Андрей Щупов - Бродяга

• Название: Бродяга
• Автор: Андрей Щупов
• Жанр: Научная Фантастика

---

-- Боже ты мой! -- простонал Евгений Захарович. -- Еще один разговор? Надеюсь, вы шутите? -- он оторвал наконец глаза от галстука и чуть выше увидел взволнованное лицо. С леденящим сердце восторгом ощутил, как полыхают и рушатся за спиной мосты. Вероятно, он еще держался за тлеющие перильца, но уже твердо знал, что в следующую секунду разожмет пальцы. Хотелось взорваться фугасной бомбой, заорать, может, даже запустить чем-нибудь в этот ухоженный, разговаривающий человеческим голосом костюм. Взять сейчас со стола ненавистную папку и шваркнуть по элегантным коле

ням.

С усилием он сдержал себя и чтобы как-то унять трясущиеся руки, полез за папиросами. Машинально отметил про себя, что вытащил из пачки последнюю, хотя искать в этом особый смысл не хотелось. Мутные ядовитые кольца поплыли к Трестсееву, мягко окутали лицо. Тот явно чувствовал себя не в своей тарелке, но так просто взять и уйти тоже, по-видимому, не мог. Он просто еще не осознал произошедшего, пытаясь оценить ситуацию исходя из устаревших данных -- тех самых, что по совету ФИСов Евгений Захарович стер только что с воображаемой доски воображаемой тряпкой.

-- Может, вы пьяны? -- пролепетал Трестсеев. Его бы это сейчас вполне устроило. Но Евгений Захарович не собирался делать поблажек.

-- Скорее, болен. Уже много лет, с того самого дня, как я пришел сюда. Зуд -- это ведь болезнь, верно? Так вот я мучусь жесточайшим зудом, -- Евгений Захарович проговаривал слова медленно, словно размышлял вслух. -- То есть я, наверное, всегда знал, что от этого можно излечиться, но все как-то не решался.

-- Евгений Захарович!..

-- Вы, должно быть, представляете себе, что такое зуд. Он возникает и усиливается, когда долго приходится сдерживаться. Не перебивайте меня, я не задержу вас надолго... Так вот однажды этот зуд может стать нестерпимым, и тогда желание организма нужно непременно удовлетворить. Вы догадываетесь о моем желании?

-- Вы бредите?!

-- Нет. Я рассказываю вам о своем желании. Не скажу, что оно чрезвычайно скромное, но во всяком случае исполнимое, -- Евгений Захарович выдержал паузу. -- Мне хочется вышвырнуть вас в окно. Для поднятия тонуса. Может быть, не всего человечества, но одного отдельно взятого индивида -- это уж точно. Так что если позволите? А вы ведь позволите, правда?..

Трестсеев уже пятился к двери.

-- Вы ответите за это! -- лепетал он. -- Очень ответите! Завтра же... В двадцать четыре часа! И не надейтесь, не по собственному...

Увертываясь от летящего проспекта, он выскочил в коридор.

Посидев немного, Евгений Захарович окинул кабинет прощальным взглядом. Несмотря на затхлую канцелярскую обстановку, он был все-таки довольно светлым и сейчас сиял казенной полировкой, откровенно любуясь своим первым героем. Отчего-то Евгений Захарович не сомневался, что обитатели кабинета восприняли происшедшее с юмором. Стекла игриво переливались, потертые паркетины поскрипывали, наигрывая загадочную, одним им ведомую мелодию, и, разбрасывая по стенам блики, солидно покачивалась граненная чернильница-непроливашка. Должно быть, за свою долгую чиновничью жизнь она не видела ничего подобного.

Робко теренькнул телефон, но Евгений Захарович потянул за провод, и телефонный штепсель обморочно стукнулся об пол.

-- Отныне и впредь мы будем прям-таки беспощадно над этим бороться, -невнятно пробормотал новоявленный герой. -- Как учат родные газеты, непригодные для туалетов, но неплохо раскуриваемые...

Подойдя к окну, он с усилием раздвинул прикрашенные к дереву шпингалеты, с хрустом распахнул створки. Грохочущий воздух ворвался в кабинет, дохнул бензином и горячим асфальтом. Первый этаж, совсем невысоко. Трестсеев мог и не пугаться. Ничего бы с ним не случилось.

Евгений Захарович с ногами взобрался на подоконник и ступил на карниз. Примерившись, спрыгнул на тротуар и оглядел улицу. Кругом простиралась вольная воля, и по этой самой воле, не замечая ее, колоннами брели люди -- снулые, озабоченные. Евгения Захаровича и его внезапного освобождения они попросту не заметили.

Откуда-то из пестроты тел неожиданно вынырнула чернявая овечка и, накручивая хвостом, подбежала к самым ногам. Он почесал ее за ухом и услышал в ответ довольное потявкиванье. Овечка не умела блеять, потому что оказалась обычным пудельком. Получив свою порцию ласки, она снова скрылась в людском потоке. А он, выпрямившись, неожиданно ощутил себя высоким и сильным. Главное было сделано, оставались сущие пустяки. С облегчением сорвав галстучную петлю, Евгений Захарович бросил ее в урну. Долой кандалы и тараканьи принципы! Он устал семенить в ногу со временем,

ему хотелось просто шагать. И он зашагал, дразня окружающих вызывающе пустыми руками, удивляя бесцельной легкостью походки.

Ковыляющая по улице дурочка, в обрезанных до колен чулочках, не то пятнадцати, не то сорока лет отроду, строго и укоризненно погрозила ему пальцем. Евгений Захарович виновато пожал плечами.

###Глава 12

-- Он что, до вечера собрался здесь спать?

-- Так пешком же из города топал. Устал с непривычки.

-- По виду не скажешь. Раньше, помню, на таких воду возили, землю пахали... Да и не вижу я что-то у него горбушки.

-- Хе!.. Горбушки захотели! -- голос третьего невидимого собеседника был старчески хриплым. -- Как бы не так! И мыша дохлого не прихватил, не то что горбушки. А вот каменюку про запас -- это запросто.

-- Чшш!.. Спящий просыпается!..

Приоткрыв глаза, Евгений Захарович не сразу отыскал говоривших. Над ним голубело высокое, пронзаемое мошкарой небо. Обрамленное нежной березово-сосновой зеленью, выглядело оно просто волшебно. Но волшебным казалось и другое. С сучковатой, в человеческую руку толщиной ветки на человека пристально смотрел дятел в малиновой узбекской тюбетейке. Рядом расположился знакомый утенок, а чуть выше, под елочной гирляндой шишек, восседал хмурый седой филин. На этот раз шока Евгений Захарович не испытал. Перевернувшись на другой бок, он сладостным полустоном выдо

хнул из себя остатки дневной дремы. Джинсы его попачкались в траве, часы на руке стояли. Он встряхнул их, но секундная стрелка даже не пошевелилась. А может, это и к лучшему? Отныне время его ручейком будет скапливаться у плотины, и, стыкуясь в часы, секунды станут тяжелеть, медленно уходя на дно разрастающегося пруда.

Евгений Захарович сел. Город исчез, блаженная тишина окружала со всех сторон. Где-то в голове оживали забытые мелодии, и вспомнилось кем-то сказанное: "Музыка -- продолжение тишины, тишина -- продолжение музыки..." Вот ведь умничка какой нашелся! До чего здорово сказал!

-- Философ! -- сердито проскрипел филин. Вероятно, он умел читать мысли.

-- Ну и философ. Тебе-то что! -- Евгений Захарович нехотя пошарил в карманах. Горбушки у него действительно не обнаружилось, и он со злорадством взглянул на болтливых птиц. Фиг им, рассудительным!..

А через мгновение он и сам пожалел о горбушке, потому что ощутил, что голоден. Это ведь не столовая и не продуктовый магазин. Как же быть?.. Оглядевшись, он сорвал несколько неосторожно приблизившихся к нему одуванчиков и запихал желтыми шляпками в рот. Лепестки чуть горчили, но было в них что-то медовое, сытное. Медленно он пережевывал цветок за цветком, заставляя себя глотать. В конце концов стало ясно, что в качестве пищи одуванчики ему вполне подходят. Во всяком случае в животе появилась благодатная наполненность, и с некоторым подъемом Евгений Захарович понял, что голодная смерть ему не грозит. На этой поляне вполне можно было жить -- и не один день.

Он вздрогнул. К губам, измазанным соком лепестков, с жужжанием подлетела пчела. Почти мазнув крыльями по щеке, она внезапно пробасила:

-- Так и есть, сожрал!.. Сожрал детей, пакостник!

-- Что? Каких еще детей? -- Евгений Захарович прекратил жевать, с опаской косясь на мохнатое, вооруженное жалом насекомое.

-- Видали? Детей, спрашивает, каких! -- издевательски проухал филин.

-- Действительно! Будто не сами выдумали про детей да про цветы. Только болтать горазды!

-- И еще жрать!

Евгению Захаровичу стало стыдно. Чтобы как-то загладить вину и успокоить гудящую перед лицом пчелу, он протянул руку и неловко потрепал уцелевшие одуванчики по вихрастым головушкам. Бог его знает, как тут себя вести...

С осторожностью поднявшись, он осмотрелся, и поблизости тотчас обнаружилась тропа. Он вздохнул с облегчением. По крайней мере не надо было шагать по поляне, топча траву и цветы.

Стоило ему ступить на тропу, как пчела тут же отстала. Правда, сама тропа выглядела не совсем обычно, но что, черт подери, тут выглядело обычным? Еще минуту назад этой узенькой лесной дорожки здесь не было вовсе -- и вот уже на глазах она раскатывалась от ног пыльным рулоном, торопливо убегая за деревья, петляя между кустами и муравейниками. Полынь, одуванчики и стебли подорожника, завидя ее приближение, с шелестящим гомоном расступались. Скорее следуя традиции, нежели из нужды, Евгений Захарович ущипнул себя за плечо. Нормальная человеческая боль. Уж в чем в