Антонина Коптяева - Том 6. На Урале-реке : роман. По следам Ермака : очерк

• Название: Том 6. На Урале-реке : роман. По следам Ермака : очерк
• Автор: Антонина Коптяева
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1975

Шестой, заключительный том Собрания сочинений А. Коптяевой включает роман «На Урале-реке», посвященный становлению Советской власти в Оренбуржье и борьбе с атаманом Дутовым, а также очерк «По следам Ермака» о тружениках Тюменского края.

---

Леденящий ветер налетел на нее посреди крошечного дворика, осыпал колкими снежинками голые по локоть руки и шею, раздул полы кофточки. Фрося замедлила и остановилась, всматриваясь в мутное небо. Нет, не разверзнется, не зашелестят в голубом сиянии белые крылья ангелов.

«Господи! Вот бы простудиться и умереть! Тогда батя спохватился бы, пожалел о своей грубости».

Звонкий перестук лошадиных копыт вспугнул девушку: несколько всадников рысью вылетели из переулка. Крутясь на резвых лошадях, они задержались возле наследовских ворот.

— Какая это улица, барышня? — спросил ближний из конников, перегибаясь в седле и присматриваясь к тонкой фигурке с черной косой на светлой кофточке.

— Называют Первой улицей, а так просто — Нахаловка.

— А вас как зовут? — Он почти перевесился через плетень, разглядел в полутьме большеглазое девичье лицо и вдруг, как большая птица, перемахнул во дворик прямо с седла.

Пугливо заслоняясь охапкой хвороста, Фрося отступила от него, но он положил ладони на ее озябшие руки и, сжимая их, сказал радостно, не обращая внимания на шутки спутников:

— Наконец-то я нашел тебя, Фросенька!

— Уходите… Я вас не знаю.

— Разве забыла? На масленой… в Форштадте. Но почему так легко одета? Ты простудишься.

— Уходите! Уходите, — твердила Фрося, потрясенная неожиданной встречей. — Ради бога, не срамите меня.

Позади них стукнула, со скрипом открылась дверь. В слабо освещенном прямоугольнике встал Митя, пригнувшись под притолокой.

— Где ты запропала? Кто это с тобой?

— Хорунжий Нестор Шеломинцев! А вы кто?

— Я Фросин брат, — с юношеской доверчивостью ответил Митя, которому и в голову не пришло заподозрить в чем-нибудь сестренку.

На шум голосов выглянул на улицу Харитон.

— Ваше благородие! — иронически обратился он, увидя офицерскую кокарду на папахе казака и группу всадников за воротами. — Зачем пожаловали к нам? Не насчет ли обыска спохватились? Царской милостью мы уже взысканы предовольно: все углы обшарены. Фрося, чего ты зябнешь, дурочка? Айда домой.

— Почему вы со мной так разговариваете?

— Как еще прикажете? Нашли время по чужим дворам шастать!

Нестор шагнул к Фросе, но замедлил, боясь повредить ей:

— Мы дорогу спрашивали. Заблудились в вашей Нахаловке…

— Это другое дело. Куда вам? К лагерям юнкерского казачьего училища? Левее надо. Айда покажу. — И Харитон как был без шапки и ватника, пошел к воротам, оттесняя к ним Нестора.

18

Фрося разожгла под таганком костерчик, поставила котелок с водой и в изнеможении присела возле печи, уронив на колени ноющие руки.

«Крепко я дровишки держала! — удивленно подумала она, потрогав саднящие царапины на коже. — С испуга ухватилась: Нестор-то словно с неба свалился. Что, если бы папаня в эту минуту возвернулся?! — Фрося вздрогнула от внутреннего холода, представив такую возможность, съежилась в комочек. — Ладно, Харитон выпроводил казаков! Не надо встречаться, не надо!»

Но вспомнила, как лихо перемахнул Нестор через забор, и сердце заболело сильнее, чем ссадины на руках.

«Смело он с Харитоном разговаривал и ведь назвал себя: Нестор Шеломинцев. Видно, не хотелось ему уходить! — Фрося неожиданно рассмеялась, затаенно, радостно. — Все равно буду думать о нем. Пусть ругают, пусть со двора прогонят».

Огонь на шестке облизывал желтыми языками черный от копоти котелок с водой. Озаренное мерцавшим светом лицо девушки цвело молодым весельем впервые разбуженного счастливого чувства. Как в землянке Туранина после грозного окрика отца, она сжала ладонями щеки, но теперь совсем по-иному, будто собиралась запеть или, вскочив, закружиться в бешеной пляске.

Братья, не придавшие значения тому, что их сестренка разговаривала во дворе с проезжим казаком, были заняты своим делом. Родители задержались у Тураниных, и этот ябеда Пашка… Только что Фросе хотелось умереть, провалиться сквозь землю, и вдруг, словно ветром вольным подхваченная, взлетела душа, освобожденная от всех страхов и сомнений.

Проснулся дедушка Арефий, свесил с полатей седую голову с серебряным клином бороды:

— Никак, вы чаевать собрались?

— Слезай, деда! Я тебе саечку свежую купил, — поспешил порадовать старика Митя.

Наскоблив ножом крошек от плитки чая, Фрося бросила их в котелок, бурлящий на тагане, потом стала собирать на стол: достала из шкафчика единственную фарфоровую чашку, эмалированные кружки, стеклянную вазочку с мелко-мелко наколотым сахаром. Нарезая пшеничный хлеб, вздохнула, пожалев о кругликах, и принесла из сеней кусок сала:

— Пировать так пировать!

— Правильно, мировое событие произошло — не грех и чаю выпить! — задорно отозвался Харитон. — Теперь жизнь должна взыграть по-новому, по-хорошему. Власть Советам — пролетариям дорогу. Старые порядки побоку.

Митя улыбнулся спокойно и ласково, блестя такими же, как у Фроси, черными глазами:

— Не просто все переиначить! Были мы вчера с ребятами еще на одном митинге в цирке Камухина. Там ораторов выступала тьма-тьмущая. Насчет будущей жизни толковали. По всей видимости, интеллигенты в союзе с буржуями страной управлять будут. А нам, рабочим, придется прежде культурой овладевать.

— И ты согласный с этой брехней? — сразу ожесточился Харитон. — Что вас с батей нынче повело? Ну, батя — куда ни шло: он эсеров с народниками путает. Заслуги их боится умалить. Но народники давно уж повымерли, а эсеры ладят рабочему классу на голову сесть. Восьмичасовой день у нас самих давно в программе, о национализации промышленности они ни гугу, войну прекратить не хотят, а насчет земли подпевают помещикам. Чему у них учиться? Кому нужна ихняя культура?

Митя смущенно повел крутыми плечами.

— Я еще не разобрался толком. Да не фырчи ты на меня! Мы ведь правда без понятия — как, например, производство наладить. Образования у нас нету, а страной править — не на тройке с бубенцами кататься!

— Эка рванул! — Дед Арефий, опустив в кружку кусок сайки, чтобы размякла, посмотрел на оживленные лица внуков, грозя кому-то крючком пальца, сказал. — Ишь удумали! На тройке, ежели плохой кучер, сразу на столб налетит либо об угол трахнется. А страной-то от веку всякие адиоты правили, и ничего, никакая холера их не брала.

— Ты о чем, деда? — Харитон недоуменно вскинул рыжие брови, нагнав морщины на широкий, упрямо выставленный лоб.

— О том самом. Чай, уж не хуже этих обормотов управимся на пользу трудящемуся народу.

— Во, видал! — торжествуя, сказал Мите Харитон. — За такую премудрость, деда, я тебе завтра две сайки добуду.

Дед Арефий добродушно улыбнулся:

— Нонче, ребятки, хороших саек нету. Для саек тесто идет крутого замесу, шибко битое. А пекари свою выгоду смекают — привесу на жидком тесте добиваются. Кругом расчет. И я тянусь за куском помягче: съел зубы-то. Теперича дела получше пойдут — вставлю себе железные.

— Золотые, дедушка! — смеясь поправил Митя.

— На кой они мне, золотые-то? Опять за буржуями гнаться? Этакой культурой я овладевать не желаю. Однако золотое колечко для Фросеньки, когда замуж ее станем выдавать, все вместе осилим купить. Есть и у меня для того неразменный рупь.

Фрося вспыхнула, чуть не опрокинув свою чашку, но в дверь кстати ввалился Костя Туранин, приплясывая, потопывая застывшими на морозе отцовскими сапогами.

— Здорово, дружки! Дедушке Арефию — почтение!

Радостный, он подошел к Фросе, натолкнулся на отчужденный, почти враждебный взгляд и сразу притих: смуглое лицо будто увяло без улыбки.

— Садись с нами чаевать, сынок! — Дед радушно засуетился: принес кружку, отломил кусок сайки. — Присаживайся, погрейся чайком. Видно, в город бегал?

Костя кивнул, скинув полушубок, молча уселся на скамью.

— Чего надулся? — дружелюбно спросил Митя, он сразу уловил причину перемены в настроении приятеля, бросил взгляд на сестру и удивился тому, как мгновенно посуровела она.

«Отчего невзлюбила Костю? Друзья ведь с малых лет! Парень славный, работящий, скромный».

— Нет, братцы, скромность теперь надо побоку! — словно проникнул в Митины мысли Харитон. — Если дело до рукопашной дойдет, я от Левашова и Заварухина не отстану.

— Против кого драться-то будете? — спросила Фрося, не скрывая тревоги.

— Да ведь все старое на месте осталось. Посмотрел я, какое ликование на митингах было. Буржуи, офицерня, господа с дамами целовались, как в Христов день. Значит, рады они, что Николашку взашей из дворца вытолкали. Всем он осточертел со своей немецкой мадамой. Но эти господа теперь тоже кадило раздуют — другого золотого кумира из запаса вытащат. Поэтому и ораторов с каждым днем нагоняют, чтобы у рабочих в мозгах затмение сделать. Вот Митяй уж попался — поверил, что надо идти на выучку к культурному капиталу.