Сэмюэл Блэк - Дарующие Смерть, Коварство и Любовь

• Название: Дарующие Смерть, Коварство и Любовь
• Автор: Сэмюэл Блэк
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-69160-9

1502 год. Благословенная земля Италии, колыбель Высокого Возрождения, сотрясается в конвульсиях гражданской войны. Молодой, но крайне амбициозный политик и военачальник Чезаре Борджиа мечтает стать вторым Цезарем и образовать новую Римскую империю. Его победоносное шествие по стране на время останавливается в Имоле, где Чезаре переводит дух перед новым рывком. Волею судеб туда же попадают Никколо Макиавелли, ведущий переговоры с Борджиа от имени Флорентийской республики, и Леонардо да Винчи, которого победитель Имолы пригласил поработать над образцами нового оружия. Три по-своему великих человека, оказавшиеся в одном месте и в одно время, — это обещает многое всем троим. И жизнь каждого круто изменится после этой встречи…

---

И в этот момент свершилось чудо. Губы угрюмого малыша медленно растянулись в восторженную улыбку, открыв ряды желтоватых зубов, потом его рот широко распахнулся, и из него вырвался заливистый хриплый смех. Леонардо улыбнулся и кивнул на прощание мальчишке, уже бежавшему за странной новой игрушкой.

Покинув трущобы, мы направились дальше. Мне хотелось коснуться руки Леонардо, сказать ему, какой он добрый и сердечный, но я понимала, что мои слова могут вызвать лишь его смущение. Право, он мог бы стать хорошим отцом, уж это точно.

Вдалеке поднимались дымные облака, на их фоне виднелись какие-то красные огоньки. Показав в ту сторону, я спросила, что там такое.

— Военный лагерь, — ответил Леонардо. — С каждым днем он становится все больше. Странно, не правда ли? Все говорят о мире, однако герцог продолжает готовиться к войне.

Мы приблизились к лагерю, и я окинула его внимательным взглядом. Биваки растянулись, казалось, на многие мили. От солдатских палаток поднимались дымные облака, а голоса доносились до нас лишь в виде нескончаемого глухого гула, подобного гудению пчелиного роя.

Когда лагерь остался позади, небеса заметно просветлели; вернее, слегка посветлели, как в обычное унылое ноябрьское утро.

— Можно подумать, что мы оказались на краю земли, — заметил Леонардо, оглядываясь кругом. — Доротея… а вы когда-нибудь задумывались о будущем?

Мое сердце предательски затрепетало от его вопроса. Неужели он имел в виду наше общее будущее? Мое воображение поддержало это предательство, мгновенно, словно вспыхнувшее пламя, создав образ нашего с Леонардо венчания, семейного дома, полного детей, счастливой жизни, благостной старости и единовременной кончины в нежных объятьях.

— Конечно, — ответила я. — Я частенько думала о том, что будет, когда мы…

— Я имею в виду то будущее, что простирается дальше, за пределами нашей краткой жизни. Будущее мира — через сотню или пять сотен лет. Вы когда-нибудь задумывались о нем?

Кровь прилила к моим щекам. Как глупо с моей стороны было подумать, что он имел в виду…

— А я часто размышляю об этом, — продолжил он. — О том, каким станет наш мир. За последнее тысячелетие, а может и больше, он мало изменился… После падения Рима наше развитие затормозилось, мы начали отступать назад во мрак и только сейчас вновь выходим к свету. К свету знаний, разумеется. Но отныне, полагаю, рост наших успехов пойдет быстрее. Я понял это, когда мой друг Лука рассказал мне о математических достижениях… они открывают перед нами множество новых возможностей…

Его взгляд устремился к горизонту или даже дальше. Но вдруг его лицо омрачилось:

— В молодости мне хотелось прожить как можно дольше, чтобы увидеть блестящее будущее. Я представлял себе мир в виде идеальных городов, созданных творчеством философов и ученых. В том будущем царило совершенство и жизнь людей обретала гармонию. Наука победила болезни. И люди научились совершать дальние путешествия так быстро, что нам пока даже не вообразить той скорости… человек обрел способность летать, подобно той бумажной птице… и долетел, возможно, до самой Луны. Разве это не чудесно? Постоять на Луне, глядя на зеленеющую внизу Землю — разглядеть ее водные просторы, узреть ее свет, подобный тому, что изливает на нас по ночам сама Луна?

— Да, — сказала я, коснувшись его руки, — это было бы чудесно…

ЛЕОНАРДО

Но, добавил я, теперь будущее видится мне совсем по-другому. Она спросила меня — что же изменилось? Что я имею в виду?

С моих крыльев срываются разрывные снаряды…

— Я постарел, Доротея. Я прожил на этой земле уже полвека и только сейчас осознал ужасную правду о нашем будущем. Видите ли, все те идеи, что рождались у меня для улучшения нашего мира… они могли бы воплотиться в жизнь.

— И я уверена, Леонардо, что так и будет. То есть они воплотятся…

…Пламя охватывает садовые деревья…

— Нет, вы не понимаете. Для того чтобы идеи стали реальностью, нужно обладать властью. Но когда я представлял мои идеи власть имущим, герцогам, королям, генералам, они не вызвали у них интереса. Их интересовали только мои другие изобретения, мое другое видение будущего. Им нужны, всем им требуются лишь новые способы убийства, завоевания, порабощения и обогащения. В будущем, Доротея, наш мир не достигнет совершенства… а постепенно будет только разрушаться. И виноват в том будет не гнев Божий, а глупость человечества. Наши сильные руки и блестящие замыслы способны уничтожить огромные леса. Изобретенными нами чудовищными орудиями и оригинальными механизмами мы наносим раны не только друг другу, но и плоти самой матери-земли. И из ее ран будут изливаться животворные воды, но наступит день, когда не останется ни на земле, ни под землей ничего ценного, все дары ее будут испорчены, разграблены, земные недра полностью истощатся.

Завершив страшное пророчество, я погрузился в молчание. Доротея глянула на меня так, словно я, в отличие от человеческого рода, одержим безумным стремлением к смерти. Я грустно улыбнулся, желая убедить ее, что не тронулся рассудком:

— Доротея, если я создам летательный аппарат, то герцог с его помощью будет сбрасывать на людей пушечные ядра. Не означает ли это, что мне не следует изобретать летательную машину?

— Я… я не знаю.

— Увы… и я тоже.

Какое-то время мы продолжали наш путь в молчании, нарушаемом лишь щелчками одометра, потом мимо нас прошла компания поселян, вышедших из ближайшей оливковой рощи. Сначала мы просто услышали голоса. Ветер донес до нас веселый смех. Трое появившихся вскоре юношей, видимо, лишь недавно расстались с детством. Они, дурачась и смеясь, тащили тяжелые мешки. Увидев нас, троица умолкла и почтительно поклонилась. Но стоило им немного удалиться, как они вновь разразились смехом. Доротея улыбнулась, а мне вспомнился один старик, чье тело я препарировал несколько лет тому назад в Милане. Перед его смертью мы с ним беседовали. Ему перевалило за сотню лет, а он не нажил никаких болезней, на какие мог бы пожаловаться. Он рассказал мне о своей ферме в окрестностях города и о жене, с которой познакомился, будучи молодым. Она успела выносить ему десятерых детей, прежде чем умерла. Он был обычным человеком — счастливым человеком. Человеком, лишенным амбиций, никогда не грезившим славой, человеком, о чьей жизни быстро забудут, чье имя никто не узнает за пределами его родной деревни… но разве его все это волновало? Что может заботить этих сельских ребят? И мне опять вспомнились поля и виноградники Винчи, мой дядя Франческо, безмятежная жизнь, которая вполне могла стать моей…

— Почему же мы упорно гоняемся за призраком бессмертной славы? — задумчиво произнес я. — Когда вот оно, счастье, — вокруг нас, в этих полях и реках, в этом пахнущем дымком воздухе…

Доротея пристально посмотрела на меня:

— Хороший вопрос, Леонардо. Но каков же ответ?

…Объясни, объясни, объясни мне… почему, почему, почему…

— Я не знаю, — признался я, недоуменно покачав головой. — Вероятно, нами движет всего лишь любознательность.

Наш разговор дополнялся пощелкиванием измерительного прибора. Над нами со щебетом пролетела стая ласточек, направлявшаяся на зиму в теплые южные края. Я смотрел, как они разворачивались и парили, а потом исчезали в небесах, мечтая обрести такую же крылатую легкость. Нас окружал темный синеватый пейзаж с опавшими или еще падающими листьями. Смертельная агония осени.

Мы подошли к реке, я замер, вглядываясь в изгибы мутного потока и следя за движением воды, задумался об апокалиптическом будущем и безрадостном настоящем. Потом, повернувшись к Доротее, попросил ее посчитать за меня щелчки одометра и увидел, что ее лицо вновь озарилось сияющей улыбкой.

…Спокойный, сердечный взгляд, мне не хватает вас… никто никогда не любил меня так беззаветно… — вот оно, напоминание, человеческое или божественное напоминание о том, что все опять будет хорошо, что весна победит зиму… что, несмотря на весь земной хаос, мрак, разрушение, страх, есть в нашем мире доброта и любовь — самовластная, неодолимая, безусловная любовь, такую любовь испытывает мать к своему ребенку.

…На дьявольски черном фоне белизна выглядит ангельской…

Закончив необходимые измерения, мы направились обратно к городским воротам. В военном лагере солдаты выстроились в ряд — испанские офицеры устроили проверку новичков. Они выглядели такими юными, совсем еще детьми — такими же, как те сельские парни, за исключением того, что вместо мешков с оливками им выдали мечи, а вместо простой одежды — военную форму, — и я спросил себя: неужели действительно видел то, чему был свидетелем в Фоссомброне и Кальмаццо? Неужели такие молодые люди действительно способны убивать, сжигать и насиловать? И если способны, то почему? Просто потому, что исполняют приказы? Но потом я обратил тот же вопрос к самому себе. Почему я, при всем моем страхе и ненависти к жестокости и насилию, изобретаю механизмы, способные помочь людям легче убивать друг друга? Почему? Я не могу даже оправдаться тем, что меня к этому вынуждают. Я могу лишь возразить, что само по себе мое оружие не может никого убить, но это софизм, годный лишь для одной из моих логических загадок…