Михаил Шушарин - Роза ветров

• Название: Роза ветров
• Автор: Михаил Шушарин
• Издательство: Южно-Уральское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1988
• ISBN: 5-7688-0031-X

В новой повести уральский прозаик обращается к нравственному опыту своего поколения — людей, опаленных войной, вернувшихся на родную землю и работающих на ней.

---

Улыбки у таких людей особые и слезы чистые. Эта мысль приходила на ум часто, и Степан не знал, для чего он об этом думает и почему это его будоражит.

На кухне разговор шел своим чередом:

— А выбросило его из лодки уже недалеко от нашей пристани. Я не видел. Только, когда он посымал все, мелькнуло белое пятно. А потом и пятна не стало.

— Ох ты господи! Оказия-то какая! Да на кой ляд эта охота сдалась? Жизни решаться?

— Ты шибко-то не шуми, Полина… Охота — она хуже неволи. Я на охоту езжу не из-за уток… Отдых человеку нужен.

— Ну да. Отдых! С твоим-то редикулитом?

— Хорошо, что Виталька Соснин на берегу с катером дежурил. Он его и спас, а то бы…

Увар Васильевич прошел к Степану, предварительно сняв на кухне сапоги и раздевшись. Белые шерстяные носки были натянуты поверх синих диагоналевых галифе с красным кантом, черная толстовка аккуратно застегнута на все пуговицы, борода расчесана на две половины. Степан давно не видел своего деда таким домашним и радостно улыбнулся.

— Ну вот и хорошо! — заговорил Увар Васильевич. — Вот и запосмеивался… Живой, значит, будешь… Попали же мы с тобой, Степа, ну и попали. Недолго и залиться было. И все я виноват. Каюсь. Правду говорят: борода уму не замена.

— Никто не виноват, Увар Васильевич! Не наговаривайте на себя напраслину… Сами-то как себя чувствуете? Как бабушка Авдотья? Не хворает?

— Все у нас хорошо. Все честь по чести. А вот перепугался я за тебя шибко.

— Непогода все еще на дворе?

— Дует. Тут ведь прибаутка живет, поди знаешь: со стороны — горе, с другой — море, с третьей — рябина да мох, а с четвертой — ох! Надо всегда осторожнее!

— Знаю.

Увар Васильевич начал разглядывать тумбочку, таблетки, градусник и бутылочки с лекарствами, стоявшими возле кровати.

— Прости, Степа, но это не дело. Медицина тебе тут всяких пузырьков нанесла, но от них хилость одна бывает. Не годны они никуда по сравнению с бабушкиной настойкой.

Он достал из кармана поллитровку.

— Вот первое в Расее лекарство. На сорока травах настояно. Выпей стаканчик, покушай и засни. Как рукой все сымет!

— Спасибо, дедо! Может, и ты со мной?

— Нет. Не могу. Ты хворай, а я на работу. Каждая собачка в своей шерсти ходит.

Он ушел от Степана повеселевшим, и вскоре на школьном дворе послышался его ровный басок.

…Был Увар Васильевич для Рябиновской школы завхозом особой статьи. На нем лежало все: заготовка дров, закупка инвентаря, ремонт, уход за тремя школьными лошадьми — Гнедком, Карюхой и старой Воронухой. Лошадей держали в школьном хозяйстве для подвозки воды с озера, для поездок в случае бездорожья в райцентр и для других разных нужд. А всего скорее, догадывался Степан, для того, чтобы не обидеть старика, всем сердцем приросшего к своим четвероногим питомцам и приучавшего ребятишек обращению с лошадьми. «Не забывайте, — говорил он ребятишкам, — лошадь и при коммунизме сгодится».

Обихаживал Увар Васильевич лошадей хорошо, держал и в холе, и в строгости. От сытого житья спины у них лоснились. И Степану казалось, что все они с почтительностью смотрят на Увара Васильевича. Даже места у кормушек были постоянными: слева должен стоять Гнедко, потом его мать — Старая Воронуха, а потом уж Карюха.

Рано утром появлялся Увар Васильевич на школьном дворе. И хозяйство школьное было прочным и надежным. Всем и во всем виден был порядок, как у рачительного, разумного хозяина. Одно больное дупло ширилось в сердце Увара Васильевича, сжигало и старило — бесконечное состояние войны с завучем школы Марией Никитичной Завьяловой, Машенькой. Мария Никитична считала, что Увар — один из главных вредителей всего воспитательного процесса, что человечишка он злой и корыстный и что присосался к школьному хозяйству из-за какой-то тайной мзды, которую имеет от Гнедка, Карюхи и Старой Воронухи. Увар же твердо веровал в то, что у таких, как Мария, нет «загнетки» для ребячьих умов, что учительница она никудышная и все неудачи в школе идут только от нее, оттого, что она в руководящих ходит, а дело свое исполняет слабо.

— Вы только послушайте, — сказала Мария Никитична Степану после начала учебного года. — Только послушайте. Придите в интернат, где восьмиклассники из соседних деревень живут, и послушайте. Это невыносимо. Мы темы подбираем патриотические, а у нас, извините, под носом что делается?

Случилось так, Степан оказался в комнате воспитателей, отгороженной от общежития ребят дощатой переборкой. Вместе с молоденькой воспитательницей Валюшей, дочерью Завьялова и Марии Никитичны, они составляли план комсомольской работы. Потом услышали за стенкой голос Увара Васильевича. Как и говорила Мария Никитична, дед зашел к ребятам и после непродолжительных упрашиваний начал байки. Все от какого-то знакомого мужика, друга Ермака Тимофеевича, а потом подошел к Рябиновке.

— Вы думаете, где они, герои русские? За морями? Или только в Москве и Ленинграде живут? — спрашивал он ребят. — Нет. Их везде полно, по всей Расее. Возьмите, к примеру, нашего Афоню Соснина, который сейчас жеребят пасет, а раньше на бензовозе работал. Вы думаете, кто он? Ну кто? Герой… Сам рассказывал, да и сестра его, Акулина, сколько раз напоминала об этом… Что сделал? Напрямки сказать, расправился от души с классовым врагом, с каким-то бывшим русским белоэмигрантом… Зашел, говорит, я во фрицевскую столовку червяка заморить. Сами понимаете, в первые месяцы после войны ни поесть, ни попить вовремя было некогда… Ну, заказал, значит, семь стаканов канпоту, хлеба — и за стол. Смотрит, напротив его этот самый мужчина садится, горбоносый и шея у него цвета кнутовища талового… А рядом девушка. Из русских полонянок была. Заело, конечно, Афоню: беляк с девушкой прогуливается, а он всю войну один как перст… Взял Афоня косточку из канпота да и цыкнул этому соседу прямо в правый глаз: на, мол, попробуй моего бронебойного!

Ребятишки засмеялись.

— Я не к тому говорю, — навалился на них Увар Васильевич, — чтобы вы это небаское дело у себя применяли. Я вас вижу насквозь. Кое-кто таким баловством тоже любит займоваться. Или еще горохом стрелять через камышиную дудочку. Учтите: увижу кого — худо придется. Я на педсовет вызывать не стану… Я по-своему.

— Рассказывайте дальше, Увар Васильевич.

— Остервенел, значит, тот мужчина. Соскочил и давай по-русски поливать. Ты, говорит, такой-сякой, какое имеешь право над чистокровным русским князем издеваться?. Ты думаешь, раз победитель, так на тебя и законов нет? И бросил Афоне под ноги перчатку. Это у них фасон такой: если вызывает на дуэль — перчатку бросает сопернику… А девушка та смеется и к Афоне поближе. Афоня, конечно, всяким интеллигентным правилам не обучен, а лицом и ростом, и кудрями, пожалуй, получше этого дворянина был. Так вот, поднял он перчатку, обтер ею руки и другой косточкой целится князю в рожу… Молодой был еще, озорник… Тот вторую перчатку сдернул и опять же Афоне прямо на грудь. Кричит что есть мочи: «Драться! Самым древнейшим русским оружием! Не потерплю!»

Увар Васильевич затих, и в комнате не было слышно ни звука. Потом кто-то из подростков спросил:

— Что ковыряете, Увар Васильевич?

— Да вот, мундштук что-то засорился.

— Нате проволочку, вот у меня медная.

Потянуло из-за перегородки сладким запахом самосада, перемешанного с донником.

— Афоня спрашивает его: «Какое оно, древнейшее русское оружие? Может, «катюша», а может, «лука», или винтовка образца девяносто третьего дробь тридцатого?» А сам на девушку смотрит и удивляется: лицо у нее худющее, видно, мучили треклятые фашисты у себя в наймитках. «Шпагу или что хотите. Я вас проучу! — кричит дворянин. — Поросячье отродье!» Последние слова подействовали на Афоню хуже кипятка. Заязвило его, и начал он тоже ругаться: «Не знаю, — говорит, — никаких шпаг и драться с тобой могу лишь после того, как с родственниками посоветуюсь!» Во всем роду у Афони, правда, никогда никаких драчунов не было, и он, этот немецкий подданник, напраслину на парня попер. А девушке Афоня прямо сказал: «Пойдешь со мной!»

В общем, попал Афоня из-за этого скандалу в комендатуру. А как оттуда вернулся, письмо домой, к нам в Рябиновку, написал, сестре Акулине: «Выручай, Христа ради. Высылай бандеролью какое ни на есть древнейшее русское оружие».

И помаялся же в то время наш Афоня. Каждый день к воротам, где он на артскладе служил, посыльные от этого князя приходили. Извели мужика начисто. Один раз утром извещение получил — посылка. Побежал на почту, подают бумажную трубу, длиной с метр. Разорвал бумагу, глядит — цеп! Ну да! Та самая штука, древнейшее наше орудие, каким мы и наши деды пшеницу молотили! Посмеялся Афоня: сеструха на выдумки — ухо с глазом, хлебом ее не корми… Назначили они с князем поединок. У заплота, за городским садом. Уморушка. Бил его Афоня не шибко, но чувствительно. Так что сдался царский отросток, еле живой ушел… А сейчас Афоня с Зойкой душа в душу живут. Она в столовой — заведующей, он — пастух… Ребятишек ихних, поди, знаете.