Николай Платонов - Курбский

• Название: Курбский
• Автор: Николай Платонов
• Издательство: Армада
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1998
• ISBN: 5-7632-0617-7

Исторический роман Н. Плотникова переносит читателей в далекий XVI век, показывает столкновение двух выдающихся личностей — царя-самодержца Ивана IV Грозного и идеолога боярской оппозиции, бывшего друга царя Андрея Курбского.

Издание дополнено биографической статьей, комментариями.

---

На четвертый день вернулись посланные в погоню — они никого не привезли. Войты Ковеля и Владимира будут вести розыск по жалобе князя, но они не могут сделать обыск во владениях его жены без ее разрешения: такие дела решает королевский суд.

В ночь на пятый день Курбский увидел сон: он шел по лесу, по поляне, сплошь покрытой зарослями ландышей, и кого-то искал, беззвучно плача. Ото были даже не слезы, а как бы сама жизнь, истекающая из него в заросли восковых колокольчиков, в землю, навсегда, и он не мог ее удержать, но не хотел умирать; он искал что-то любимое, нежное, но натыкался на влажную мерзкую тьму, упругую, как кожа змеи, и, отпрянув, опять искал, начиная задыхаться. И вдруг руки его нашли нечто теплое, запах ландышей проник в ноздри до дна, он почувствовал чьи-то губы, чье-то тело, а проснувшись, понял, что его сжимает в объятиях Бируте. Он не боролся — он обнял ее, покоряясь безумию, как неизбежности гибели. Он хотел погибнуть, но с ней…

Был рассвет, она сидела на краю ложа, гладила его по обнаженной груди, говорила ласково, насмешливо:

— Глупый ревнивец, разве я могу тебе изменить? Да, у меня был Ждан, который должен был передать Яну мое письмо, мы думали, это стража войта, которая ищет Яна уже год, а это оказался ты! Глупый ревнивец, как легко тебя обмануть, Андрей, как легко оклеветать меня, у которой нет защитника! Ты не можешь меня разлюбить, никогда не будет этого, никогда!

Он слушал, как в полусне, этот шепот-заклинание и ни о чем не хотел думать. Утром он велел прекратить все розыски, а вечером заболел — поднялся жар, разламывало затылок, он не мог есть. В полночь в Ковель за лекарем-немцем поскакал гонец.

Странно было лежать в постели слабым, как ребенок, смотреть и слушать в разрывы полубреда, как живет, дышит, бормочет старый деревянный дом, как через окно трепещет листвой и перекликается птичьими голосами летняя утренняя чаща сада. А ночами, когда все умирало, лежать в забытьи, просить: «Пить, пить!» — чтобы еще раз почувствовать нежные пальцы на сухих распухших губах. Мария ходила за ним, поила каким-то отваром, часто читала вслух, сидя в изголовье. При ней он был спокоен и покорен, а без нее скучал, тревожился и чего-то даже боялся. Иногда без нее возникал во всем привкус какой-то тончайшей лжи, даже в солнечном луче или скрипе половиц, а особенно в интонациях людей — нарочито веселых или равнодушных. Тогда он и ждал, и боялся ее: ему казалось, что именно она вызывает то, что однажды ему приснилось и теперь пугало его исподтишка, — ощущение притаившегося в траве маленького ядовитого животного, голого и скользкого, как пиявка. Он боялся во сне ходить по траве босиком, а раньше это любил и ничего не боялся.

Он начал выходить в сад; травы вымахали по пояс, треск кузнечиков наполнял полдень, пыльца и мелкие семена прилипали к коже, а если закинуть голову и смотреть в бледный зенит, начинала кружиться голова. После обеда он лежал в постели, а Мария сидела и читала ему вслух «Житие Августия Испанитского» — перевод с латыни, — когда слуга доложил, что приехали из Львова два судебных исполнителя, шляхтичи и слуга Андрея Монтолта[183], сына Марии, с жалобой на него, князя Курбского.

— Зови сюда одного кого-нибудь, — сказал он и сел повыше в подушках, рукой удержав Марию, которая хотела уйти.

Вошел владимирский возный, пан Вербский[184], и Курбский сердито, не предлагая сесть, спросил, что ему надо здесь. Вербский объяснил, что Андрей Монтолт подал в суд жалобу: князь Курбский избивает его мать, Марию, держит ее в заточении и, по слухам, ее уже нет в живых.

— Ну, пан возный, — сказал Курбский насмешливо, — ты своими глазами можешь увидеть, что княгиня Мария жива и здорова, вот она сидит перед тобой, а я не виноват, что ее сыновья на меня клевещут. Да пусть она сама тебе скажет!

— Что мне говорить, князь, — ответила Мария, опустив глаза, — когда пан Вербский и сам видит, что я здесь сижу.

— Так и скажи ее сыновьям и всем, кто хочет начать со мной тяжбу, — сказал Курбский. — Я хоть и болен еще, но сил у меня и слуг хватит, чтобы защитить свою честь!

Он покраснел, тяжело задышал. Возный поклонился и вышел, и слышно было, как со двора простучали конские копыта.

— Не пойму я, чего добиваются твои сыновья, Мария?

Она ничего не ответила.

Шло лето, прибывали незаметно силы, монотонные дни погружали в сонливый покой, из открытого окна тянуло горьковатым шалфеем, теплым цветочным сеном — перед домом скосили лужайку, поставили стожок.

Двадцать третьего июля, накануне дня мучеников Бориса и Глеба, перед самым обедом — он все это запомнил точно и навсегда — зашел обедневший шляхтич из местечка, Зык Князьский[185], рыжеватый, злой и глуповатый поляк, сделал испуганно-значительное лицо и сказал:

— Милостивый князь пан Анджей! Я хочу оказать тебе услугу. Нет, нет, не за вознаграждение, а как рыцарь рыцарю, из чести! — И он важно поднял тонкий палец.

— Какую услугу? Садитесь, пан Зык.

— Тш-ш! Нас никто не услышит?

— Никто, — нетерпеливо ответил Курбский.

Тогда Зык Князьский вывел из-за двери теремного отрока Ваньку Ласковича[186] и, сжимая его плечо до боли, приказал свистящим шепотом:

— Говори все, что видел, его милости тотчас!

Мальчишка начал, робея, но постепенно разошелся, а потом опять оробел: по мере того как он говорил, лицо Курбского пошло пятнами, а в голубизне глаз появился опасный льдистый отблеск. Мальчишка отвел взгляд вниз, увидел побелевшие костяшки на кулаках, вцепившихся в подлокотники, и оборвал речь. Слышно было, как в потолок бьется муха.

— Можешь ли ты… — начал сипло Курбский и откашлялся. — Можешь ли на суде при свидетелях это повторить?

— Может, — ответил Зык Князьский, — мы оба можем — я тоже видел это. — Он помедлил, но льдисто-голубой взгляд Курбского все так же неподвижно упирался во что-то мимо их лиц. — Милостивый князь может быть уверен, что мы…

— Идите, — глухо сказал Курбский, не двигаясь, — идите все отсюда прочь!..

У него побагровели уши, шея. Зык Князьский махнул мальчишке и вышел на цыпочках, скрипя сапогами.

Курбский долго сидел в оцепенении, потом сморщился, проглотил комок и так крикнул, что отозвалось по всем переходам, как в лесу:

— Гей! — И еще раз, набрав воздуха: — Гей!

Когда вбежали слуги, он приказал немедля прислать к нему Олафа Расмусена и опять оцепенел, сидел сгорбившись, на скулах ходили желваки.

Когда пришел Олаф, Курбский сказал ему:

— Поезжай тайно в имение княгини Дубровицу и поищи там беглого Ждана Мироновича или его следы. А если найдешь, сам ничего не делай, а вызови наших людей, схватите его и привезите в Миляновичи живого. Вот тебе денег на это.

С этого дня он не входил на половину Марии.

Неделю от Олафа не было ни слуху ни духу, а через неделю получили известие, что в имении княгини Дубровице нашли труп слуги князя, Олафа Расмусена, на задах в стогу сена и что, по расследованию местного судьи, он был убит во сне, о чем составлен акт и передан в суд города Владимира.

— Я сам поеду! — сказал Курбский.

Он взял с собой десять вооруженных слуг и Мишку Шибанова, а Невклюдову приказал:

— Смотри за домом — я никому не верю. Понял?

Мария пыталась удержать его от поездки. Он посмотрел ей в глаза, спросил:

— Кто убил Олафа? Не знаешь? Но я узнаю и отомщу, кто бы это ни был. — Он вытащил через ворот нательный золотой крест, прижал его к губам. — На этом кресте клянусь, узнаю, кто этот убийца!

И уехал, не попрощавшись с ней.

Он вернулся через десять дней похудевший, почерневший от солнца и пыли, молчаливый. Он не пошел к жене, а вызвал урядника Меркурия Невклюдова и рассказал ему, что нового почти нет — Олафа нашел хозяин стога, видимо, его убили из-за угла, а труп спрятали в сене, следов Ждана в Дубровице не нашли, но кто мог убить Олафа, который выдавал себя за княжеского конюха, который ищет украденную лошадь?

— Вот и все. А у вас что тут? — спросил князь.

Невклюдов развел руками:

— Хошь казни, хошь милуй, но тебя обворовали, и я розыск провел и княгининых двоих людей заточил.

— Обворовали? Кто?

Невклюдов рассказал, что была схвачена служанка княгини Раина Куковна и на допросе созналась в соучастии при ограблении личной кладовой князя, в которой он хранил документы и деньги. Невклюдов вызвал из Ковеля судью и с понятыми произвел розыск по закону. Розыск установил, что кладовую взломал брат Раины по указанию самой княгини для похищения документов на Дубровину и жалованных грамот на Ковель. Вместе с документами были похищены золотые и серебряные вещи. Курбский читал копию с опросного листа — показания Раины Куковны: «…Ее милость княгиня приказала брату моему Матвею и мне отбить окно в кладовой и оторвать железные полосы, а сама в это время стояла на крыльце. Мой брат прокрался в имение еще днем, когда князь отъехал в Дубровицу, и, спрятавшись по совету княгини, лежал до ночи в сенях возле кладовой, а ночью пролез в дыру и поотбивал замки на сундуках».