Сергей Майоров - Иллюзия смерти

• Название: Иллюзия смерти
• Автор: Сергей Майоров
• Жанр: Полицейский детектив
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-69510-2

В маленьком городке нежданно-негаданно появляются цыгане, и вслед за этим начинают пропадать дети. Их, убитых, потом находили в лесу! Мальчик Артур и его друзья побывали на местах преступлений, и везде они находили одни и те же следы резиновых сапог с цифрами 43 на подошвах и трещиной на каблуке. Проходит немного времени, и в автокатастрофе погибают мама и бабушка Артура — машина, в которой они ехали, попала под колеса тяжелого трактора. Мальчик считает, что именно этот тракторист и есть тот самый серийный маньяк, но следствие находит сапоги с трещиной в таборе у цыган. Тогда Артур поклялся сам найти преступника. И вот прошло тридцать лет… Четыре альтернативные концовки детектива создают удивительное ощущение многообразия логических ходов и непредсказуемости нашей жизни.

---

Я думал, что, наверное, нужно быть цыганом, чтобы так строить. Будь я старше, удивлялся бы тому, сколько полезных вещей люди называют ненужными и выбрасывают, заполняя ими помойки. Но тогда, пережевывая ириски, прилипающие к зубам, я думал о другом. Мне казалось, что цыгане — это работники, изгнанные из сказочного города мастеров за неопрятный вид и шум, издаваемый ими.

Впрочем, эта глубокая мысль была моей личной лишь наполовину. Виновность за неопрятный вид не находила места в моем уложении о провинностях. Это было понятие более высокого порядка, утверждение из мира выводов людей, куда более высоких ростом, чем я. Присовокупил я его к вине цыган перед городом мастеров лишь потому, что они и в самом деле не отличались чистотой.

Взрослые люди считали опрятность непреложной истиной, принимать которую, стало быть, нужно было без тени сомнений. Часто и подолгу наблюдая за этими приятными, словно из другого мира явившимися людьми, я все чаще задумывался о праве цыган считать взрослых жителей моего города свихнувшимися на чистоте и опрятности. Они позволяли себе считать цыган грязнулями. И еще я думал, что если уж говорить о чистоте начистоту, то надо было признать, что многие неопрятные цыгане выглядели куда приятнее жителей города. Добрее, смешнее и трезвее. В итоге я зашел в тупик, выбраться из которого самостоятельно не мог, как ни старался.

Однажды мама заболела, а отец уехал на соревнования. Я был оставлен под присмотр деда Фильки, увидел в окне цыганку и попытался в очередной раз разбить стену непонимания, возведенную взрослыми.

— Дед, почему они в магазинах разговаривают с нами грубо? — спросил я у старика.

Он посмотрел на меня влажными от стопки водки глазами и ответил не задумываясь:

— А что мы делаем для того, чтобы они разговаривали с нами учтиво? — Дед тут же погрозил цыганке в окно кулаком и заворчал: — Иди, шагай себе мимо, зараза!..

Так что единственным, в чем я находил неуют от присутствия в нашем городе цыган, был шум. Не знаю, я никогда не спрашивал у отца, но мне казалось, что родился я в мгновение полной тишины. Бор тогда стоял, замерев, парк молчал, и даже облака остановились. С тех самых пор, когда я стал понимать себя, тишина была моим верным союзником и товарищем.

С Сашкой я мог разругаться, с тишиной — нет. Она всегда была со мной, окутывала спокойствием, одобряла все, что я делал. Если я выходил из зоны ее действия, то тотчас искал способ в нее вернуться. Шум и необъяснимая разноголосица, даже не имеющие ко мне отношения, приводили меня в беспокойство. В эти тревожные минуты я как никогда ясно понимал свою беспомощность перед окружающим, слабость и ничтожность. Тогда я обращался к одиночеству как к единственному способу снова обрести себя в высоте и могуществе.

Цыганские постройки завораживали меня своей бессмысленностью до такой степени, что в каждой из них я пытался угадать известное мне, ранее виденное явление. Домиков, если их можно было так назвать, после окончания работ оказалось восемь. Именно столько семей вошло в город.

Каждый фасад я мысленно накладывал на знакомые очертания зверей, птиц или чего другого, к чему дома, на мой взгляд, имели отношение. Одна из хижин напомнила мне крокодила — вытянутая, как низкий барак, узкая, с огромной пастью входа, на которой не было двери. Вместо нее, совсем как язык, перепачканный кровью добычи, болталось красное шерстяное одеяло. Я сидел, обхватив руками колени, шевелил губами и считал, сколько людей съест крокодил за то время, пока дед Филька, вошедший в магазин, купит бутылку вина и выйдет, или сколько простыней успеет повесить на веревку глухая тетя Даша за то время, пока хищник сожрет троих.

Я искал тишины, а возвращался в то место, куда она никогда не заходила точно так же, как отец Михаил никогда не заглядывал в пивбар. Я любил одиночество, но ноги сами вели меня к цыганам. К их лагерю, вечно гудящему как растревоженный рой, к этой суете, направленной в разные стороны, но не выходящей за границы табора.

Я смотрел с пригорка на людей, в согласии гладящих друг друга по плечам, а через минуту размахивающих руками и кричащих так, что мне казалось, будто они вот-вот вцепятся друг другу в горло. Странное дело, я не уходил, а напротив, чувствовал непреодолимое желание ждать, когда цыгане снова начнут гладить друг друга. Спустя некоторое время мое пропитанное тишиной одиночество нашло меня на этом пригорке, чтобы быть рядом и идти домой со мною вместе в тот час, когда невозвращение означает странность.

За то время, что цыгане жили в городе, дядя Боря избил дядю Сашу три тысячи раз, а в таборе не случилось ни одной драки.

Глава 8

Неподалеку, где-то совсем рядом, гораздо ближе, чем тебе кажется, так же не торопясь, но, в отличие от тебя, осмысленно, прогуливается нечто. Твоя задача не встретиться с ним.

Вблизи она казалась еще огромней. Чудо как хороша была эта машина. Нельзя сказать, что по городу машины ездили в изобилии, хотя имелись всякие. Но второй такой было не сыскать. С ржавыми дверями, которые пели от одного только прикосновения. Они издавали звук настоящего симфонического оркестра, который я постоянно слушал по радио, оставаясь дома один.

Металлический, прожженный вечностью скрип говорил мне, мальчишке, мол, садись, и ты поймешь, что такое настоящая машина, а не этот ваш немощный, купленный недавно «Москвич». Подниматься в кабину, разреши мне водитель, пришлось бы в три приема. Как в танк, наверное.

В танке я раз был. Дед возил меня к месту съемок фильма «Горячий снег». Он попросил, ему разрешили, я залез в люк и сел за рычаги управления. Правда, вынимать меня оттуда пришлось с боем, по сравнению с которым все то, что снималось на пленку, было так, перестрелкой. Я плакал и вопил, противоборствующая мне сторона разражалась смачной матерщиной. Победили они. Но тогда я был маленький, а сейчас умею отгонять злых собак. Много воды утекло. Ай да машина….

Огромная бочка с толстенным шлангом, закрепленным на ее боку непостижимым для моей фантазии образом. Всем хороша была эта машина. Я не находил в ней изъянов, и даже мечта прокатиться на этой огромной конструкции была такая же безукоризненная, как и ржа на ободьях. Шины… Да шины ли то были?! Аттракцион обозрения, чертово колесо для таких недомерков, как я! Я знал, что этот трактор назывался «К-700». Больше его были только дома. Если с трубами.

— Прокатиться хочешь? — услышал я.

Голос заставил меня резко развернуться. В трех шагах твердо и величаво, как и подобает водителям таких машин, стоял мужчина, рассматривал меня и вытирал руки ветошью.

Он мне сразу не понравился. Может быть, я вынужден был сравнить его с машиной и она выиграла? Я разглядывал мужчину, и счет быстро увеличивался не в его пользу. Чем дальше заходили мои зрительные изыскания, тем беспокойнее я становился. Как таким доверяют машины? Невысокий рост, пахнет щами. Этих заключений было уже достаточно для подозрений в том, что машину он завести не сможет. Опять же очки толщиной в ту самую лупу, которой я спалил осиное гнездо. Но я же не собирался с ним жить, в конце-то концов?

— А можно?

Вместо ответа, на который я втайне, хотя и безнадежно, рассчитывал, он продолжал рассматривать меня.

— Где живешь, друг?

Я объяснил, что наш дом стоит почти в центре города, а родители мои — учителя. Дед тоже, и даже директор. Мало того, он главный в училище, расположенном в сотне метров от этой машины. Был директором школы, а потом его попросили перейти в училище. Говорят, дети там непослушные. Я рассказал это, поскольку мне показалось, будто ему интересно. Потом я добавил, что велик у меня отобрали, поскольку я снова ездил на кладбище, а еще катался на соседской свинье. Больше всего я люблю есть клубнику, политую молоком.

— А на кладбище на велосипеде-то зачем? — удивился он.

Вот!.. Они же всегда казнят меня этим вопросом. Или как там у них называется?.. Да, ставят в неловкое положение. Но лгать человеку, который мог, хотя бы и шутя, предложить прокатиться, я не стал.

— Мы с Сашкой гоняем по рядам и трещим колокольчиками. Покойники, понятное дело, пугаются. Нам смешно. Особенно пуглива бабка восемьсот пятого года рождения.

Мужчина расхохотался и поправил на носу очки, которые от смеха завалились у него куда-то на затылок. Потом он быстро успокоился.

— Тревожить покой умерших, старик, скверно. — Мужчина вздохнул и открыл дверцу трактора. — Когда-нибудь и ты умрешь, а над тобой будет гонять толпа балбесов и пугать тебя звонками. Нехорошо.

— Я умирать не собираюсь, — возразил я, поскольку ничего более глупого из уст взрослого человека еще не слышал.

— Никто не собирается. Но все умирают. Ну-ка, падай в кабину! — приказал он.

Голос тоже так себе. В толпе и не разберешь, что это именно он первый крикнул «пожар».