Александр Силецкий - Дети, играющие в прятки на траве

• Название: Дети, играющие в прятки на траве
• Автор: Александр Силецкий
• Издательство: Харвест
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2009
• ISBN: 978-985-16-7377-9

В романе рассказывается об искусственно созданной расе биксов (био-кибернетических систем), внешне не отличающихся от человека. К тому времени часть людей покинет нашу планету, а оставшаяся часть человечества вступит в конфликт с биксами, в центре которого окажется Брон Питирим Брион, отпрыск элитного семейства. Стечением обстоятельств ему приходится предавать себе подобных, испытывать странную, неразделенную любовь, участвовать в Великом Исходе биксов — эдакой бескровной бойне, учиненной его соплеменниками.

---

— Ну, слава богу, ты не пострадал, живой! Вот и отлично! — кто-то радостно потряс мне руку. Я мгновенно обернулся и увидел рядом Фоку. — Да, вот и отлично, — повторил он, лучезарно улыбаясь, — а не то Барнах меня бы изничтожил… Вот придут и спросят: как ты, Фока, отозвался на призыв Барнаха? Я отвечу: все в порядке, мы вразрез не шли, детишки целы. Вообще все целы! Это хорошо. Так? — подмигнул он моему отцу. — И, между прочим, я хотел вам кое-что поведать, совершенно лично, так сказать, приватно, о собачниках — в связи с последним инцидентом. М-да… А то придут и спросят… — Он вальяжно взял отца под локоток, и оба они прочь пошли, тихонько эдак обсуждая только им известные детали. Я невольно подивился: мой отец теперь про Фоку знает все, а держит себя с ним, как прежде… Уж теперь-то эта дипломатия зачем? И тотчас вспомнились отцовские слова: «…пришлось бы многое воспринимать совсем иначе, в том числе — и самого себя…» Вот это верно — самого себя ломать отец не стал бы ни за что. Скорее черное назвал бы белым, чем признал свою ошибку. Впрочем, что-то, вероятно, в нем менялось — с возрастом и в силу обстоятельств, — только окружающие никогда об этом не догадывались сразу, а потом-то было поздно: он вновь делался самим собой, пусть чуточку другим… Нет, все-таки отец мой был железным человеком. Потому и стал он вожаком! Он — стал, а многие другие — нет. Так, вероятно, и теперь… Фока волновался, что-то там доказывал, отец то возражал, то соглашался. Наконец они обговорили все вопросы, хотя оба, кажется, остались недовольны. Фока, более не глядя на отца, демонстративно сел на первый же трухлявый пень, едва торчавший из травы, и прокричал пронзительно-сердито: — И не надо! Ну, и все. Я умываю руки!

Мой отец пожал плечами, словно говоря: «а мне-то что задело?», и неторопливо, царски-горделивым шагом двинулся по направлению к двум группам пленников, невольно жавшимся друг к другу, — биксам и собачникам. Никак у них не получалось соблюдать дистанцию — уж больно тесная была поляна. В этом смысле они были все теперь равны. И тех, и тех сегодня победили, вот что! Только если биксы до единого держались тихо и с достоинством, спокойно, как и прежде, ожидая своей участи, то в лагере взбесившихся, униженных собачников царил разброд — нисколько не таясь, они последними словами проклинали и десантников, и биксов и едва ли не дрались между собой, виня друг друга в происшедшем.

— Все неймется, все базарим, все гундим? — с презрением спросил отец. — Ну, ничего, мы это скоро прекратим. Покончим раз и навсегда. Весь этот терроризм, самоуправство — с корнем вырвем. Чтобы даже не было воспоминаний. Мало на Земле сектантов, еще шайки расплодились!.. Половина смуты всей — от вас. Как крысы, по углам сидите. Ничего, зачтется вам, зачтется.

— Говорлив ты что-то стал, — с угрозой отозвался Джофаддей. — Смотри, Прокоп, тебе бы самому не стало хуже. Думать надо, шевелить мозгами. Ты еще у нас прощения попросишь. И не опоздай.

— Вот — и твою угрозу я припомню, — мрачно покивал отец. — Настанет срок… Я ничего не забываю.

— Что ж, договорились. Так и будет, — злобно бросил Джофаддей и отвернулся.

— Слушай-ка, Прокоп, — пытаясь как-то сгладить впечатление, заметил О’Макарий, — ведь и впрямь обидно. Ты сравнил: мы — и сектанты. Они хуже в десять раз! Мы хоть открыто, так сказать, из лучших побуждений…

— А, роднуша, — начиная потихонечку звереть, погано ухмыльнулся мой отец, — ты тут еще права качаешь… Поздно! Фока кое-что мне рассказал… Я думал: ладно, обойдется, а ты — вон как… Ну-ка, подойди! (Собачники в момент притихли.)

— Нет уж, — отказался О’Макарий. — Это будет превышеньем полномочий. Мне придется доложить…

— Естественно. А что ты еще можешь? Только это будет тебе в крупный минус. Как и прочее… Я что сказан?! — вдруг оглушительно взревел отец. — И прекрати мне тут… Иди немедленно, прохвост!

— Бить будешь, по мордасам? — вяло и униженно осведомился О’Макарий и, еще немного, для порядку, потоптавшись, все же вышагнул вперед.

— Да, буду. И — за дело, — поучающе сказал отец и смачно врезал О’Макария по роже. И еще раз, и еще. Собачники тихонечко заржали, глядючи, как О’Макарий грохнулся на землю и, скуля, плюется кровью.

— Я, конечно, разделяю ваши чувства, — неожиданно раздался голос доктора, — но О’Макарий прав: такие методы — не лучший способ вразумлять.

— Барнах! — с фальшивой радостью воскликнул мой отец, как будто только что его заметил. А ведь именно за доктором, насколько я могу судить, вся основная-то охота и велась — другие биксы и собачников, и моего отца, и уж неведомо кого еще, пожалуй, волновали куда меньше, для порядка разве, чтобы не было потом ненужных разговоров. — До чего же хорошо, что вы здесь — собственной персоной!

— К сожаленью, я не вижу в этом ничего хорошего, Брион, — ответил доктор Грах. — Мне эта вся история не нравится нисколько. Сами понимаете…

— Вы предпочли бы, полагаю, побеседовать со мной за чашкой чая, за столом, в спокойной, даже, может, дружественной обстановке, без назойливых свидетелей… — ехидно покивал отец. — Увы, Барнах, увы!.. Боюсь, теперь нам это сделать не придется никогда. События сильнее нас.

Выходит, все-таки — не доктор, все-таки — Барнах, подумал я с внезапным, даже малость озадачившим меня — откуда столько радости щенячьей набралось?! — восторгом. Не чужая кличка, из почтения прилепленная кем-то и когда-то, а — на самом деле, именно тот самый и единственный Барнах! Великий автор «Третьего завета» — уникального завета меж людьми и биксами, меж всеми, кто разумен!.. Да, Барнах… Ведь не случайно же отец к нему так обратился. А уж он-то зря болтать не станет и преувеличивать — тем паче. Биксов он совсем не любит, мягко говоря, а вот с Барнахом надобно почтительно держаться. Этот — не хухры-мухры, не О’Макарий с битой мордой.

— Никогда… Да кто же может знать наверняка? — пожал плечами доктор. (Нет, определенно я запутался: хотя и видел явственно Барнаха — все равно, быть может, по привычке, по инерции еще как доктора воспринимал и ничего не мог с собой поделать! Вот что значит — сила установки, мы недавно в школе проходили: в самый первый раз, когда нас только познакомили друг с другом, назови его Яршая как-нибудь иначе, например, Фаллопием или Дуфуней — я бы и усвоил это имя, и сидело бы оно в башке, как ржавый гвоздь, и было б у меня тогда другое раздвоение!) — И в самом деле, — повторил Барнах, — откуда знать наверняка… Вы, я смотрю, самонадеянны, Брион. А времена меняются.

— Вы угрожаете? Стараетесь намеком припугнуть? Меня?! — Отец с иронией и даже чуть недоуменно глянул на него. — Ведь я вас спас от смерти!

— И за это вам — спасибо, безусловно, — искренне сказал Барнах. — Но, сами посудите, для чего мне вас пугать? Нелепо и смешно! Спаситель наш… А впрочем, иногда безвременная, неожиданная смерть дает немало преимуществ…

— Это — чушь! — отец, похоже, начал понемногу злиться. — Цирк словесный!..

— Почему? Такая несуразная, с обыденных позиций, смерть дает жизнь многим удивительным свершениям, которые иначе, своей силой, никогда бы не пробились, не смогли бы утвердиться. Сообщает дополнительную истинность, я б так сказал… Совсем немало, знаете…

— А вы, Барнах, тщеславны, как я посмотрю. Пытаетесь скрывать, но — ох тщеславны! — раздраженно и с неодобрением сказал отец. — Не ожидал. Зачем вам это? Вообще: кто вы в действительности — бикс или человек? Иной раз думаю: конечно, бикс! А гляну в другой раз — нет, человек…

— Да разве это важно — кто?! Дурак умней не станет, если назовется человеком, и порядочный не превратится в подлеца — лишь оттого, что кто-то распознал в нем бикса. Дурное и хорошее — во всех. Нет избранных! — Барнах торжественно-красиво сложил руки на груди. — Хотя, казалось бы, примеров, утверждающих другое, предостаточно… Возьмите для наглядности любое древнее священное писание. Уж вот где истинный простор для всяческих фантазий и предвзятых толкований! Ну, скажем… Помните одну известную историю с крестом?

— Нет, — с вызовом сказал отец.

— Да знаете! Давнишняя история, когда распяли одного смутьяна… Очень темный эпизод, во многом нелогичный, впрочем, как и остальные… Ну так вот! Иисус мог сказать: «Итак, Барабаил, сын бога-отца, божий сын, которого потом все назовут Варавой, — вот ты и свободен. Прокуратор тебя оправдал, потому что так велел народ. Народ-то понимает… Ты предвидел это, всегда знал, как остаться в тени, увлекая других… Что ж ты стоишь теперь? Иди, учи — чему хотел и как хотел. Твое дело осталось при тебе». А Варава бы сказал: «Но ты, мой верный ученик, неужто не страшишься этой казни? Ты сам вызвался взойти на крест, чтоб я и дальше мог учить, тобою как бы заслоненный. Прав ли я: смертью своей ты готов купить мне право проповедовать и хочешь искупить мой грех — желание остаться жить?» И ответил бы Иисус: «Ах, Барабаил, какая разница, что чувствую я? Мы ведь оба теперь на кресте, каждый на своем. Проще будь, Учитель, проще!»