Антонина Коптяева - Том 6. На Урале-реке : роман. По следам Ермака : очерк

• Название: Том 6. На Урале-реке : роман. По следам Ермака : очерк
• Автор: Антонина Коптяева
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1975

Шестой, заключительный том Собрания сочинений А. Коптяевой включает роман «На Урале-реке», посвященный становлению Советской власти в Оренбуржье и борьбе с атаманом Дутовым, а также очерк «По следам Ермака» о тружениках Тюменского края.

---

— Какой же им расчет уничтожать нас?

— Самый простой… Разве ты забыл, как Ефросиньины родственники тебя из своей землянки выбросили? Думать, я ничего не знаю, слепой промеж вас хожу? Да за одно подобно обращенье морду им надо бить. А ведь они ишо метят повыкидать нас из собственных казачьих куреней. За это их надо убивать, как бандитов. Теперь разъело им губу: захотели власть над страной забрать, казачье войско начисто ликвидировать. Тут уж один разговор — настоящая война не на живот, а на смерть. Все! Кончена моя лекция. И чтоб ты через день-два, только буран малость утихнет, был готов к походу, ровно штык навостренный. Иди, не зли меня боле, а то созову стариков на круг, и по законам военной поры вложим тебе розгами — ни сесть, ни встать не сможешь. Тогда Ефросинья твоя на тебя и глядеть не захочет. Они, бабы, до мужского позора чутки, стервы!

— Всех подряд так не обработаете! И не позорно ли будет казачьему войску воевать с поротым задом?

— Искони пороли, а войско казачье на весь мир славилось. Не зря в нашем третьем отделе под Троицком и под Челябой прозываются станицы и поселки то Лейпцигом, то Парижем: из походов названия вывезены. Подряд пороть не придется: казаки воинску честь соблюдают твердо. У нас на целу станицу один Антошка Караульников полоумный был, да вот ты ишо объявился… Пшел вон!

Нестор встал, побагровев, в глазах огонь злобы и непокорства, толчком открыл дверь в сени, следом потек запах винного перегара и горьковато-душный жарок печи, натопленной кизяком.

42

Отмахнувшись от участливого любопытства Харитины, Нестор выскочил на высокое крыльцо и с минуту, придерживаясь за резную дубовую балясину, обдаваемый снежными вихрями, жадно дышал — глотал студеный воздух.

Крыша амбара и копны сена над базами, где в тесноте стояла скотина, еле виднелись в крутящейся белой замяти — мело отовсюду. Вот оно, родное гнездо Нестора, которое он обязан по долгу родства и круговой общинной поруки защищать до последней капли крови… Опухшее с похмелья лицо разгневанного отца, тяжелые его угрозы отталкивали от признания такого долга. Но в то же время ясно представлялась возможность жестокого наказания за отступничество.

Только ли чувство к Фросе было причиной того, что Нестору не хотелось воевать с русскими рабочими? Нет, видно, не пропали даром разговоры с Антошкой Караульниковым. Почему его называют полоумным? Не примечал этого Нестор. Толково всегда рассуждал Антошка: одно дело усмирение при мятежах (хотя карательные экспедиции тоже позор), а тут, воюя с рабочими-большевиками, придется применять оружие и против старых и малых — на войне как на войне!.. Надо будет обстреливать свои, русские, города, свои села. А большевики начнут палить по казачьим гнездам?..

Нестор вообразил, как на этом дворе разорвутся снаряды, загорятся постройки и в клубах дыма будут биться кони, отчаянно упираясь перед распахнутыми воротами. Кони и коровы сгорят, но с места не сойдут, их можно вывести, только завязав им глаза. Но кто сделает это, если мать, Харитина и Фрося будут метаться под обстрелом в поисках убежища для себя?

— Да зачем нам такая булга кровавая?!

Нестор развел руками, будто взлететь хотел, сбежал по заметенным снегом ступеням крыльца и бросился к летней кухне.

У низко прорезанного окна, с нетерпением ожидая мужа, стояла Фрося. Нервно кутая плечи шалью, она тревожно-вопросительно и оттого, казалось, отчужденно посмотрела на него. Однако освещенное снизу скудным светом уходившего хмурого дня, необычайно бледное лицо ее с бровями, чуть приподнятыми туго затянутым чепчиком волосника, выражало столько любви и нежности, что у Нестора сразу отлегло от сердца. Он порывисто обнял ее, отчего широкие юбки на ней крутанулись колоколом, и, не выпуская из рук, присел на скамью.

— Снегу-то сколько! — Фрося стряхнула тающие снежинки с мягких волос мужа, провела ладонями по его щекам.

Он взглянул снизу, на ресницах его блеснула влага…

— Ты… Плачешь?

Нестор спрятал лицо в сборках ее кофточки, ощутив нежную теплоту строго упрятанных маленьких грудей, и голос его прозвучал глухо:

— Ты сама говоришь: снег… Вот и тает.

Она отстранилась, настойчиво приподняла его голову.

— Что он тебе сказал?

Нестор недобро усмехнулся, судорожно кривя губы:

— Обещал выпороть на круге, если стану уклоняться от мобилизации.

— Значит, решили в самом деле воевать?

— Выходит, так.

На минуту в кухне водворилось молчание, только буран бешено возился на крыше, свистел в трубе, выбрасывая искры и пепел из подтопка. Фрося полюбила уже бескрайний простор вокруг станицы, затянутый сейчас белесой мглой метели, расстилавшей в степи белые свои полотна, хлещущие по сугробам. Пусть бы дуло, мело так, чтобы до самой весны стояла между небом и землей эта обжигающая морозом завеса, отгородившая станицы от Оренбурга, где сидел атаман Дутов, готовый ради богачей столкнуть в смертельной схватке казаков и рабочих.

«Пусть бы он остался один и сбежал от страха на край света, — словно жаркое заклинание произнесла мысленно Фрося. — Без него при Советской власти городские буржуи и богатеи станичники вели бы себя смирно. Без него народ жил бы спокойно. Ведь большевики, о которых с такой злобой говорят здешние бородачи, не только за рабочих стоят да за крестьян, они и трудящихся казаков уважают.

Чего им теперь делить, простым казакам и рабочим? Землю? А зачем земля дедушке или отцу и Мите? Да тому же Харитону? Ведь они ни пахать, ни сеять не умеют и никогда заниматься этим не станут. Но если они начнут воевать с атаманом и его войском, то будут стрелять в Нестора, а Нестор помчится на них, выхватив шашку — не пойдет против рабочих, свои же пороть станут».

— Давай убежим отсюда! — шепнула Фрося, боязливо оглядываясь на дверь, в которую, как голодный бродяга, охая и завывая, ломился буран.

— Куда же мы убежим? — Нестор грустно улыбнулся. — Что делать-то будем?

— На Каспий подадимся, к рыбакам, либо в степи к киргизам. Киргизы, они добрые. Ты будешь коней пасти, я — кобылиц доить, кумыс делать. Ваших коров с телятами тяжельше доить, да и страшней они, когда рога уставляют.

То, что она сказала: «ваших коров», — больно укололо Нестора: он так хотел, чтобы она чувствовала себя дома в его родной станице. Хотел… Но теперь понял: чужой и он на своем подворье. Что, если в самом деле силком поведут, словно вора пойманного, да при всем честном народе оскорбят, опозорят?..

— Ну чего же ты молчишь, о чем думаешь?

43

Он ничего не успел ответить, как вбежали, смеясь и отряхиваясь, Харитина и Николай в новенькой казачьей форме с ярко-голубыми лампасами и погонами.

По вечерам Харитина накручивала на бумажки отпущенный «висок» мужа, смачивая густые глянцево-черные волосы сахарной водой, чтобы лучше держались завитки, и, когда Николай надевал форменную фуражку, любовалась лихим видом своего казака. Влюбленные молодожены были так беззаботны с виду, словно и не предстояла им скорая тяжелая разлука, будто не на войну, а на учения в летние бараки протрубили сбор. Обмениваясь шутками и поцелуями, они рассматривали новенькую шашку, забавляясь ею, как игрушкой. Харитина, следуя обольстительному примеру Нестора, готова была день-деньской висеть на шее у своего Николаши, и даже Аглаида, уже проводившая мужа, не попрекала ее за нескромность.

— Что, свояк, пора нам двигаться в Оренбург? — Николай подышал на зеркально блестевшее лезвие шашки, любовно потер ее рукавом мундира, играючи бросил в ножны и встал, красуясь под умиленным взглядом Харитины, почти задевая головой низкий потолок кухни. — Батя сказал: чуть поутихнет буран, выступят мобилизованные из станицы.

— Может быть, он еще неделю, а то и месяц пробушует…

— Все равно не будем сидеть у моря да ждать погоды. Этак дождемся, что нам башки посшибают.

— Не сами ли нарываемся?

Узкие глаза Николая весело сверкнули на пылавшем густым румянцем лице:

— Я в политику не лезу. На то есть атаман и войсковой круг. Они и в ответе. Мое дело приказ исполнить, да притом так наловчиться, чтобы живу остаться.

— Не рассуждая при царе жили.

— А разве плохо казакам жилось при царе? — простодушно спросил Николай. — Вот разделайся с большевиками, и опять все пойдет по-хорошему.

Харитина не стерпела — ввязалась в разговор:

— Как же ты, братушка, думашь обойти приказ? Или тебе Фросина родня ближе, чем свои кровны?

— Фросина родня тут значения не имеет. — Нестор насупился, чувствуя, что в прямом вопросе сестры есть немалая доля правды, которой он боялся. — Они нас с Фросей сами отшили — это факт. С большевиками мне не по пути. Но просто ни к чему нам воевать с Россией.

— Мирно все равно не отсидимся. — Николай задумался, однако долгие размышления были не в его характере, и он, улыбаясь, тряхнул «виском», повисшим плотной прядью до сросшихся бровей. — Получу чин хорунжего либо старшины, отвоюю — и скорей домой, к Харитинке. Чую, казачья служба мне по сердцу придется. А ты звание воинско уже имеешь, училище казачье окончил, в джигитовке многих превзошел. Я бы на твоем месте часу не раздумывал, только зря батю дразнишь.