РОБЕРТ ШТИЛЬМАРК - ГОРСТЬ СВЕТА. Роман-хроника. Части третья, четвертая

• Название: ГОРСТЬ СВЕТА. Роман-хроника. Части третья, четвертая
• Автор: РОБЕРТ ШТИЛЬМАРК
• Издательство: ТЕРРА - Книжный клуб
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2001
• ISBN: 5-275-00277-7

Роберт Александрович Штильмарк (1909-1985) известен прежде всего как автор легендарного романа «Наследник из Калькутты». Однако его творческое наследие намного шире. Убедиться в справедливости этих слов могут все читатели Собрания сочинений.

Во второй том вошли 3 и 4 части романа-хроники «Горсть света» — произведения необычного по своему жанру. Это не мемуары в традиционном понимании, а скорее исповедь писателя, роман-покаяние.

---

Это странствие или как сам он называл такие поездки «паломничество души» было для него обычным, продлилось не дольше других его писательских походов, но именно в этот раз с особенной наглядностью предстали его непредубежденному взору все плюсы и минусы, все зримые последствия политики ленинизма в стране, некогда носившей высокое имя РОССИЯ.

Ленин это имя отнял, настоял на том, чтобы именовать большевизированную страну Российской Советской Федеративной Социалистической Республикой. Возможно, он с радостью отделался бы вовсе от словечка «российской», как потом пытался отделаться от русского алфавита — кириллицы, от русской церковности с ее патриархом Тихоном, сломленным окончательно уже после того, как сам мумифицированный вождь возлег в своей ступенчатой пирамиде посреди Москвы...

Страна лишь позднее смогла осознать, что недолгая полоса Рыковского верховодства на посту красного премьера была самой спокойной, сытой и благополучной порой во всей истории переименованной Лениным России. Эта благополучная, еще нэповская, полоса трагически окончилась для большинства русских, украинцев, белорусов, грузин, армян и казахов вместе с узбеками и туркменами, азербайджанцами и всем прочим населением Советского Союза к концу 1929 года, когда Сталин повел свое наступление на середняка, переименованного в кулака (кулаков уничтожил еще Ленин). Рыкова официально отстранили от власти в 1930 году, но фактически он был полностью лишен возможности контролировать ход событий уже с апреля 1929 года, после XVI партконференции, утвердившей 5-летний план и провозгласившей социалистическое соревнование (т.е. практическую сверхэксплуатацию) главным средством начатой индустриализации. Сам Рыков, назначенный наркомом связи, прозрачно намекнул Рональду весной 1935 года (когда журналист Вальдек беседовал с «товарищем Наркомом»), как мало ему нравится практика сплошной коллективизации...

Теперь Рональд Алексеевич вдосталь насмотрелся на результаты сталинской индустриализации и коллективизации российского Севера.

Видел новостройки Архангельска, морские причалы и новые лесозаводы. Жил в огромном рыболовецком колхозе «Беломор». Гостил у военных моряков Северодвинска. Посетил запущенные исторические памятники Великого Устюга. Осматривал фермы звероводов. Заводы Котласа. Мог теперь зримо сравнивать вологодское животноводческое хозяйство (некогда очень сильное, поставлявшее масло столицам и даже Западу) с таким же хозяйством в Голландии.

Сравнение было не просто невыгодным: оно, выражаясь языком Библии, вопияло... против Ленина, социализма, колхозно-совхозного строя! Притом вопль этот, немотствуя, издавала и скотина, и читался он в человеческих глазах!

Путевые наблюдения поневоле грешат верхоглядством. С выводами Рональд Алексеевич не спешил! Старался, наоборот, подавлять в себе критический дух, искал строю оправдания, искал «положительные примеры», вспоминая свидетельства о том, как Гоголь при обдумывании II тома «Мертвых душ» страстно жаждал просветления, а видел вновь и вновь кувшинные рыла и всяческих монстров старой Руси... Разумеется, Рональд Алексеевич не задумывал монументальных поэм и не метил в классики. В душе он и писателем-то себя не считал, в том смысле, как сам он мыслил истинно писательское служение народу. И тут-то, в конце 60-х годов, на пороге нового десятилетия, возник для него пример более близкий и важный, когда на литературном горизонте мира засверкала огромная солженицынская звезда. Писатель этот стал для него вровень, плечом к плечу, с Гоголем, Толстым и Достоевским. Таких прозаиков, по ощущению Рональда Алексеевича, стало теперь у России не трое, а четверо. Что же до высоты ГРАЖДАНСКОГО подвига, то последний превзошел всех, когда-либо вообще державших перо!

И еще один советчик и собеседник появился у него, тоже примерно с конца 60-х: маленький латвийский транзисторный приемничек, очень дешевый и легкий... Поразительным оказалось совпадение собственных наблюдений с сообщениями самых объективных и серьезных радиоголосов в международном эфире. Но все еще проверял и проверял себя Рональд Алексеевич, набирал все новые крупицы живого опыта, ездил и смотрел.

Вместе с коллегами-писателями, солидными либо начинающими, уже и сам в ранге и возрасте маститого, участвовал он во многих групповых поездках по стране. Стал частым гостем национальных республик Кавказа, Средней Азии, Прибалтики, ездил по районам Урала и Сибири.

Писателям везде показывают только «товар лицом».

Возили их только по образцово-показательным колхозам и совхозам, вроде имени Карла Маркса в Туркмении, показывали им только важнейшие стройки, над коими шефствует комсомол или которым «помогает вся страна».

Пробыл месяц и на знаменитом БАМе, понял, что поговорка насчет самого большого вранья не совсем точна: поговорка гласит, будто нигде так много не врут, как во время войны и после охоты. Теперь можно добавить: «И как о стройке БАМа!»

Но, как везде, есть там, на этой стойке, люди уникальные и драгоценные. Один из них очень коротко охарактеризовал бамовских строителей. Мол, живут и работают на БАМе три категории людей: тындейпы (подлинные аборигены стройки), тындюки (примазавшиеся и приспособившиеся) и тындиоты (неудачные погонщики за длинным рублем).

Именно побывав почти во всех отдаленных и центральных республиках, союзных и автономных, Рональд Алексеевич безоговорочно убедился, что низший уровень благополучия и наихудшие условия труда и быта стали бесспорным уделом русского народа, несмотря на то, что «старший брат» в условиях социализма нелюбим прочими, младшими братьями, а так называемая русофикация подавляет национальные культуры. На самом же деле за «русофикацию» Запад ошибочно принимает советизацию, без которой режим партийного тоталитаризма действительно обойтись не может и не хочет. Советизация вынужденно осуществляется на русской основе, хотя для самого русского народа она нисколько не менее смертельна, чем для «братьев меньших». И ее символом становится внедрение единого государственного языка (русского) для «государственного» мышления.

Рональд Алексеевич заметил, что в среднеазиатских республиках чисто националистические противоречия возникли (и уже начинают приобретать угрожающие масштабы!) не ДО, а именно ПОСЛЕ социалистической революции и тоталитаризации. При царе узбеки и туркмены видели в русском губернаторе образ закона и прибегали к его посредничеству с верой в справедливость закона. В лице же второго (обязательно русского) секретаря Обкома справедливо угадывают хозяина, с плеткой за спиной! Об этом говорили Рональду старые историки и даже партийцы в Ташкенте и Ашхабаде. «При царе мы русских уважали больше, чем сегодня», — так прямо высказался один из собеседников.

И хотя такие проблемы утяжеляют наш скромный роман-хронику одной жизни, все-таки автору хочется именно здесь помочь рассеянию старого недоразумения, принесшего огромный вред России и русским.

Речь о том грубом сближении западными людьми двух, по сути своей глубоко различных явлений, а именно о так называемой захватнической политике российского царизма и внешней военно-политической экспансии Советской власти.

«Государство, расползающееся как сырое тесто» — иронически характеризует Андрей Амальрик этот, якобы последовательно развивавшийся и однотипный процесс роста Московского княжества, Петербургской империи, Ленинского Советского Союза. На деле же государственное «тесто» князей и царей «ползло» вширь только там, где существовало либо полное безлюдье, либо безвластие, либо разбойничали микротираны и откуда грозила опасность кровопролитных набегов (Псы-рыцари, Карл XII; раздувшаяся от чужой, особенно славянской, крови Оттоманская Порта; деспотический кокандский хан; персидский шах Аббас, утопивший в потоках слез и крови весь Кавказ между обоими морями).

И нельзя сбрасывать со счетов, что со времен правления Александра II, по его прямой воле, все новое русское законодательство было всемерно согласовано с духом и буквой евангельского учения. Хорошо ли, плохо ли это исполнялось в повседневной государственной практике — вопрос, требующий больших исследовании, но идеалом русского государства и церкви было евангельское понимание добра. Идеологи государства — писатели, духовенство, нравственные философы несли его и тем народам, какие вновь оказывались в сфере государственных интересов империи — кавказским, среднеазиатским, сибирским, дальневосточным, прибалтийским, притом насильственное навязывание веры или обычаев запрещалось: никто не закрывал мечетей, костелов, синагог или лютеранских кирх, никто не оскорблял чужого вероисповедания, не призывал к сокрушению шариата, основ торы дли тариката. С приходом русских в этих новых краях империи воцарялся мир, утверждался закон и, разумеется, росло экономическое сотрудничество с деловым миром России, что не мешало и свободному общению национальных дельцов с Западом и Востоком... Все это легко доказуемо статистикой.