Антонина Коптяева - Том 6. На Урале-реке : роман. По следам Ермака : очерк

• Название: Том 6. На Урале-реке : роман. По следам Ермака : очерк
• Автор: Антонина Коптяева
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1975

Шестой, заключительный том Собрания сочинений А. Коптяевой включает роман «На Урале-реке», посвященный становлению Советской власти в Оренбуржье и борьбе с атаманом Дутовым, а также очерк «По следам Ермака» о тружениках Тюменского края.

---

Им было так хорошо под накинутой на плечи шинелью.

— Будто у окошка сидим! — говорила Фрося.

— Сам себе не верю. Я ведь чуть с ума не сошел, когда тот гад умчал тебя. Казак?

— Казак.

— Жалею, что не зарубил его.

— Пускай живет, а то тебя в острог посадили бы. Не говори про них. Не хочу я! Прошло, будто сон худой, и ладно. — Фрося обвила шею Нестора теплой рукой, просунула гибкие пальчики за его воротник. — Я так стосковалась по тебе.

Он вспыхнул, задержав в своей горячей ладони ее руку, серьезно попросил:

— Давай сидеть смирно. Мы ведь теперь навсегда будем вместе. Поедем сегодня в нашу станицу, и все увидят, какая ты у меня хорошая.

— А как я туда заявлюсь в этаком наряде?

— Сейчас мы зайдем в магазин, и я куплю тебе платье и ботинки.

— Магазин еще закрытый. Поедем лучше к нам, в Нахаловку.

— К тебе домой нам нельзя. — Нестор, сердясь и недоумевая, рассказал о своем неудачном сватовстве.

Фрося выслушала, почти не дыша.

— Вот почему никто не стал выручать меня? Ведь Вирка-то, наверно, сказала им!.. — Но, вспомнив, как удалось выскользнуть из сети, раскинутой «старым пауком», Фрося развеселилась снова: она была на воле, Нестор был с нею, теперь ли унывать?

— Если нас прогонят и из твоей станицы, мы обратимся к Александру Алексеевичу. Он нам поможет, — обнадежила она Нестора, гладя его по щеке.

— Кто это?

— Коростелев. Наш главный большевик.

— Скажи пожалуйста! Какие все у тебя важные знакомства!

Она покраснела: наверное, он имел в виду ее рассказ об обещанных сегодня ночью богатстве и почестях.

— Не виновата же я!..

Потом они опять проехали по главной улице города. Фрося, чтобы не привлекать внимания зевак, надела шинель Нестора, туго запахнулась ею.

— Здесь мы, пожалуй, найдем все, что надо. — Нестор спешился у магазина готового платья, снял с седла Фросю и нехотя опустил, босоногую, на тротуар.

Поначалу у обоих глаза разбежались, когда приказчик щедро разложил на прилавке товар. Но, посмотрев, дружно облюбовали широченную темно-малиновую юбку в шесть полос, с черной кружевной прошвой по подолу и малиновую, узенькую в талии кофточку с отрезной баской, с кокеткой, тоже обшитой кружевом. И еще один наряд они выбрали попроще, с черным крапчатым узором по серому полю, с такой широкой юбкой, что раскинутый «зонт» ее мог бы закрыть почти весь пол нахаловской землянки. Фрося сразу надела серое поверх своего странного наряда.

— Материя больно хороша… Я потом переделаю, — сказала она, просительно глядя на Нестора, который хотел было сбросить ее платье.

Когда выбрали черные удобные башмаки с застежкой на пуговицах, Фрося натянула в уголке за ширмой чулки, надела впервые в жизни круглые с бантиками резинки, а потом повязалась кашемировым платком с яркими розанами по черному полю.

— Настоящая станичница. — Нестор заботливо оглядел ее и, не торгуясь, купил еще суконное полупальто с плюшевым воротником.

Фрося трогала покупки, тихо улыбаясь, смотрела на своего милого, и опять ей казалось, что это сон, но сон такой, от которого не хотелось пробуждаться. Впервые ей покупали столько обнов сразу, и каких хороших!

Хозяин магазина понимающе любовался на молодых людей, присоветовал взять еще полушалок попроще, нижние рубашки, два запона, будничный и праздничный, полдюжины носовых платков. Отстранив приказчика, он сам достал коробку с шуршащими канаусовыми нижними юбками, слезая с лестницы, вытянул еще одну, тоже с юбками из бумажной байки.

— Покупательницы этот товар очень уважают.

Фрося знала, что зажиточные женщины носили по пять-шесть нижних юбок сразу, чтобы казаться толще в бедрах и не просидеть пятна при «месячных». Особо гнались за дородностью казачки-хохлушки, и Фрося не раз слышала на базаре их критические замечания по своему адресу.

— Яка это девка — як жичка!

Ей совсем не хотелось предстать перед родителями Нестора похожей на хворостинку, но Нестор и так уже поиздержался, а вдруг их не примут и в станице? Куда они тогда подадутся с ее нарядами, без денег?

— Хватит. Спасибочка, — сказала она, испуганная этой мыслью, охваченная тревогой за любимого человека.

— А сколько тебе лет? — спросил Нестор.

— Осенью шестнадцать минет.

С минуту он смотрел, как стояла она — талия в рюмочку над сборчатой махиной юбки. Румянец разыгрался во всю щеку, черные глаза так и горели, светясь любовью, нежностью, радостью.

— Горе ты мое! Ведь нас венчать не станут. Придется к епископу Мефодию обращаться, чтобы разрешил.

— Что ты? Это нельзя!

— Отчего же нельзя?

Лицо ее стало матово-белым, прозрачным.

— Он меня звал в церковный хор. А после рассердился. Содрал с меня красную косынку на улице и чуть не задушил.

— Что ты говоришь?..

— Вот провалиться! У меня на плечах такие синяки были, почище сегодняшних.

Нестор засмеялся:

— Святой отец! Это мы слышали…

— Чего слышали?..

— Большевиков он терпеть не может. И женщин в красных косынках тоже…

47

Неприветливо глянула на них Изобильная с голого берегового бугра. Еще не так давно приходилось здешним станичникам устраивать на улицах заграждения из опрокинутых борон и тесно составленных телег и саней, чтобы не могли ворваться врасплох не мирные степняки. Летом в береговых зарослях Илека сторожевые казаки слегка переплетали на ночь кусты терна, красноталов и колючей чилиги, а утром сразу обнаруживали, где пробирались лазутчики врага. Боялись тогда казачки переходить по насыпи-перебоине за старицу Илека: вмиг налетали киргизы, и, если успевали увезти за пограничную черту — прощай родная семья. Пленным рассекали пятки, заращивали в ранах конский волос, чтобы не уходили далеко, — сваливала боль на ходу. Некоторые так и жили до смерти в неволе вблизи своих станиц, хотя раньше на Меновом дворе в Оренбурге два раза в год — в осенние и весенние ярмарки — обменивали пленных.

С детства наслушался Нестор песен и рассказов о молодых полонянках, сгинувших в степных аулах, о замученных казаках. Но куда больше пелось песен о походах и саблях острых, об удалых атаманах и волюшке молодецкой, песен лихих и раздольных, прославлявших казачью свободу. Где же она, эта свобода? Пожалуй, правильно говорил дружок Антошка Караульников, что пользуются ею только отцы семейств — богатые самодуры-бородачи. Да и то, не зная, куда девать эту свою силу-власть, тратят ее чаще на мелкое домашнее тиранство. А молодых казаков шпыняют родители, отчитывает станичный круг, тех, что постарше, служба заедает с руками, ногами, начальство муштрует, кто не сгниет в окопах, тех гоняют на усмирение…

Что же остается от всей вольной воли молодому казаку?

Нестор вздохнул:

«Невесту привез, а в дом веду, как на казнь. И она хоть бодрится, а видно, нелегко ей. Но жить-то надо, значит, ладить с родными приходится, покорность оказывать отцу-матери».

Фрося правда с тревогой смотрела на широкие улицы станицы, привольно раскинувшейся на бугре. Все тут было непривычно и чуждо ей: добротно свитые, высоченные плетни, мазаные и побеленные большие дома под тесовыми и железными крышами.

В низине, где зеленела пойма реки Илека, среди высоких тополей тоже виднелись плетни «пригородов», а за ними — избушки-мазанки с толстыми трубами.

— Это карды, — пояснил Нестор. — Летом в них кое-кто овощи сажает, зимой скот живет и работники-кормельщики. Скота и птицы у нас — дворы ломятся, в этом все богатство. Вон на озерах, за перебоинами, где плотники наезженные, видишь, сколько гусей. А на том, нашенском, краю — большая старица Баклуша, в ней гусей и уток тьма-тьмущая. Живности — девать некуда, а житье скаредное. Так что уж не обессудь!

Фрося прижалась плечом, глянула улыбчиво:

— Что ты понимаешь насчет скаредности-то? Вот зашел в магазин и столько деньжищ ухлопал сразу!

— Да ведь не зря! — Нестор припомнил Нахаловку, смутился. — Если сравнить, то конечно… Но вот посмотришь — сама поймешь.

Белоног похаживал кругом, шелестел жесткой травой-резучкой, затянувшей сквозным покровом наступавшие здесь когда-то песчаные барханы. А молодые стояли, не спеша войти в станицу: пусть сначала родные узнают об их приезде.

Их, конечно, уже приметили из крайних окон: во дворах слышались разговоры и девичья суетня.

— С той — нашей — стороны бегут в Баклушу родники по оврагу Джеренксай. Там, выше, сад большой, яблоки родятся, и мельница работает над плотинкой. В половодье все заливается. И еще одна мельница есть в пойме, где Илек пустили недавно по новому руслу, во-он, где лес густой за лугами. Там у нас покосы.

Оживленное лицо Нестора казалось Фросе необыкновенно красивым, у нее дыхание останавливалось, когда она смотрела на него.