклись хлебы), и ему, как, впрочем, и при каждом новом перечтении, стало казаться, что он впервые вник по-настоящему в глубинную сущность толстовского романа. Все пережитое на фронте и в военном тылу, будто озарялось заново. Приоткрылись некие тайные законы национальной самозащиты русских против внешнего завоевания и сделалась понятной ставка врагов и ненавистников России ТОЛЬКО на внутреннее перерождение, т.е. ставка на завоевание России изнутри. Поэтому так жизненно необходим был для немцев в Первую мировую войну именно Ленин, а для Гитлера, во Вторую мировую так мало значили и даже внушали недоверие некоммунистические патриоты России...

Северная весна 1952 года перешла из своей первой стадии весны света во вторую, весну воды.

В Ермаково, где находилось управление стройкой и где лагерные зоны и стройплощадки постепенно вытягивались вдоль пустынного берега Енисея, украсив пейзаж смотровыми вышками, горами мусора и опилок, железными трубами подсобных предприятий и столбиками телефонной связи, начальство призывало прорабов хорошенько готовиться к паводку. А прорабы готовились вяло. Известное дело: на Руси, пока гром не грянет, мужик не перекрестится. Опасность же день ото дня росла.

Даже на трассе, на отдаленных от великой реки участках, ухо приходилось держать востро. Как раз на новом участке топографа Вальдека прошлой весной 51-го года снесло полыми водами железнодорожный мост через речку Чир, приток Енисея.

В летние месяцы Чир струится в глубоком ущелье, и никто не предполагал, что мост, перекинутый над ним на высоте двух десятков метров, окажется под угрозой. Перерыв движения очень подвел тогда строителей, налетали комиссии сверху, искавшие вредительство. Новый чирский мост решили сделать надежным, постоянным сооружением. Работы над ним шли без перерывов, в три смены, трудились хорошие бригады, составленные из «одной 58-ой», как с гордостью объясняли местные начальники приезжим, в доказательство солидности начинания. Мостовые земляные конуса отсыпали метров на шесть или восемь выше прежнего, мостовую ферму сварили из двутавровых балок и полосовой стали № 3, береговые опоры сделали из бетона и успешно надвинули на них мостовую ферму. Чирский мост стал лучшим на трассе, гарантированным от всех климатических причуд: он висел на высоте 26 метров над обычным летним урезом воды в Чире. От 10-го лагпункта он отстоял в нескольких километрах и входил в Рональдовы топографические «владения».

Одноколейная трасса тут извивалась между живописными холмами. Мост картинно приоткрывался из-за поворота. На том берегу жила в землянке группа ленинградских геодезистов, занимавшихся триангуляцией. Рональд успел с ними познакомиться, как только обосновался на новом участке и начал его обследовать. Они-то и обратили его внимание на то, как быстро идет таяние снегов в распадках и ущельях. Талые воды уже сбегали в долину Чира и струились в его русле, пока еще поверх ледяного панциря, прикованного морозами к каменистым берегам.