Александр Бородыня - Крепы

• Название: Крепы
• Автор: Александр Бородыня
• Издательство: ТЕРРА
• Жанр: Триллер
• Год: 1998
• ISBN: 5-300-01979-8

Авиационная катастрофа надолго свяжет судьбы пассажиров одного рейса. И на земле их поджидают события куда более жуткие и фантастические, чем те, что творятся в грозовом небе над бывшей Российской Империей.

---

«Дурак», — подумал я.

— Повторите, будьте так любезны! — подавив зевок, отозвался кто-то посторонний — наверное, тот самый лейтенант.

— Значит, так, — сказал завуч. — Я могу дать показания по поводу…

Я улыбался, когда слушал весь этот бред. Наш Валентин Сергеевич, высадившись из джипа, отправился, оказывается, вовсе не домой, а прямиком в милицию, где, опасаясь, что о нем могут плохо подумать, ни о какой мистике не вспомнил, зато доложил, что ему доподлинно известно, что такой-то распространяет среди детей наркотики. И что наркотики эти находятся у данного лица дома, в стенном сейфе. Что в течение всей предыдущей ночи он, Валентин Сергеевич, был невольным свидетелем оргии в усадьбе на полигоне и что меры следует, по его мнению, принимать немедля.

— Нужно поехать, осмотреть там, на полигоне… — закончил он и подытожил: — Нужно арестовать Градова и полковника этого, Егора Кузьмича. Фамилии, извините, не знаю…

Оказывается, я легко мог заглянуть в будущее — тоже дело приятное. Я ясно увидел, что добился-таки своего уважаемый завуч: выписали ордер на мой арест, приехали и нашли покойника. Число-то в своем заявлении Валентин Сергеевич перепутал, не догадался, что ночь наша была чистая фикция — липовая ночь — и для живых она не в счет.

В результате следователь, желая оправдаться перед прокурором, которого в два часа ночи разбудил для получения ордера, закатал бедного Валентина Сергеевича в психиатрическую больницу. Отвезли его в Белые Столбы прямо из отделения, как говорится, без пересадки. А что до Алана Марковича, то о нем и вовсе позабыли.

Милицию на полигон Игорь, конечно, не пустил, и полуобгоревшее тело Олега солдаты нашли только через неделю.

С любопытством обследуя ближайшее будущее, как можно, например, осматривать незнакомый тебе парк аттракционов, я одновременно перемещался по городу. Город был тот же, привычный, только вот грязи стало значительно больше. А что удивительного! Ведь, убирая труп собаки или кошки, дворник не в состоянии убрать его тень, так что везде полно мертвых животных. Небо над головой как-то неестественно отливает фиолетовым. Звезды в нем белые, жгучие, неприятные.

— Егор! — услышал я совсем рядом знакомый голос и обернулся. — Ну вот ты и умер. Я знал, что ты умрешь! — Валька шел ко мне сквозь кусты, на ходу поправляя свои окровавленные бинты. — Пойдем, Егор. Пойдем, без нас все равно тебе здесь не разобраться. Ты молодец, — он поощрительно похлопал меня по плечу. — Молодец, что остался, а не ушел туда…

— Куда? — спросил я. — Разве можно было куда-то уйти?

XVI

Кривые стены, затесавшиеся между бетонных корпусов темный кирпич и гнилые бревна несуществующих построек, неприятные натеки, развалины пострадавших от военных бомбежек зданий… в некоторых местах они буквально висели в воздухе над землей, в черноте этой ночи, и можно было подняться по разломанной, никуда не ведущей лестнице, можно было постучать и войти.

В низком фиолетовом небе плавали темные рыбы аэростатов, то тут, то там посверкивали над головой вспышки снарядов. Летели искры из буржуек, несуществующие стекла были заклеены бумажными лентами, и руки закутанных по-военному женщин разливали кипяток, мало похожий на чай, но все же величаемый чаем. Таким был город, в который я попал. Часть призрачных квартир помимо чьей бы то ни было воли пространственно совпадала с квартирами, где жили живые, и мне было больно смотреть, как бледная, давно умершая молодая, красивая мать склоняется над своим спящим шестидесятилетним сыном и гладит его по головке, а он во сне поворачивается к ней лицом и, не просыпаясь, открывает глаза, чтобы ее увидеть. Мне постоянно приходилось делать над собою усилие и вспоминать, что я тоже умер.

— И много вас здесь? — спрашивал я, принимая налитую до краев граненую рюмку и глядя на Сергея.

— Да не так чтобы очень… — Он единым духом проглотил свою водку и хлопнул донышком о стол. — Знаешь, на что это похоже? — Мы сидели в маленькой комнатке образца сорок первого года, и меня не покидало ощущение, что на дворе снова сорок первый. — Это, в общем, дрянь все… Мы ведь все тут вроде привидения. Ну, знаешь, как это обычно в литературе: убьет граф кого-то, вот и бродит потом триста лет по замку, мучается и народ пугает… — Он опять налил; я ему не мешал и не перебивал его. — Вроде убивали в законе, по приказу, на войне… врага убивали! И почему мы теперь, как тот граф по замку, по своему городу ходим? Скажи — за что?

— Кто город держит? — спросил я после долгого молчания. — Солдаты?

— Нет… не только. Энкавэдэшников полно… их больше нас будет, сильно больше, но, сам понимаешь, какие тут отношения. А в общем, разные злодеи, уголовники тоже… Но, честное слово, хуже этих, из интерната, нет. — Он здорово захмелел, лицо его покрылось пятнами, из-под бинтов сочилась кровь. — Дети! — язвил он. — Цветы жизни… Это же беспредел какой-то — что они творят… Все по фигу! Управы на них нет!..

— А как же призраки-хранители молодых солдат? — осторожно спросил я.

— Конечно! — скривился Валентин. — Какие из нас хранители… Да, хочется! — Он так шарахнул кулаком по столу, что подпрыгнули рюмки, тарелки, бутылка чуть не упала. — Хочется, но чем я могу ему, солдату этому, помочь? Напугать могу — это запросто, а уберечь?.. Как? Что мы можем?..

Сосредоточившись, я снова поймал голоса. Обсуждали мои похороны. Потом сразу, почти без перехода, я услышал речь Игоря Максимова на моей могиле. И остро захотелось присутствовать там, увидеть, как все это проходит. Сколько раз пытался себе представить — и не мог!

— Иди… — сказал Валентин, очевидно, угадав мои мысли. — Пойди посмотри… Пойди к своей старухе… — Он пытался говорить не запинаясь, но у него это не очень выходило. — Знаешь, как я тебе завидую? Нет, не знаешь… — И он покрутил пальцем в воздухе. — Ты не знаешь…

XVII

В жизни не приводилось бить детей, а тут… С каким наслаждением я расшвырял компанию малолеток, глумящихся над моей собственной могилой. За одним из юных мертвецов я даже погнался и, поймав, заголил ему жопу и всыпал хорошего ремня. Только после этого я кинулся за машиной, в которую усадили мою старуху.

Анна приложила ладошку ко рту, то ли призывая меня к молчанию, то ли пытаясь скрыть неуместную при данных обстоятельствах улыбку. Я устроился рядом с Гердой Максимовной, погладил ее по волосам, и мне показалось, что моя старушка почти почувствовала это прикосновение.

Потом я словно в горячке метался по квартире, где за столом, желая помянуть меня хорошей выпивкой, собрались эти оставшиеся в живых скоты.

Мне вдруг стало не по себе, и я спрятался на кухне. Там хозяйничала Анна. Скрючившись на табуретке, я некоторое время посидел молча, потом спросил:

— У вас есть этот цветок?

— Нет, но можно и иначе. А пока потерпите, Егор Кузьмич. — Она выглянула в кухонную дверь. — Кстати, к вам пришли, принимайте гостей!

Я тоже выглянул и обомлел от радости. Комната была наполнена людьми. Между живыми сидели и стояли, наверное, с полтора десятка мертвецов. Это были мои покойные школьные друзья, мои фронтовые товарищи, было несколько приятелей по госпиталю, я улыбался и пожимал, пожимал руки. Мы пили за тем же столом — невидимые для живых — свою мертвую водку, и, в отличие от живых, мы праздновали, а не поминали. Праздновали нашу новую встречу.

Две вещи все же немного мешали мне радоваться: во-первых, бледное лицо Герды, которая меня не видела и не слышала, а во-вторых заупокойно-чванливые речи моих дружков — пенсионеров. В особенности Костя, сволота, хорохорился.

— Уходим… Уходим по одному! — говорил он, уже пьяненький и по обыкновению злобно напыщенный. — Кого пуля фашиста не убила, нищета сожрет! Теперь вот и Егор Кузьмич…

— Заткнись ты, Константин Афанасьевич! Тошно же… — резко обрубая его речь, выдавила сквозь зубы моя старуха.

Молодец, бабка! Я думал, не посмеет, гад, ответить. Но не тут-то было.

— Путаешь, путаешь, Герда Максимовна, я верно говорю. Ты там, — он ткнул пальцем в стену, в сторону запада, — не присутствовала, твоя кровь там не лилась… Ты друзей не теряла!..

— Заткнись! — говорит моя Герда и, чувствую, заплачет ведь сейчас, задохнется от боли. — Костя! Уйди!

Живые — ноль внимания, будто и не случилось ничего, но мертвых это возмутило. Смотрю, лица мрачнеют и шепоток между ними:

— Сам-то он проливал?! Штаны в штабе он протирал, пять пар протер… Сука! Умри только, я тебе такую кровь устрою!.. — и возле носа пьяного Кости помаячил огромный невидимый кулак. — Умри только!

— Ты что, меня гонишь? Фронтового друга Егора гонишь?! — ничего не понимая, продолжал тот. — Да кто ты такая, чтобы на фронтовую дружбу руку подымать? Ты — баба! Квартиру ухватила и сиди, молчи, пока бойцы между собою разговаривают.