Илья Лавров - Девочка и рябина

• Название: Девочка и рябина
• Автор: Илья Лавров
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1957

Илья Михайлович Лавров — русский советский писатель, член Союза писателей СССР (1956), литературовед, актёр.

Илья Лавров родился 2 августа 1917 года в городе Новониколаевске, закончил Новосибирский театральный техникум в 1936 году, работал 15 лет театральным актёром. Играл в драматических театрах Новокузнецка, Новосибирска, Томска, Нальчика, Ферганы, Элисты, Читы. Первый рассказ был опубликован в 1952 году (журнал «Крестьянка»). Первый сборник рассказов «Ночные сторожа» вышел в 1955 году в Чите.

Его творчество выделяется своим тонким лиризмом, свойственным создаваемым Лавровым образам, чуткостью к внутреннему миру героев произведений и романтизмом.

---

Медленно поплыл огромный, тяжелый занавес.

Алеша, не понимая, хорошо или плохо он играл, поднялся, стряхнул с себя снег, настриженный из бумаги.

Над головой послышалась возня — там на колосниках сидели Варя и Шура. Это они брали горстями из ведра снег и сыпали на сцену. Рядом с Северовым упал стоптанный туфель.

— Ой, извините, Алеша! — раздался хохот сверху. — Чуть на вас не угодил! С ноги сорвался!

— Это что за безобразие! — зашептал Караванов девушкам, торопясь отбросить туфель. Все участники вышли на поклон.

Зрители хлопали долго и дружно, занавес открывался и закрывался. Актеры вызывали Воеводу и Полибина. А Северову все время было неприятно и стыдно — он терпеть не мог этих вызовов и бесконечных поклонов. Все это ему казалось искусственным и чрезмерным.

Чтобы избежать разных преувеличенных поздравлений и поцелуев, он спрятался в укромный уголок, сел на какую-то лестницу. Когда вернулся в гримуборную, там уже было пусто и все разбросано. Ниточкой срезал налепленную горбинку носа, и она шлепнулась на стол.

Смеясь, мимо дверей прошли Караванов и Юлинька.

«Это тебе за все, это тебе за все, — твердил Алеша почти машинально. Подцепил пальцем вазелин, облепил лицо. — Малодушный! А как же дальше-то? Что же делать-то? — Ножичком из пластмассы, каким разрезают бумагу, соскреб с лица вазелин, смешанный с гримом. — Прозевал счастье, а оно было рядом. Все только говорил, мечтал, собирался…»

На огромном небе сплошная черная туча развалилась на множество кусков с серебряными от луны краями. Северов шел, глядя на это небо в лунных трещинах.

И вдруг он почувствовал, что больше не в силах сдерживать себя, и побежал переулками домой.

Ему вспомнился Нальчик, липовая аллея в парке, и как бродил он там с Юлинькой, и как прощался с ней при восходе, и как видел величавый полет земли.

«Разве такого мямлю можно любить? Краснобай! Ты так и жизнь, искусство, как Юлиньку, прозеваешь! Боишься тронуться с места. Занятый своей персоной, ты даже Караванова проморгал. А он, значит, был все время около нее!»

Взбежал по лестнице, бросился к комнате Юлиньки, постучал:

— Да, да! — тихонько крикнула она.

Алеша распахнул дверь.

Мальчики спали, а Юлинька, как всегда, в шароварах, в белом свитере, гладила платье. У ног ее лежал сеттер.

В глазах помутилось.

— Неужели все правда?

Юлинька стояла перед ним сумрачная.

— Не мучай меня. Ну, о чем же говорить, Алеша? — Юлинька отвернулась.

Северов молча вышел. Очутился в своей комнате, повернул ключ, привалился к двери.

В темное окно стукала мокрая ветка.

Папаши

Учительница Зоя Михайловна, или, как ее звали подружки, просто Зоя, отправила Юлиньке записку: ее беспокоил Саня. Во-первых, он плохо читал вслух, а во-вторых, был уж очень замкнутым.

Еще занималась первая смена, и в школе стояла приятная тишина, а в учительской было пусто. Зоя, в сером, скромном костюме, сидела одна за шкафом на маленьком диванчике. Стоявший рядом скелет смотрел, как она перебирала тетради. За этим делом и застал ее Сенечка Неженцев. Он в кожаной куртке, в кепке на затылке, светлые глаза его дерзки.

«Неужели отец?» — подумала Зоя. Она сама работала после института первый год и была такой же молодой. Но Зое казалось, что ей удается выглядеть солидным педагогом, когда она хмурится и строго сдвигает шнурочки бровей, и они на переносице как бы связываются узелком. Она сделала это немедленно.

— Вы отец?

— Да! — сухо ответил Сенечка и, в свою очередь, сдвинул брови, тоже стараясь быть солиднее. — Что он тут натворил?

— Собственно, мальчик он очень дисциплинированный, прилежный. Но вся беда — замкнутый, сторонится товарищей!

— Это у него есть, есть! — Сенечка кашлянул баском, забросил ногу на ногу. — Буду бороться с этим!

— А как это вы хотите… бороться? — у Зои задрожали брови. Она была очень смешливой и считала этот недостаток ужасным. Чтобы не засмеяться, Зоя обыкновенно крепко сжимала зубы, играла желваками, и тогда лицо ее становилось почти свирепым.

— Ну как… лекцию прочитаю. Внушение сделаю по комсомольской… то есть по семейной линии. Ну и прочее. Возьму под особый контроль.

«Важничает! Тоже мне — папаша!» — подумала Зоя и, отвернувшись, тихонько посмеялась в платочек. Потом она все растолковала, дала советы.

Сенечка солидно раскланялся и ушел походкой делового человека.

Зоя пожала плечами: «Сколько же ему лет? И когда он успел стать отцом?» Она вытащила из сумочки твердую ириску, пахнущую пудрой, и принялась сосать.

В эту приятную минуту появился Вася Долгополов. Он густо покраснел и, терзая в руках старенькую фуражку, спросил:

— Это вы… Это у вас учится наш… Саня Сиротин?

Зоя тоже покраснела. Все-таки она педагог, воспитывает новое поколение, и вдруг… ириска во рту! Она растерянно отвернулась. Что же делать? Выплюнуть? Заметит. И Зоя героически проглотила ириску. Но тут же глаза ее расширились. Она открыла рот и шумно задышала, точно глотнула кипяток. Долгополов испугался и попятился к двери. А Зоя побагровела, закашлялась, точно больная коклюшем. У нее даже слезы потекли. Она бросилась к столу и выпила стакан воды.

— Ой! Вот ведь несчастье! Извините! Это я таблетку проглотила… от головной боли… и так неудачно…

Зоя кое-как отдышалась.

— Я слушаю вас, — наконец промолвила она из-за смущения слишком сурово.

— Так это… самое… вы тут записку… вызывали, — лепетал Долгополов, который при виде хорошеньких девушек терял дар речи.

— Садитесь.

— Нет, нет… Я это… постою… — И он положил фуражку на больнично-белую табуретку с прорезью на середине.

— А вы что… вы кто?

— Я-., отец… то есть… ну, да!

Зоя удивленно воззрилась на него. Ее остренький носик сморщился, словно принюхивался к новому «отцу». «Какой-то недотепа!» — определила она. А может быть, оба эти «отцы» просто братья Сани? Зоя, боясь рассмеяться, опять свирепо заиграла желваками. Она рассказала о недостатках Сани.

— Я… хорошо… Я займусь… Он будет читать мне вслух… каждый день… Будем ходить с ним в кино, в театр… все мы займемся…

Влюбчивый Вася обожающе посмотрел на учительницу и, забыв попрощаться, вышел. По коридору он шел, закрыв свои васильковые глаза. Он все еще мысленно говорил с учительницей. В тишине из-за дверей доносились монотонные голоса педагогов. Долгополов налетел на кого-то, распахнул глаза: перед ним стоял Касаткин.

— Ты чего здесь околачиваешься?

— Ты понимаешь, Саниных родителей вызывали, — заволновался Долгополов. — А Юлинька говорила: ей некогда. Ну, я и…

— А что учительница сказала?

— Вот забыл… вот черт…

— Эх, тебе только на базар за вениками ходить! — Касаткин решительно двинулся к учительской. На нем новая шляпа и новое пальто в клетку (у Никиты почему-то было пристрастие к клетчатым материалам). С подкладки он еще не сорвал белый лоскуток с указанием цены и размера.

У дверей его остановил панический шепот:

— Эй, Никита! Я фуражку там оставил! Вот черт! Фуражку оставил!

Касаткин грациозно изогнулся перед дверью и нежно постучал одним мизинцем. Когда он, ухмыляясь во все круглое пухлое лицо, изящно вплыл в учительскую, Зоя узнала его и откровенно, от всей души, засмеялась. Она любила его на сцене и не раз аплодировала ему. Зоя вообще признавала в театре только комиков.

— Вы что, поступать в вечернюю школу, ликвидировать неграмотность? — фыркнула она.

— И не говорите! Измучился! Даже цифр не знаю. В долг беру сто, а отдаю пятьдесят!

Касаткин увидел на табуретке фуражку Долгополова и сел прямо на нее.

’— Ой, там фуражка! — воскликнула Зоя.

— Где? — Касаткин встал, фуражки не было. — Вам померещилось!

Учительница с недоумением огляделась вокруг. А Касаткин уже молниеносно затолкал фуражку в свою шляпу.

— Я к вам, собственно, по важному вопросу, — принял он серьезный вид и от этого стал еще смешнее. — У родителей и у школы одно общее дело. И нельзя воспитание сваливать только на плечи школы. Мы все отвечаем перед обществом. Да, вот так! Ну и как мой сынишка Саня Сиротин?

Зоины густые, плотные ресницы изумленно затрепыхались.

— Это… и ваш сын?

— Да… в некоем роде… А что? Он ведет себя плохо? Ну, знаете ли… Я хоть и стою на позиции передовой педагогической мысли, но все же считаю, что иногда ремень очень красноречив. Это я убедился на себе. Мой отец иногда… внушал мне. Так, например, он в восемь лет отучил меня курить и к этому зелью я пристрастился уже довольно поздно, только в восемь с половиной. Если что… я могу… Ах, дети, дети! Родительское сердце просто разрывается! Я ему задаю вопрос: «Что называется горной страной?» А он, не моргнув, тарабанит: «Горной страной называется равнина».