Юко Цусима - Смеющийся волк

• Название: Смеющийся волк
• Автор: Юко Цусима
• Издательство: Издательство «Гиперион»
• Жанр: Современная проза
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-89332-218-7

Роман известной японской писательницы Юко Цусима переносит читателя во времена послевоенной разрухи, отчаянной бедности и крушения всех былых общественных устоев — в эпоху, на которую пришлось детство автора, дочери крупнейшего прозаика XX в. Дадзай Осаму. На фоне кричащей нищеты и фрустрации моральных ценностей в разгромленной и униженной стране два подростка отправляются в романтическое путешествие. Их попытка бегства от мрачной действительности с самого начала обречена на неудачу, но неистощимое любопытство и сила мечты влекут беглецов всё дальше, в неведомые края…

Лирическое повествование Юко Цусима ещё раз напоминает читателю о том, из какой бездны поднялась Япония, став ныне страной социальной гармонии и всеобщего благоденствия.

16+ Для читателей старше 16 лет

---

В Тацуно мы видели плакат туристической фирмы. Там говорилось, что поезд по линии Иида долго идёт вдоль реки Тэнрю на юг. Я ещё запомнила название горы Комагатакэ. Но на плакате говорилось только, что из окна вагона можно любоваться видами Центральных японских Альп.

— Там, у ущелье Тэнрю, наверное, полно обезьян, — поддела я Мицуо. — Можем поймать одну, обучить её всяким трюкам и с ней странствовать.

— Ничего из этого не получится! — резко возразил Мицуо с недовольным видом, будто хотел меня отругать. — К тому же я обезьян терпеть не могу.

После этого Мицуо надулся и замолчал. Я тоже прикусила язык. Видно, к нему вдруг вернулись все прежние тревоги и опасения насчёт ближайшего будущего. А всякие детские фантазии насчёт того, чтобы стать бродячими актёрами, сейчас казались ему досадной чепухой. Он хотел одного — чтобы мы тихонько жили где-нибудь вдвоём. Но здравый смысл подсказывал семнадцатилетнему Мицуо, что осуществить это желание практически невозможно. Как быть? От таких мыслей Мицуо становился мрачнее тучи, но я старалась не обращать внимания на его угрюмую тревогу, хотя он стал часто раздражаться по пустякам. Даже если представить себе, что мы поселимся где-нибудь в горах, сколько же мы сможем так прожить, пока нас не застукают? Даже трупы, брошенные в горах, рано или поздно находят — что-нибудь на них указывает. Япония страна маленькая, народу вокруг полно… И вообще, как мы сможем выжить в горах? Когда он в четырёхлетием возрасте жил с отцом на кладбище, они всё равно иногда выбирались в город, чтобы поесть. Ловить зверей и собирать плоды с деревьев? Вряд ли мы на таком рационе долго протянем. Может быть, лучше уж податься за границу? Но тут тоже шансы на успех очень невелики. Япония ведь островная страна. Тут у нас не получится ночью перебежать через швейцарскую границу, как делали евреи в Германии, спасаясь от Гитлера. И добраться к Ганди, уйти отсюда пешком, как Ганди, который шёл от Франции до Индии, или как шли те же Реми и Капи из книжки, тоже невозможно. Я только теперь всё это понимаю, а тогда мне было невдомёк.

Может быть, Мицуо, когда я отошла в туалет, стал читать газету. А там здоровенными буквами написано объявление, где говорится обо мне «Пропала без вести». Или что-нибудь вроде «Похищена девочка». Или ещё какие-нибудь такие штампы — и вынесены в большие заголовки. Потом, много позже мне показали эти объявления. Когда я впервые их увидела, то от неожиданности охнула и вздрогнула. Впервые меня охватило чувство страха — будто тяжеленная глыба навалилась на плечи. В то время пресса совершенно не следовала условной договорённости не афишировать преступления наподобие похищений во избежание их распространения. Конечно, страх, который я тогда испытывала, был страхом перед ледяными взорами тех «обезьяньих выродков», которыми кишел мир и от которых теперь должна была зависеть вся дальнейшая жизнь Мицуо. Их глаза буравили насквозь и меня. Может быть, Мицуо знал, что моя физиономия без особых примет уже пропечатана в газетах?..

В тот день небо прояснилось. От листвы и земли, пригретых солнцем, шёл влажный дух. Температура воздуха с утра стала подниматься, и к полудню стало так жарко, что все обливались потом. От наших немытых тел тоже попахивало. Всё тело с головы до ног ужасно чесалось. Терпеть бейсболку на голове было невмоготу, и я временами её снимала, чтобы яростно поскрести голову пятернёй, а потом нюхала собственные пальцы. Под ногтями скопилась чёрная грязь. Мне не было стыдно, потому что Мицуо был так же грязен, как и я. Наоборот, мне скорее казалось, что так будет безопаснее — если мы постепенно приобретём одинаковый запах.

В то утро мы позавтракали в Тацуно. Что же мы там ели? Поскольку ели мы всё время в однотипных столовых, где блюда разнообразием не отличались, то запомнить, где именно, когда и что ели, было просто невозможно. Какая-нибудь китайская лапша или рамэн, иногда карри-райс или комплексный обед, бэнто на станции. Где-то однажды полакомились омлетом с рисом. Но это, кажется, было не в Тацуно. На линии Иида почему-то бэнто на станциях не продавали. Когда мы сели утром в поезд в Тацуно, то собирались, когда захочется есть, сойти где-нибудь по дороге и поискать столовую. В наших планах каждый день всё менялось, никакой определённости не было, поэтому и время еды всё время менялось, и сколько раз мы едим, тоже всегда бывало по-разному. Когда становилось ясно, что препятствий нет и можно покушать, мы всегда радовались. Сразу же пробуждался аппетит.

За окном всё было залито ослепительным солнечным светом. Сияние разливалось в поднебесной лазури, зеленью отсвечивала листва, сверкала на солнце вода в реке, даже глина поблёскивала на просёлочной дороге. Отсвечивала черепица на кровлях, блестела вода в рисовых чеках, отсветы играли на крыльях белых бабочек. Там и сям виднелись кусты цветущей азалии, Всюду на лугах были причудливо разбросаны жёлтые и алые цветы. Правда, птиц с роскошным разноцветным оперением, слонов и питонов нигде, разумеется, не было, но мне и так было хорошо: я как заворожённая смотрела не отрываясь на открывающиеся за окном пейзажи. Неожиданно вдали, словно сгустки слепящего света, стали вырисовываться горные пики — гряда Центральных японских Альп. На вершинах ещё лежал снег, обрамляя склоны. Белизна снега ярко контрастировала с синевой небосклона и лиловыми контурами гор. Ближе к подножью иссиня-лиловый цвет постепенно переходил в зелёный, вливаясь в буйную зелень ближайших невысоких гор и холмов.

— Смотри, какие потрясающие горы! Там, наверное, живут волки вроде Акелы! — воскликнула я.

Мицуо, высунувшись из окна, тихо ответил:

— Да-а! Здорово! Почему-то, когда смотришь на такие горы, обязательно в голову приходит слово «Бог»… Кажется, будто там можно найти ответ на все вопросы, какие есть в мире… И на вопрос, зачем я живу на свете…

— Смотри-ка! Горы будто гонятся за нами! Сердятся. Говорят: «Куда?! Не уйдёте!» — пошутила я.

Мицуо, откинувшись на сиденье, пробурчал:

— Хватит чепуху нести! Ведь только что-то почувствовали по-настоящему..

Я ощущала то же самое, поэтому согласно кивнула в ответ, а он продолжал задумчиво смотреть на контуры дальних гор в синеве небосвода, проносившиеся за окнами вагона.

Минут тридцать из окна можно было наблюдать эту горную гряду — Центральные Альпы. Покрытые снегом вершины скрылись из виду, но горы пониже всё тянулись на горизонте. В окнах с противоположной стороны вагона тоже виднелись синеватые контуры гор, на которых сверкали снежные покровы. Железная дорога проходила как раз между Центральными и Южными Альпами. Горы уходили вдаль, а иссиня-зелёное течение реки жалось к дорожной насыпи, так что отблески от воды проникали в вагон. От этой беспрестанной игры бликов клонило в сон, и скоро мы опять задремали. Положив голову на плечо Мицуо, я прикрыла веки. Моей голове было удобно у него на плечевой косточке, и к запаху его я привыкла. Это был не просто запах грязи, а особенный запах, похожий на дух от прелой листвы или от травы в дождливый день. Запах, который с самого начала въелся в одежду Мицуо. Наверное, Мицуо также привык к моему запаху? Правда, я была ещё совсем ребёнком, и в запахе, исходящем от моего тела, наверное, ещё не было ничего «особенного». Кажется, в свои двенадцать лет я ни разу даже не подумала о том, чтобы сбежать от Мицуо. Мне было страшно остаться одной, брошенной. Но кроме того, у меня было такое чувство решимости: коли уж дело зашло так далеко, то к прошлому возврата нет. Да к тому же я чувствовала ответственность за судьбу Мицуо, у которого, кроме меня, никого нет на свете. Я начинала считать, что раз ему больше не на кого опереться, то значит, я должна его и дальше поддерживать. Вероятно, такая беспечная самоуверенность проистекала от моей детской наивности. Так же, как раньше я со всей решимостью как «жена» или «мать» всю жизнь защищала и опекала моего умственно неполноценного старшего брата, сейчас я со всей силой своей детской ответственности готова была искать пути спасения для нас с Мицуо.

В сладкой как мёд дремоте я мурлыкала про себя какую-то песенку. Что-то вроде псалма, который мы только недавно разучивали в уроке в школе. Но в то же время она была похожа и на мелодии песен, которые мы пели в начальной школе — «Лето пришло» или «Когда цветут фиалки». Я как бы ещё и слушала себя со стороны, очарованная волшебным напевом. Так я все продолжала мурлыкать про себя, и одна за другой родилось несколько чудесных песен. Но тут мама стала меня ругать: «Перестань! Сколько можно?! Прекрати это мерзкое мурлыканье!» И больше, как я ни старалась, такого счастья от мурлыканья я уже испытать не могла…

На пустыре поблизости водянисто блестел осколок стекла. От чего были осколок, разглядеть я не могла, но он были довольно толстый, с шершавой поверхностью, так что в прозрачной массе разливалась белёсая муть. Почему-то мне страшно понравился этот цвет, просто околдовал. «Будто ледяной нарост во дворце Снежной Королевы», — по-ребячьи думала я.