Антонина Коптяева - Том 6. На Урале-реке : роман. По следам Ермака : очерк

• Название: Том 6. На Урале-реке : роман. По следам Ермака : очерк
• Автор: Антонина Коптяева
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1975

Шестой, заключительный том Собрания сочинений А. Коптяевой включает роман «На Урале-реке», посвященный становлению Советской власти в Оренбуржье и борьбе с атаманом Дутовым, а также очерк «По следам Ермака» о тружениках Тюменского края.

---

Натягивая струны нитей из конского волоса, Антон с привычной ловкостью свивал их в одну, завязывал узлы лесы, приплетал поводки для крючков-кованцев и молчал, будто испытывал терпение Нестора. Все он умел, этот «цыганский князь — носом в грязь» (так дразнили его в детстве), но в главном не нашел себя в казачьей среде, потому и слыл в ней чужаком. А сейчас и Нестор почувствовал себя вроде недорослем, обеспокоенный мыслями о том, как жить дальше, чтобы не стыдно было перед женой и будущими детьми?

— Ты сам-то что надумал? — спросил наконец Антон, поплевав на смуглые пальцы, чтобы ловчее стянуть жесткий узел.

— Вот решаю… Буду говорить с отцом, чтобы выделиться.

— Своим хозяйством начнешь обрастать?

— Надо определяться в жизни. Службу казачью теперь побоку: Советы другие порядки установят.

— Пожалуй, — неопределенно пробормотал Антошка. — Ты вроде не очень ретив к ней, службе-то…

— Смотря какой! К военной я крепко готовился. Сам знаешь… А потом пошла заваруха: выступили всем войском против своих. Фрося — это одно, а другое — нельзя у себя в государстве уничтожать трудящийся народ.

— Дошло-таки до тебя! — обрадовался Антошка и сильно от избытка чувств ударил Нестора по плечу, но даже не пошатнул. — Здоров ты стал, покуда болел! — добродушно съязвил он.

— Я всегда здоров, но тревога одолевает, что дальше-то будет? Упразднят казачество или нет?

— Жалеешь?

— Конечно, жалко. Привыкли к этому званию: родились с ним. Но проливать кровь только ради звания я не согласен. Порядки домашние тоже в тягость стали. Отец и раньше был с характером, а теперь всё время кулаками стучит. Поэтому-то и хочу устроиться отдельно, пахать да косить не хуже кого другого сумею. Трудно будет нам с Фросей сначала вести свое хозяйство, но зато на воле. Пахарь да казак — других профессий у меня нет.

— Насчет профессий у меня еще хуже: не казак и не пахарь теперь: отец ничего не даст на выдел. Разве только побоится держать все в одних руках: прибедниться вздумает. Я у него ничего просить не стану, пусть лучше дружки в Краснохолмской мне помогут, может, на курсы куда отправлюсь. Грамотный ведь я и не перестарок, поучиться еще хочется.

— Гляди, в комиссары выйдешь! — подтрунил Нестор, наконец-то раскумекав, какие «дружки» у Антошки в Краснохолмской, к кому он там «прислоняется». — Значит, ты с большевиками водишься? — прямо спросил он.

— С большевиками нет, а был там хороший человек, учитель Шибрин Николай Андреевич… Горуня у него учился. С ним я разговаривал не раз. И с первого раза понял, отчего тамошние ребята от него без ума. Мог он любого за душу взять доходчивым словом! И из себя такой светлолицый был, красивый…

— Почему «был»? Разве он умер?

— Убрали его за распространение среди учеников запрещенных книжек. Он под надзором находился, как ссыльный, а тут снова проследили и сцапали года четыре назад.

— Раз ссыльный, значит, большевик, — насупясь, сказал Нестор. — Какие же книжки?

— Интересные. — Антошка опять посмеивался, озорновато встряхивая черными кудрями. — Не мешало бы и твоему папане почитать, чем кулаками попусту размахивать.

— Станет он!

— А ты?

— Я?.. Мне сейчас тоже не до того: и так голова кругом идет!

* * *

Вся станица, пользуясь установившейся тихой погодой, вывозила сено с дальних покосов.

— Быки для того сотворены, чтобы у конников душу выматывать. Скорости от них не жди и не требуй.

Вот и посылаю тебя не в очередь, потому что вам с Ефросиньей хоть на черепахах, абы в обнимку, — говорил Григорий Прохорович, выпроваживая молодых со двора.

Шутил он невесело, как бы через силу; слетел с него за последнее время казачий форс: оброс кудлатой бородищей, телом огрузнел, а с лица осунулся, и в глазах чертики беспокойные мечутся.

Дорога в киргизские степи шла через пойму. Над кардами клубились столбы сизого дыма: кормельщики-киргизы, не жалея кизяков, калили печурки в своих саманных кухнешках, и запах жилья перевивался с запахами свежего навоза и рубленных осенью талов. Вьюжный февраль сровнял русло Илека и его проток с берегами, пышно лежали кругом снега, а на нежной голубизне неба белела покрытая инеем хитрая путаница высоко поднятых тополевых ветвей.

— Нам и на быках славно! — сказала Фрося, представив себе мрачное лицо «папани» (пускай сердится!), и оглянулась на целый обоз бычьих упряжек: позади ехали работники. С ними Айша, — в меховом треухе и полушубке, не отличишь от мужчин. Трое детей Айши живут с отцом в кардах, помогают ему управляться со скотиной, не боясь ни острых рогов, ни литых конских копыт. Айша и Фрося будут кашеварить в степи, пока мужчины навьют сено на возы. Переночуют все в шалашах, покормят быков — и обратно.

— А если попросят тебя поехать в Оренбург, в казачий Совет? — неожиданно спросила Фрося Нестора, задумчиво щурившегося от слепящих лучей утреннего солнца.

— Попросят — поеду. В большевики записываться, конечно, не стану, а, как делегат станицы, сказать слово от казаков могу.

— Какое же слово? — Фрося подсела поближе.

— Вот какое… — Нестор сгреб ее разведенными полами тулупа и, смеясь, опрокинулся вместе с ней на солому, подстеленную в широких санях.

Лежа на его груди, Фрося зачарованно смотрела в светло-зеленые глаза, блестевшие перед нею, как два родничка.

— Моя навсегда?

— Навечно.

— Целуй! — Он властно подставил красивый рот, и она радостно приникла к нему губами.

* * *

Не прошло и двух суток, как станица переполошилась: прискакал нарочный с наказом атамана. В наказе говорилось, что он, Дутов, никуда от войска не сбежал, как треплют злые языки. Он-де явился в Верхнеуральск и там, торжественно встреченный, собирает силы для нового наступления. Отовсюду стекаются к нему славные партизаны, и уже арестовал он членов Верхнеуральского Совдепа и созывает казаков на заседание чрезвычайного войскового круга.

«К вам обращаюсь я в трудные минуты для всего казачества, верные сыны войска оренбургского и войска уральского. Ударьте в набат, чтобы звон его разнесся от верховья реки Урала до Каспийского моря. Подхватят этот призывный звон славные сыны Терека, Кубани и Тихого Дона, отзовется на него казачество сибирское, забайкальское, дальневосточное. Увидев верность казаков матушке-России, поддержат нас иностранные государства. Все бывшие союзники России объединятся у постели нашей смертельно больной родины и помогут нам уничтожить предателей веры и отечества — большевиков».

Оторопело, обрадованно, но и со страхом слушали матерые казаки призыв своего воскресшего атамана, зачитанный на секретно созванном круге в доме Караульникова. Антошка для соблюдения полной тайны был срочно отправлен в Илецкую Защиту закупить подарки к свадьбе: тешил себя надеждой Семен Тихонович, что удастся ему сломить упорное сопротивление не на шутку приглянувшейся Дорофеи.

— Чуяло мое сердце, что нельзя нам поддаваться на дьявольски улещивания, что рано начали справлять победу красны комиссары: мы ишо поборемся! — торжественно заявил воодушевленный Григорий Прохорович, возвратясь домой поздно ночью и немедленно разбудив сыновей.

Назябшийся в степях Нестор, протерев припухшие от сна глаза, тревожно слушал напыщенную речь отца. Михаил сосредоточенно колупал, корябал что-то на ладони, будто занозу нащупывал, а заноза-то в сердце заныла; чего там еще затеяли старики?

— Атаман снова объявился в войске. Созыват чрезвычайный круг в Верхнеуральске. Сейчас мы избрали своим делегатом туда старшину Семена Караульникова. Так что рановато кое-кто стал присягать большевикам. Мы этим торопыгам кровью пропишем ихние «призывы» на мягких местах, чтобы сидеть разучились сочинители!.. — грозился старый Шеломинцев.

— Выходит, на колу мочало, начинай сначала? — сказал с досадой Нестор.

— Выходит по-нашему, по-казачьи, как спокон веков водилось: выступим за волю свою, за славу отечества. А ежели у кого опять начнутся поломки, пороть будем нещадно и судить, как дезертиров! — Шеломинцев помолчал, поднял плохо гнувшийся толстый палец: — Поддержат нас иностранны государства! — Помедлив, он размахнулся здоровой рукой и осторожно, но гулко ударил себя в грудь: — На том присягу дадим атаману: до последнего дыхания биться с предателями казачества, красными комиссарами и рабочими-сквалыжниками. И вас, сынов своих, к тому же обязую!..

— Это мы еще посмотрим, — почти в один голос ответили молодые казаки.

— Нету у нас больше веры в атамана. Нету и охоты идти в чужеземну кабалу, — твердо заявил Михаил.

73

Костя и Лешка Хлуденев работали теперь рядом в паровозосборочном. Вскоре к ним присоединился Митя Наследов, круто пошедший на поправку после изгнания дутовцев. Дружная компания вместе с Харитоном записалась в красногвардейский отряд главных мастерских. В течение нескольких дней все коллективы крупных предприятий города стали одновременно воинскими отрядами.