Дмитрий Щербинин - Облака

• Название: Облака
• Автор: Дмитрий Щербинин
• Жанр: Научная Фантастика

---

Король благодушно перекинул Джою заячью тушку, ну а Томасу досталось тельце какой-то птахи.

Отобедав, разомлев - двое странников пришли в благодушное настроение, и не знали, как отблагодарить короля - Джой усиленно вилял хвостом, ну а Томас, потягиваясь, мурлыкал...

Да... от всего своего, почти человечьего сердца, хотел собачий король угостить своих гостей. А тушки, которые он им выделил были самые свежие. Желудок Томаса, хоть и в первый раз, спокойно принял сырое мясо. А вот желудок Джоя взбунтовался!

Песик почувствовал сильное недомогание и, без устали вертящийся до того хвост, теперь сник, а сам он стоял, глядел своими печальными глазами и тяжело дышал.

Что ж - хорошо хоть то, что отведал он сырого мяса в окружении друзей, которые могли за ним позаботится... Он, все же, вышел из пещерки, но тут, к великому сожалению короля, заскулил, и не мог уже дальше никуда идти.

А король остановился над ним и взором своим молвил:

"Уж извини - не знал, что ты такой неженка. Ну, ничего страшного - мы тебя излечим, и ты привыкнешь к нашей пище!"

"Придется задержаться..." - угрюмо мотнул хвостом рыжий песик.

"Ничего страшного - ты только получше лес узнаешь".

Джою ничего не оставалось, кроме как согласиться.

* * *

"17 октября.

Пишет Дима. Да, не смотря на все то, что пережил я за эти месяцы, я, кажется, остался прежним... Снаружи то все покрылось коркой боли, а внутри то - внутри погребенный под этой коркой, словно в темнице - прежний я, Дима.

Все чаще стал задаваться такими неразрешимыми вопросами - что такое жизнь и, вообще, зачем она...

Наш боевой отряд сегодня, как и целую вечность, делал что-то мерзкое, в этой ненавидящей нас горной стране. Целый день беготня среди развалин кругом трескотня выстрелов - сколько трупов с сожженными лицами - плачь голодных детей из подвалов. Но самое страшное: страшнее трупов, страшнее, даже детского плача - это лица людей которые меня окружают. Это же мертвые лица! Меня окружают мертвые безумцы! Они сосредоточенны до крови из носа, но внутри то у них происходит постоянный надлом.

Из них темная, отчаянная мгла исходит и - лучше смотреть на развалины, чем на эти растворившиеся в войне лица...

О, где ты свет?! О где ж ты лучик мой?! Господи, господи! Да где ж ты весна моя ясная, светлая?! Как же, каждый день, в аду вспоминаю я то мгновенье, когда видел тебя... Так и Дьявол, этот несчастный, в бессчетных тысячелетиях, в смертной муке вспоминает те дни, когда был он еще могучим ангелом и видел небо; и как и ему - воспоминания дают силу не умирать духу, подниматься выше этот грязи! Болота, темного облака, топи... О, любимая, останься со мною, не меркни! Прошу! А я, ведь, даже и не знаю твоего имени... Но я знаю тебя лучшего кого бы то ни было во всем мире. В одном мгновенье - вечность. Я пробыл с тобой вечность! Господи, не дай мне сойти с ума! Вырваться - как же жажду вырваться из смерти туда - в жизнь...

Вот - что-то рвануло поблизости. Я сижу тут, забившись в угол, в полуразрушенном доме - на улице этот адский свинцовый стрекот - кто-то вопит - пахнет кровью - воздух упругий, гневливый - грудь давит... Еще один разрыв... Кажется, меня зовут - нет не меня - кого-то другого.

Вот берусь писать стихотворение - понимаю, что оно может оказаться последним... Быстрее, быстрее вырвать эти строки:

Как же жаль, что я не птица,

Нет и крыльев у меня,

И что очи боли спица,

Вырвала, лишив огня.

И вот стою в кружении,

Из стали, лиц и слов,

Весь в боли и молении,

Здесь без любви, без снов.

И круговерть железная,

Срывает кожу, плоть,

А высь - а высь небесная,

Жива - за дымом хоть.

Как жаль, что я не птица!

Да - вырваться, лететь,

За той - в душе хранится,

Лететь, над адом петь!.."

Стихотворение еще было не закончено, однако, дописать его Диме не дали; со двора налетела целая волна отчаянных воплей, ворох взрывов, безумная трескотня пулеметов...

К Диме подбежал их командир - лицо все в копоти, а в глазах - твердое знание того, что надо делать и, затаенный до поры до времени, ужас от непонимания, что это его окружает, и что за безумие, и по какой причине он творит.

Со злобой, стараясь вырвать из груди эту боль непонимания, эту жажду НЕДОЗВОЛИМОГО, заорал он на Диму:

- Ну, что ты тут расселся?! В атаку! На прорыв! Ты понял, рядовой?! Встать!

Он вырвал из Диминых рук тетрадь, отбросил ее в сторону, побежал куда-то дальше...

- Все, на прорыв! - неслось по полуразрушенному зданию эхо его воплей. Времени нет! Нас окружают!..

Дима вскочил было, подхватил автомат свой, но тут заскрипел зубами, автомат отбросил, подхватил смятую тетрадь - отполз в густую тень под рухнувшим перекрытием, забился там в самый темный угол - и, едва видя пред собою лист, продолжил писать дрожащей рукою, и писал он теперь не шифром, но обычным русским языком:

"И, вновь, они хотят, чтобы я бежал куда-то... Бежать... Предательство? Трусость? Что я задумал - называют дезертирством. Не хочу оправдываться... Да, черт, оправдываться не хочу! Хочу крикнуть во весь голос! Нам всем надо уйти отсюда...

Здесь нет героев - здесь есть пустота,

И кто мы - не знаю, но с болью чета.

И кто создал этот рокочущий ад,

И нами порушил цветущий сей град?..

Веленьем чего, должен здесь я страдать,

И ради ли мира людей убивать?..

Кто я, - есть ли воля, иль робот пустой?

И кто нынче правит в безумии мной?..

Но, я вырываюсь из адских кругов,

Я вихрем пронзаю заслоны богов,

Я дьявол, восставший из темных оков,

Лечу ж я тебе в вое вольных ветров!

Вот - написал. Не знаю - пусть винят меня в трусости. Им ли винить меня?! Им ли, убийцам?!... Да, они двинулись на очередной прорыв. Да, вновь будут бежать стрелять, вновь - кого-то потеряют, вновь изможденные, пустые, копящие до иных времен боль свою, залягут в какой-нибудь грязи на ночь; и вновь бег, вновь стрельба по людям...

Нас будут подбадривать словечками о доблести, о долге... В чем доблесть стрелять незнамо за что по людям?! Долг - перед кем, перед чем?! В чем долг?! Для чьего блага этот самый долг...

Я не боюсь смерти физической - боюсь духовной. А здесь все пронизано этим умиранием - чернота вливается из лиц, из стен, из пламени, из трупов...

Вижу трусостью оставаться здесь, в Аду. Тупо двигаться с общим вязким течением к бездонной пропасти... Нас окружили... Что же - я попробую прорваться из этого круга к свету, к НЕЙ..."

И тут Дима замер минут на десять, и не слышал он больше ни разрывов, ни криков удаляющихся...

С какой же нежностью, лелея в душе словно хрупкий цветок, нырнул он в хрустально мягко-лиственные воспоминания - из этого то ада... Рука его вновь задвигалась по листку стремительно выводя стих:

Там где-то был город огромный и шумный,

И трижды чуждый мне,

Я жаждал темноты безлунной,

Бежал там в творческом огне.

И город был совсем ничтожен,

Закрыт для сердца и души,

Весь мир в душе моей положен

Во царстве лиственной тиши.

Но вот лишь лик - один, весь в свете,

Один - весь город поглотил,

Напомнил - я ведь в жизни лете,

Вдруг мир весь светом озарил.

Преобразил мой взгляд и мысли,

И стены светом озарил,

И милы толпы в граде были,

Тот лик меня, как дуб, взрастил.

И вот - разлука, но я помню,

Очей прекрасных родники,

Отца и духа, сына тройню,

И звезд безбрежных огоньки!"

И вновь Дима замер, потому что совсем поблизости услышал речь, тех людей, на родине которых они творили убийства и разрушения. Голоса войны отрывистые, все время скрывающие внутреннюю надрывную боль... О эти герои местного масштаба, охотники за головами, о эта злоба... злоба... злоба переплетающаяся, сталкивающаяся, набирающая обороты в этом кровяном, давящем грудь воздухе...

От этих голосов - вновь напряженных, вновь темных - боль отдалась, разрезалась по Диминой голове. Он едва сдерживался, чтобы не застонать.

Они подняли оброненный Димой автомат, долго обсуждали что-то, потом дали молотом в череп врезавшуюся дробь - один из них заглянул под перекошенную плиту, где укрывался Дима.

Дима хорошо видел смуглое, бородатое лицо - метнулся страх, но тут же и тошно, ему стало от этого страха. У Димы в голове горной рекой неслись мысли и, казалось ему, что он их записывает...

"Ведь это же Человек. Ведь в нем же чудо Творца - Жизнь. Почему, велением кого иль чего, мы должны бояться друг друга? Почему я должен считать его своим врагом, а он меня - своим. Что это за безумные обстоятельства причиняющие боль и мне и ему - заставляющие меня тут прятаться, а его в напряжении оглядываться, высматривая ловушку? Почему мы должны делать то, что обоим нам причиняет боль, то от чего мы бы оба с радостью избавились. Что же эта за сила незримая, которая не дает всем нам, людям, стать свободными? Да какой он враг?! Враг мой - пустота. А с этим вот человеком, мы могли бы сидеть возле костра, в окружении гор. Ах, сколько бы чудесных, горных сказок он мог мне поведать!"