Александр Силецкий - Дети, играющие в прятки на траве

• Название: Дети, играющие в прятки на траве
• Автор: Александр Силецкий
• Издательство: Харвест
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2009
• ISBN: 978-985-16-7377-9

В романе рассказывается об искусственно созданной расе биксов (био-кибернетических систем), внешне не отличающихся от человека. К тому времени часть людей покинет нашу планету, а оставшаяся часть человечества вступит в конфликт с биксами, в центре которого окажется Брон Питирим Брион, отпрыск элитного семейства. Стечением обстоятельств ему приходится предавать себе подобных, испытывать странную, неразделенную любовь, участвовать в Великом Исходе биксов — эдакой бескровной бойне, учиненной его соплеменниками.

---

— Биксы очень не похожи друг на друга, — возразил Яршая. — Часто — слишком не похожи.

— Ну и что? И люди — разные. Не говорю уже о цвете кожи, о разрезе глаз, об уровне развития отдельных человеческих сообществ — по большому счету это несущественно, когда рассматриваешь население Земли в масштабах всей планеты. Есть иное, подлинно объединяющее и определяющее свойство — разум.

— Да, но разумом наделены и биксы. Чем тогда они принципиально отличаются от нас, людей?

— По сути, только тем, что это — новый, непохожий разум, хоть и близкий человеческому. Так, по крайней мере, принято считать, что близкий…Но! Хотим мы или нет, упорно предъявляющий нам целый спектр реальных и болезненных проблем, которые необходимо разрешать — сегодня, здесь!

— Что ж, снова — разделение, опять — антагонизм? — с тоской вздохнул Яршая. — До чего же надоело!

— Я не исключаю, — неожиданно взгляд доктора стал жестким и надменным, — что всепланетарное, природное единство, привлекающее вас, для разума заказано. Недопустимо — раз и навсегда. Он может развиваться только в разобщенном состоянии. Конечно, одна часть способна временно подстраиваться, примыкать к другой, однако ненадолго…

— Но уже всего две расы! — простонал Яршая.

— Думаете, так легко их слить друг с другом? Полагаете, они лелеют эту сокровенную мечту? Навряд ли. Впрочем, они тоже могут стать единым целым. Если вдруг на горизонте замаячит кто-то третий… И возникнет острая потребность показать и доказать, что он — чужой.

— Короче, вы считаете, что разум развивается, отталкиваясь от другого? Отрицая оппонента?

— Или допустимого коллегу — в некотором отдаленном будущем. Хотя оно не обязательно наступит, это будущее. Вот в чем дело.

— Значит, так на так, а воевать — придется? Это грустно. Вывод, для которого я так и не созрел. — Яршая вытащил из заднего кармана носовой платок и громко высморкался. — Вот беда, — пожаловался он, — как лето на исходе — непременно простужаюсь!.. И стараюсь вроде поберечься, сколько препаратов перевел, а толку — чуть.

— Зато у биксов с этим все в порядке, — чуть заметно улыбнулся доктор Грах.

— Да, ни одна холера к ним не липнет, — покивал Яршая. — Это подмечали с самого начала… Только ведь и многие мои друзья…

— А биксы — все! Еще одно отличие от коренных людей.

И это диковатое словечко «коренных» меня невольно поразило, но из вежливости, да и памятуя, как мне выговаривали прежде, я смолчал.

— Увы! — Яршая коротко всплеснул руками.

— Горевать тут бесполезно. Надо принимать как данность, — с вызовом ответил доктор Грах. — Похоже, биосоциум немыслим на Земле. Мечты останутся мечтами. И придется все-таки планету разделять по расовому признаку. Приятно нам или не очень… Я не спорю: может, где-то во Вселенной все идет иначе… Но сие — за гранью человеческого опыта.

— А что? — внезапно вскинул голову Яршая. — Было б замечательно — объединить усилия людей и биксов и попробовать шагнуть за эту грань. Чтобы понять… Уразуметь, в конце концов, как жить, не унижая, не пытаясь истребить друг друга! Как договориться и всем жить счастливо… Я не верю, что нельзя. Пустые отговорки демагогов. И пора бы честно заявить: не только люди бедствуют — у биксов тоже доля не ахти. Иной раз думаешь о них, а сердце так и разрывается от боли и тоски…

Я сделал вид, что не расслышал ничего. Естественно! Поскольку за такие-то слова теперь любого можно было подвести под монастырь. В два счета. И сиди здесь, предположим, мой папаша… Да почти любой!

— Но что особо показательно и даже удивляет, — подал голос доктор, — биксы сами никаких конфликтов не хотят. Учтите! По каналам информации такие вещи не проходят, но я слышал сам — об этом в городе частенько шепчутся… По сути, биксов вынуждают, вот в чем дело. Им конфликт не нужен. Никому не нужен, если здраво рассуждать. А биксам — и подавно. И они по мере сил — сейчас и впредь…

— Будем надеяться… А то, что люди нынче не молчат, — отметил с удовлетворением Яршая, — безусловно, факт отрадный, не дает впасть в беспросветный пессимизм. Если так пойдет и дальше… Я всегда считал, что разум не допустит угасания культуры. Не одним прогрессом он берет. Есть кое-что и поважнее…

— Ах, Яршая, миленький, голубчик, успокойся, — ласково, но твердо прервала его Айдора, — ты нас утомил всех со своим прогрессом. Каждый раз, как только сядем ужинать… Ну неужели больше нет на свете тем для разговоров? Здесь же дети. Что они подумают?

— Что музыкант Яршая, кроме сочиненья нот, еще умеет и трепаться, — подмигнул он нам обоим. — Выше головы! Когда все кончится, я вам такие песни сочиню! По пачке — каждому. По десять штук. И пойте на здоровье.

Дети, как же, с возмущением подумал я. И это представление в мозгах у взрослых намертво застряло: мол, сидят со всеми вместе за столом два остолопа, ничего не понимают — разве можно в их присутствии на умные-то темы говорить?! А что мы трахаем девчонок и у нас пистоны будь здоров — узнай бы кто-нибудь из взрослых, как бы, интересно, стали относиться к нам? Опять: сю-сю? Или смекнули бы в конце концов, что не такие уж и дети мы теперь и, если захотим, то многое поймем не хуже этих всех разумников, а может, даже лучше, потому что не висит на нас балласт привычек и дурацких опасений. Дети рядом — значит, начинай размазывать по стенам розовые сопли, так, выходит? Нет уж, пусть Яршая, сколько бы заслуг за ним ни числилось, не строит из себя титана мысли, не воображает о себе!.. Поскольку разговор прервался и внимание переключилось на Харраха и меня, а мой приятель все сидел, польщенный, как девчонка, и глазами только хлопал, я решил, что надобно ответить мне — ведь неудобно же молчать, когда тебе о чем-то говорят, а ты и ухом не ведешь, будто оглох совсем. Или придурок просто — и тогда тебе и впрямь не место среди взрослых, так оно выходит… Я чуть-чуть подумал, подбирая верные слова, — хотелось поддержать высокий стиль беседы, дать ответ на уровне — и наконец негромко, но со всей возможной убежденностью, сказал:

— Я ненавижу их.

— Кого? Или чего? — опешил доктор Грах. — Не любишь песни петь?

— Какие песни?! Биксов! Это ведь такая мразь… Когда я подрасту немного, непременно запишусь в легионеры мстителей. Земля — для человека. Верно?

На минуту стало очень тихо. Даже что-то безнадежное почудилось мне в этой тишине. Так тихо, как бывает лишь тогда, когда тебя знакомят, предположим, с прехорошенькой девчонкой, воодушевленно улыбаются, а ты вдруг вместо вежливого «здрасьте» ненароком громко пукаешь при всех. Конфуз!.. Вот то же самое я ощутил сейчас. Нет, вроде бы все верно говорил, расхожие вполне слова и как бы общепринятые — нас и в школе на уроках так учили, но я сразу понял, что сморозил непростительную глупость. Может, и не глупость по большому счету — просто очень странное и дикое, о чем здесь, в этом доме, не положено и вовсе заикаться. Не запрет, нет — невозможный ракурс разговора, как порою уточнял Яршая. К примеру, совершенно невозможно, чтобы на сосне росли не шишки, а стручки гороха или кукурузные початки… Вот ведь что, подумал я, о биксах тут болтают целый день, и так и эдак судят, но, коль хорошенечко копнуть, относятся-то к ним — с приязнью, не в пример другим домам. Да-да, сочувствуют поганым биксам и, поди знай, даже, может, втихаря содействуют им в непотребных их делишках… И еще одно я понял: больше мне тут не бывать. Я мигом стал чужим, почти врагом, опасным — если вспомнить, кто мой папочка и все его друзья. Боевики, легионеры! Не чета предателям и рохлям. Поначалу я смутился страшно, совершенно потерялся, очень стыдно стало и обидно — как я разом пал в глазах Яршаи, да и прочих, иже с ним. А после я решил: какого черта, я ж не маленький и в самом деле, чтоб без устали поддакивать кому угодно, пусть и выдающихся способностей, и восхищенно в рот смотреть, о чем бы ни шла речь, я тоже свое мнение имею, да, и по любой интересующей меня проблеме тоже смею рассуждать, не спрашивая разрешения, и почему я должен этого стесняться, я такой же человек, такой же вольный гражданин, как все, и жить обязан, не заискивая, честно, в постоянной внутренней гармонии с самим собой. Пускай Яршая и его семейка обожают биксов, но я с этим не согласен, у меня есть тоже принципы, воззренья и надежды. Пусть в глазах хозяев дома я отступник от гуманных идеалов, но зато в моих глазах они — предатели людского рода, дезертиры с поля главного, неотвратимого сражения. И уж не знаю, кто кого тут должен презирать. Мне мой учитель в школе говорил: «Ты будь со всеми, чувствуй силу массы позади себя — и никогда не пропадешь. Беги со всеми и не отклоняйся вбок, а коллектив протопчет нужную тропу». Хотя, конечно, школа — тот еще говнюшник, я и сам ее давно спалил бы, если б был уверен, что никто меня не выдаст. Но учитель верно говорил. Я по папаше и его друзьям судить могу. Что им Яршая и подобные ему! Манифестации, собрания то там, то тут устраивают, смехотворные петиции на подписи суют различным простачкам: мол, бедненькие биксы, никакой им жизни нет, совсем затюкали, оставьте их в покое; а тем временем папаша и его друзья приходят — и по морде этим всем слюнтяям, и в загоны для опасных элементов, и никто не смеет даже пикнуть, все молчат, поскольку как-никак соображают: бьют за дело, нечего бузить и глупости распространять, и так творится черт-те что! Любому это ясно, а находятся!.. Папашу своего я, правда, мало уважаю — грубый он и злой и бесится порою, но во имя общего порядка и себя не пожалеет. Люди видят, кто их за собой ведет, и никогда не станут уважать без дела. Это качество я очень в нем ценю. Оно решает все. Когда-нибудь и я хотел бы сделаться таким — не буйным, не жестоким, разумеется, однако же решительным и твердым, как кремень. Вот почему перед Яршаей я и не подумал извиняться, и заискивать не стал. Наоборот!