Карло Гоцци - Бесполезные мемуары

• Название: Бесполезные мемуары
• Автор: Карло Гоцци
• Жанр: Биографии и Мемуары

«Происхождение моей семьи восходит к четырнадцатому веку и начинается с некоего Пецоло деи Гоцци. Генеалогическое древо, надлежащим образом затянутое паутиной, покрытое пылью, изъеденное червями, без рамы, но и без противоречий, подтверждает эти сведения. Не будучи испанцем, я никогда не обращался ни к какому генеалогисту за получением более раннего происхождения. Где-то есть исторические памятники, из которых точно можно понять, что моя семья происходит от неких Гоцце из Рагузы, основателей этой античной республики. В истории Бергамо отмечено, что Пецоло деи Гоцци был отмечен сенатом Венеции за то, что положил свою жизнь и свое имущество на борьбу против миланцев, поддержав свою провинцию с ее непобедимым и чрезвычайно милосердным руководством. Гоцци, став гражданами Венеции, возвели обиталища в этом городе для своих живых и своих мёртвых, как это можно видеть на улице и в церкви Сан-Касиано…»

---

Синьору C. не пришлось по вкусу мое мнение. Проснулся дикий нрав далматинца. Он повторил со всеми мыслимыми клятвами, что не покинет места и не уступит без хорошей бойни. Я счел необходимым прибегнуть к искусству комедианта. Я посмотрел на этого человека с видом столь же мрачным, как у него, а затем поднял руку трагическим жестом. «Ну что ж! – сказал я, – вы увидите меня сегодня во главе нападающих, и я первый попаду под огонь ваших мушкетов. Вы узнаете таким образом, что я не принял звания друга, которым вы оказали честь меня наградить». Я резко повернулся спиной к моему далматинцу и медленно удалился. В глубине души граф Симеон был добрый малый, его свирепость утихла. Как я и ожидал, он догнал меня и взял за руку. «Пусть я неправ, говоря об осторожности, – сказал он, – но знаете ли вы, вам не следовало упрекать меня за упрямство! Вы победили меня вашим собственным упорством; я бы не осмелился стрелять в вас; сегодня вечером дорога будет свободна».

В назначенный час перед домом Тонины появились заговорщики с белыми лентами. Три вечера подряд мы находили проход свободным, и дело с мушкетом было забыто. Граф Симеон вскоре порадовался, что послушал моего совета, потому что его любовь к этой пиратке Венеры рассеялась, как и все страсти, основанные на грубости мужчины и капризе или алчности женщины. Прелести Тонины и её отвратительный характер привлекали и отталкивали раз за разом толпы влюбленных, вызывали ссоры и несчастные случаи, жалким трофеем которых она служила. Опасность, которой подвергались порядочные люди из-за существа столь вульгарного, запечатлелась в моём сознании; случай дал мне шанс наказать Тонину, как она того заслуживала, во время последнего карнавала, который я провел в Заре.

Мы дали тройной праздник: импровизированную комедию, бал и ужин. Я был бедной Люсией, на этот раз уже не субреткой, а изнуренной бедностью женой старого Панталоне, порочного, злого и банкрота. У меня была дочка в пеленках, плод этого несчастного брака. В ночной сцене я баюкал своего ребёнка и пел ему, чтобы усыпить, песенку, часто прерываемую бурлескными историями о своих несчастьях. Я говорил, как я был вынужден выйти замуж за старого дурака, наивно рассказывал о своих бедах и неприятностях, о том, что я когда-то был красивой девушкой, пока усталость и слезы не испортили мою красоту. Я жаловался на холод, голод, из-за которых у меня пропало молоко. Среди этой болтовни наступает ночь; мой старый развратник муж не возвращается домой; я подозреваю, что его задержали на улице Поццельто – районе Зары с дурной репутацией. Я глупо плачу и слезы вызывают смех у зрителей. Мой друг Антонио Зено, который превосходно играет Панталоне, еще не готов, хотя момент его вступления уже прошел. Импровизированная комедия не позволяет актёру смущаться из-за такого пустяка: он должен занимать сцену любой ценой. Поэтому я делаю вид, что передумал укладывать ребенка спать, и достаю манекен из колыбели, чтобы дать ребёнку пососать. Эта новая нелепость заполняет еще несколько минут, я начинаю беспокоиться, не видя Зено и не зная, что еще сказать, когда, глядя на публику, замечаю в ложе авансцены Тонину, превосходно украшенную плодами своих преступлений и смеющуюся от души моему вздору. Тут я вспоминаю приключение с мушкетами и полагаю себя вправе воспользоваться случаем, чтобы оживить свой умирающий монолог. Я даю моей маленькой девочке имя Тонина, я ласкаю ее, я любуюсь ее прелестями, я начинаю мечтать, как она станет красивой, и обещаю себе воспитать её в хороших принципах, а затем, адресуя свои речи манекену, лежащему у меня на коленях, я говорю: «Бедная Тонина, если, несмотря на мои заботы, мой опыт и мой пример, ты однажды навлечешь позор на свою мать, забудешь свой долг, впадёшь в распутство и разврат, продавая свою красоту, заставляя дураков, попавших в твои сети, ловить выстрелы мушкета и добавлять позорную славу к блеску твоей распущенности; если потеряешь чувство справедливости и порядочности до такой степени, что будешь больше не в состоянии краснеть, погрязнешь в пороках, показывая на публике драгоценности, полученные скандальным путем, выставляя в театре свою красоту, проданную тому, кто заплатит более высокую цену, уверенная, что добродетель не прознает о том, что твоя совесть перегружена грехами разного рода – ухаживаниями, алчностью, ночными засадами и другими развлечениями, я попрошу небо перерезать в мгновение тонкую нить твоих детских дней». Во время этого патетического монолога все глаза аудитории обратились к реальной Тонине, и буря аплодисментов и смеха разразилась в зале. Сам Проведитор, перед которым эта сирена была уже разоблачена, ясно выразил свое одобрение и удовольствие. Тонина встала и вышла из своей ложи, посылая Люсии богохульные угрозы. Между тем появился Панталоне и положил конец монологу.

После спектакля я счел разумным сделать попытку к примирению с обиженной красоткой, добавив эпилог к комедии. Я побежал за куртизанкой, не тратя времени, чтобы сменить мой костюм Люсии; я тихонько отвел её в обеденный зал, где вокруг нас собрался круг любопытных. «Прекрасная Тонина, – сказал я, – будьте снисходительны к бедной актрисе, не знавшей, чем занять сцену из-за этого мошенника Панталоне, который опаздывал на свой выход. Останьтесь на нашем празднике. Я клянусь, что если вы захотите уйти, я тоже тотчас уйду; не лишайте наше собрание его самого блестящего украшения. Вы такая красивая, что когда я на вас смотрю, я безутешен, видя, что вы сердитесь. Забудьте мои шутки и думайте только о комплиментах и лести, которыми молодые люди вас осыпают». И, наконец я намешал столько дерзостей в свои комплименты, что Тонина начала весело смеяться, вместе с окружающими, среди которых было много ее любовников. Она согласилась остаться и хотела танцевать со мной. Но ее шарм, ее взгляды, ее провокационные улыбки, шутки, пожимания руки и всякие заигрывания предупреждали меня, что она жаждет мести. За ужином она попросила меня сесть рядом с ней, и её старания обольстить меня продолжались до утра; но я слишком хорошо знал, что она скрывает под этими галантными уловками. Горе мне, если бы я попался на милость этой обиженной гадюки! Тонина, с истинно далматинской любезностью, нежно наградила меня этой ночью дружеским именем проклятого демона. Она вырвала у меня обещание нанести ей визит, но я остерегся сдержать свое слово.

Пусть благосклонный читатель не хмурит брови и не возмущается этими ребячествами. Мне не всегда было двадцать лет. Ещё несколько глупостей, еще несколько смешных интрижек, несколько шалостей в мои молодые лета, и – терпение – скоро мы доберёмся до разговоров о серьезных вещах, о большой войне, разгоревшейся на венецианском Парнасе. Что я говорю? Мы будем рассказывать о вещах ужасных, сверхъестественных, память о которых поднимает в этот момент дыбом седеющие волосы на моей голове.

Глава VI Моя вторая любовь. Назад в Венецию

В последние дни моего пребывания в Заре я располагался с моим другом Массимо у купца, который арендовал квартиру в доме, расположенном в центре города. У этого купца была жена, красивая, полная и свежая, и у меня есть основания полагать, что Массимо был другом дамы еще большим, чем мужа. Как бы там ни было, он устроил всё таким образом, что, имея пансион, мы питались за столом хозяина. Супруги, будучи бездетными, из похвальных чувств христианской благотворительности удочерили бедную девушку. Эта девочка, лет тринадцати, обедала и ужинала с нами. Самая милая невинность лучилась в её облике и поведении; у нее были светлые волосы, большие синие глаза, нежный и задумчивый взгляд, привлекательное бледное лицо. Ее сложение, ещё хрупкое по молодости, было стройным, изящным, рост обещал в ближайшее время стать выше обычного. Когда я играл роль Люсии в театре двора, эта девочка исполняла при мне обязанности горничной. Она помогала мне одеваться, причёсываться и вплетать ленты в волосы, по моде Шибеника. Она шутила и смеялась над моим туалетом. Чтобы её развлечь, я рассказывал ей некоторые фацетии[16] из своей роли, при этом раздавались бесконечные взрывы смеха. Однажды вечером, превратив меня в субретку, девушка внезапно влепляет мне в щеки три или четыре не очень скромных поцелуя. Будучи сам невинным и убежденный в ее невинности, я предположил, что она воображает себе, что целует настоящую служанку. Но эта выходка повторялась несколько раз с видимостью все большей страсти, что заставило меня задуматься. Я совершенно не желал нарушать законы гостеприимства, поэтому вооружился своими философическими воззрениями и стал избегать этих фамильярных шалостей, дав понять юной девице, что такие поцелуи между лицами разного пола запрещаются исповедниками. Маленькая далматинка, не смущаясь, приложила палец к губам, предлагая мне молчать, и, приняв вновь свой ангельский и серьезный вид, заявила, что ночью, когда я вернусь домой, она придет доверить мне важную тайну и просить совета. Отчасти из интереса, отчасти из любопытства я жду её по возвращении из театра, но, не дождавшись, ложусь спать. Только я стал засыпать, как эта ночная сумасбродка вошла в мою комнату и, приблизившись ко мне, сказала с выражением, которое я не забуду никогда: «Ты настоящий глупец! Что ты думаешь о моем приемном отце, который, кажется, следит за мной с отеческой строгостью? Это – мерзавец, который глумится над своей женой. Под видом благотворительности и называя меня дочкой для души, старый злодей развратил меня и хочет, чтобы я была его любовницей. Его заботы обо мне – это только ревность; он меня мучит и преследует. Поскольку я не могу жить в невинности, я хочу по крайней мере иметь друга, который мне нравится; ты молод и я тебя люблю. Мне хочется скрыться от преследований этого пятидесятилетнего зверя; вот мой секрет». В ответ на эту грустную откровенность я призывал на помощь всё своё благоразумие, чтобы спасти заблудшее дитя, но дьявол обращал мало внимания на мои советы и наставления.