Джон Карр - Артур Конан Дойл

• Название: Артур Конан Дойл
• Автор: Джон Карр
• Издательство: Книга
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1989
• ISBN: 5-212-00116-1

Эта книга знакомит читателя с жизнью автора популярнейших рассказов о Шерлоке Холмсе и других известнейших в свое время произведений. О нем рассказывают литераторы различных направлений: мастер детектива Джон Диксон Карр и мемуарист и биограф Хескет Пирсон.

---

Едва началось наступление на Сомме, Конан Дойл стал добиваться применения нательной брони.

«Необходимость этого уже признана настолько, чтобы снабдить солдат касками, — писал он. — Это, хоть и не сразу, но все же было сделано».

Теперь он предлагал нечто вроде лат для защиты от осколков и пуль. Он сам ставил эксперименты, обстреливая из своего ружья разнообразные по форме металлические пластинки. До Дениса и Адриана, которым запрещалось подходить близко, доносилось то позвякивание отраженной пули, то резкий щелчок пули, прошившей броню.

Тогда же он пытался спасти от смерти Роджера Кейсмена, ныне сэра Роджера Кейсмена, пожалованного рыцарским титулом за преданную службу Великобритании в тропиках, которого он встречал в прежние дни в связи с кампанией против зверств в Конго. Прежний патриот, с усохшим лицом и цвета слоновой кости кожей, просвечивающей сквозь бороду, предстал ныне перед судом по обвинению в предательстве, которое он и не отрицал.

Трудно симпатизировать Кейсмену в чем бы то ни было, кроме его идеализма. Но он был честен, честен абсолютно, даже когда, получив деньги от Германии, отправился в Ирландию поднимать восстание. Конан Дойл считал — не без основания, — что годы, проведенные в тропиках, наградили Кейсмена душевным — да и физическим — недугом.

«Не вешайте его! — требовал Конан Дойл, этот паладин проигранных дел, которому невыносима была мысль о повешении, пусть даже последнего негодяя. — Приговорите его к какому угодно заключению. Не лишайте его жизни. Он беззащитен».

Но признать правомочность защиты Кейсмена значило бы признать Ирландию как свободное государство, находящееся в состоянии войны с Британией. Кейсмена повесили в Пентонвилле; ничего иного не оставалось; а гул канонады на Сомме набирал силу.

Конец 1916 — начало 1917 года не только несли с собой смерть, но и заставили взглянуть в лицо национальной катастрофе. Если бы литературному персонажу капитану Джону Сириусу довелось увидеть страну, некогда описанную в «Опасности…», он бы немало повеселился. Война под водой все-таки разразилась, и две сотни подводных кораблей сновали беспрепятственно, где им вздумается.

Семья Конан Дойла сплотилась еще теснее. Матушка, на старости лет ощутив свое одиночество, покинула Йоркшир, чтобы быть ближе к сыну, но все же не воспользовалась его гостеприимством и поселилась в собственном доме. Кингсли поправлялся и весело говорил о возвращении на фронт. Мэри работала добровольно в Пил-хаусе, где солдаты дожидались отправки на фронт.

В журнале «Лайт» за 21 октября 1916 года появилась статья Конан Дойла о его вере в сообщение с потусторонним миром.

Тщательно взвешивая каждое слово, он утверждал, что, столкнувшись со свидетельством жизни после «смерти, можно пойти по двум путям рассуждений».

«Или абсолютное безумие, или переворот в религиозной мысли, — писал он, — переворот, дающий нам бесконечное утешение, когда те, кто дорог нам, уходят за завесу „мрака“».

Духовное утешение! Религия! Вот на чем зиждился его подход к спиритической проблеме. Сэр Уильям Барретт, приверженец спиритизма, но не в качестве религии, именно в этом пункте не соглашался с Конан Дойлом, но подтвердил справедливость его выводов о реальности явления.

«Я рад возможности, которую предоставил мне редактор „Лайта“ — писал Уильям Барретт, — выразить благодарность сэру Артуру Конан Дойлу за смелую и своевременную статью…»

Джин уже больше не относилась к его спиритическим штудиям как к чему-то зловещему и непонятному. Ее брата, родных, ее ближайшую подругу — всех унесла смерть. Она разделяла с ним его переживания. Она верила. А он? Если он верил, то обязан был — «возвестить об этом миру».

Так в 1917 году начались и уже не прекращались до конца его дней выступления на спиритические темы. Он понимал, что его голос, голос лектора, сейчас, в грохоте войны, будет слышен не слишком далеко. Да и оставалось еще столько других дел.

Его ожидали выступления по проблемам, которые выдвигала война, и, главное, ждал завершения исторический труд о войне. И для этой цели ежедневно по утрам в Уиндлшем приезжал на машине какой-нибудь офицер и, уединившись с хозяином в кабинете до самого ланча, сообщал последние новости. Даже к концу 1916 года, после смены английского правительства, во главе которого стал Ллойд-Джордж, Германия, разгромившая только что Румынию, казалась еще более несокрушимой, чем прежде.

В Адмиралтействе мрачная кривая гибели торговых судов — красная линия на синей бумаге — ползла неуклонно вверх. Пресса извлекла из забвения «Опасность…», и это вызвало недоумение и возмущение публики. Нашлись такие, кто заявлял, что не иначе как Конан Дойл подал немцам эту опасную мысль, как будто без его помощи им было не додуматься.

В марте 1917 года пал могущественный союзник — Россия. Противник мог потирать руки: в тот момент, когда ее армия преодолела свои начальные слабости и стала мощнее, страна раскололась изнутри и была отдана на растерзание хищникам. В апреле, чтобы уравнять положение на фронте, — но не слишком ли поздно? — в войну вступили Соединенные Штаты.

В апреле же Конан Дойл был приглашен премьер-министром на Даунинг-стрит. За завтраком, состоявшим из яичницы с беконом, их было только двое: седовласый, приветливый, неутомимый валлиец и ирландец, с пеной у рта доказывающий необходимость применения нательной брони.

По правде сказать, у командования было в запасе одно всесокрушающее чудище под названием танк. К моменту битвы на Сомме Конан Дойл уже был допущен к тщательно охраняемому секрету этого нового оружия. Но танки использовались не так, как предполагалось. Первая партия — слишком малочисленная, чтобы произвести должное впечатление на немцев, — пророкотала в сентябре 1916 года.

Изобретательский гений Уинстона Черчилля — которому, между прочим, мы обязаны применением дымовой завесы на море и на суше — давно уже, независимо от группы военных, занятых той же проблемой, был поглощен разработкой идеи танковой атаки. По мысли Черчилля, танки следовало использовать во внезапном броске на прорыв вражеской линии обороны сразу большой численностью при поддержке бронированных пехотинцев.

«Не обнаруживайте готовящейся атаки артиллерийской подготовкой, — наставлял Черчилль еще 3 декабря 1915 года. — Танки могут смять проволочные заграждения. Используйте их большим числом и не упускайте фактор неожиданности; таким образом можно прорвать оборону и сдвинуться с мертвой точки».

То же самое, как мы можем видеть, говорил Черчилль в частном письме Конан Дойлу, датированном 2 октября 1916 года, добавляя, что есть две насущные задачи: обеспечение судам неуязвимости для торпед, а бойцам неуязвимости для пуль. А в то утро, 17 апреля, за завтраком на Даунинг-стрит премьер-министр Ллойд-Джордж был крайне обеспокоен событиями в России.

— Положение царицы, — сказал он, — очень сходно с положением Марии Антуанетты. Ее, видимо, ждет та же участь. Это вроде Французской революции.

— Тогда, — заметил Конан Дойл, — это продлится несколько лет и кончится Наполеоном.

Да, оба пророчества подтвердились. Мало что было настолько же не по душе Конан Дойлу, как те силы, что пришли к власти в России к концу года и спешили вывести страну из войны.

За весь 1917 год Конан Дойл написал для «Стрэнда» только две статьи и один рассказ. Эти статьи («Прав ли сэр Оливер Лодж? — Да.» и «Некоторые подробности жизни Шерлока Холмса») он впоследствии почти целиком включил в автобиографию. Но единственный написанный рассказ весьма знаменателен — это «Его прощальный поклон».

Нам не придется слишком напрягать память, чтобы вспомнить, как фон Борк, лучший германский агент, беседовал с фон Херлингом, стоя «на садовой дорожке у каменной ограды» и глядя на огни кораблей в заливе. Действие в рассказе начинается в девять часов вечера 2 августа 1914 года.

Затем, после ухода фон Херлинга, появляется долговязый ирландский американец, лучший агент фон Борка, питающий к Британии презрительную ненависть.

«Ему можно было дать лет шестьдесят — очень высокий, сухопарый, черты лица острые, четкие; небольшая козлиная бородка придавала ему сходство с дядей Сэмом, каким его изображают на карикатурах. Из уголка рта у него свисала наполовину выкуренная, потухшая сигара; едва усевшись, он тотчас ее разжег».

Мы с самого начала знаем или догадываемся, что это Шерлок Холмс, и оттого с еще большим напряжением следим за тем, как старый маэстро расправляется с выскочкой фон Борком. Но с точки зрения биографа, рассказ этот интересен по другой причине.

Даже не имея никакого представления об образе мыслей автора «Прощального поклона», из самой ткани рассказа можно понять, что это нечто большее, чем просто еще одна страница холмсовской саги. Рассказ должен был явиться настоящим «Эпилогом», как обозначил его автор в подзаголовке. В нем было и последнее напутствие, и истинные человеческие чувства, и даже несомненная любовь к Холмсу. Наконец Конан Дойл идентифицировал себя с Холмсом.