Жан Марат - Похождения молодого графа Потовского (сердечный роман)

• Название: Похождения молодого графа Потовского (сердечный роман)
• Автор: Жан Марат
• Издательство: Издание Ф.И. Булгакова
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1907

ПредуведомлениеЭтот роман Жана Поля Марата был впервые опубликован в 1847 году по рукописи, которая до того времени на протяжении более полувека хранилась у сестры Марата Альбертины. Написан он был скорее всего в начале 1770-х, когда внимание просвещенной европейской общественности было привлечено к событиям, происходившим в Польше (война Барской конфедерации), завершившимся Первым разделом Речи Посполитой между тремя европейскими государями, Екатериной II (Россия), Фридрихом II (Пруссия) и Иосифом II (Священная Римская империя).

---

— Ах, Люцила, ты пронзила только что мое сердце; но кончай, не бойся открыться предо мною: ты знаешь мою нежность.

Она хранила молчание. Я тысячу раз удвоил мои настояние; наконец она мне ответила прерывающимся голосом.

— Оставьте жить и умереть в забвении девушку, несчастнее которой нет на свете!

Затем замолкла.

Огорченный этим таинственным поведением, я бросился к ее ногам, оросил ее руки слезами и умолял ее во имя самой нежной любви пожелать объясниться. В отчаянии, что не могу исторгнуть от нее ни одного слова, я удалился со смертью в сердце.

Ах, дорогой Панин, как судьба играет со мною! Уже я полагал себя достигшим завершения моих надежд.

Ожидая счастливого дня, который должен был увенчать мои желания, я считал с нетерпением минуты, и мое сердце предавалось восторгам. О, безумная радость! Мгновение видело, как она родилась, мгновение же — как она исчезла.

Едва я стал отдаваться безумию счастья, как моя душа снова погрузилась в отчаяние.

Безжалостная судьба, коварная даже в своих благодеяниях к чему с такой яростью отравлять несчастное течение моих дней?

Варшава, 7 ноября 1770 г.

LXXV.

Густав Люциле.

Я видел уже момент, когда разлука с тобой могла мне стоит жизни, жестокая, берегись подвергнуть снова этому опыту сердце, слишком слабое, чтобы его выдержать.

К чему эта своенравность, Люцила? Когда сердце отдано, скажи, разве рука свободна не следовать за ним? Итак, отдай ее мне, эту руку, такую дорогую; она моя, ты мне ее обещала и на моих именно губах скрепила клятву.

Приди, Люцила, приди, станем жить друг для друга, насладимся вместе всеми дарами, которыми осыпала меня судьба, а тебя любовь.

Суббота, утро, Новая улица.

LXXVI.

Густав графине Собеской.

По какой странной прихоти Люцила отказывается от имени супруги, чтобы сохранить имя возлюбленной?

От Люцилы только, милостивая государыня, зависит счастие моей жизни. Я вас умоляю использовать в мою пользу ваше влияние около нее. Увы! Нужно, чтобы я был вынужден прибегнуть к подобному средству, я, желающий получить ее руки, только из руки любви?

11 сего месяца, Новая улица.

LXXVІІ.

Графиня Собеская Густаву.

Вы слишком умны, дорогой Потовский, предполагать даже, что в подобном случае я прибегну к материнскому влиянию.

Брак, как любовь, вы знаете, хотят быть свободными; постараться проникнуть в основание отказа Люцилы, вот все, чем я могу вас обязать.

Улица Бресси, 12 ноября 1770 г.

LXXIII.

От той же к тому же.

Наконец, дочь уступила моим настояниям и открыла мне сердце.

Чтобы посвятить вас, дорогой Густав, в тайные основание этой таинственной перемены, я передам вам нашу беседу.

— Прежде, Люцила, ты ничего не скрывала от меня, и не знаю, чтобы ты имела случай раскаиваться в этом.

— Нет, maman.

— Почему же теперь эта упорная сдержанность по поводу Потовского? Я не буду тебе повторять, как она меня унижает: если ты когда-либо будешь матерью, ты поймешь это.

Она мгновение колебалась, потом сказала так:

— Три недели тому назад я провела день у Берзинского каштелянка. Вы знаете все, что он сделал, чтобы добиться руки своей жены. Она была довольно увлечена им, но он любил ее до безумия и женился, конечно, потому, что она была по его вкусу. После всего этого, кто не ожидал бы видеть эту чету счастливою? Но на деле ничего подобного, а я даже не видала более скверно подобранных супругов. Всегда недовольные друг другом, они ссорятся, пока вместе, и живут в мире, пока они разъединены. Муж к тому же принимает по отношению к жене совсем неподобающий тон.

Я, как нельзя больше, была смущена всем этим, тем более, что они — новобрачные.

— Ну, что же ты хочешь сказать этим, Люцила?

— Минутку, maman, я вас прошу. Вы знаете, что со стороны родовитости она ему не уступает; иное дело — состояние. Каштелян несметно богат; девица Сабоская ничего не принесла ему в приданное.

— Теперь, дочка, я тебя понимаю, как ты так несправедлива, что заранее предположила такое низкое поведение у Густава, которого прекрасную душу ты знаешь?

— Нет, нет, maman, я не боюсь с его стороны низких поступков, я знаю его благородный чувства. Но свет, который любить поболтать, говорить, что Сабоская вышла замуж за Каштеляна лишь из расчета; подобный же речи могут быть и на мой счет, что было бы не слишком лестно. Однако, пусть подождут. С недавнего времени состояние Густава значительно увеличилось, наше же рухнуло. Если он женится на мне, всем станет ясно, что только любовь побудила его просить моей руки; но где будут доказательства, что только любовь побудила меня согласиться. Он сам может сомневаться. Вот этого-то несчастия я и страшусь. И так как у меня нет ничего, чего бы я не принесла ему в жертву, то я отказываюсь от него.

— Я не хочу, дочь моя, порицать тебя за деликатность, но мне жалко, что ты подчиняешься предвзятому мнению. Оно составить несчастие всей жизни твоего возлюбленного и наверняка не составить счастья твоей.

Вот, дорогой Потовский, результат моего объяснения за вас с Люцилой. Если вы не можете без нее жить, вам, и только вам, следует победить ее щепетильность.

Улица Бресси, 19 ноября 1770.

LXXIX.

Густав Люциле

Почему нужно, что предусмотрительность твоей любви была более жестока для меня, чем даже могла бы быть предусмотрительность ненависти? Ты разрываешь сладостные узы, которые должны были нас соединить, из опасениz, что я не сумею оценить твою нежность.

Но, скажи мне, странное существо, какое во вселенной сокровище могло бы когда-либо стать ценою твоего сердца.

Нет, Люцила, я не хочу, чтобы судьба продавала мне так дорого твои милости. Пусть скорее она возьмет обратно свои печальные дары, если с ними у меня отнимается надежда тобою обладать.

С этой минуты я отрекаюсь от богатств, титулов, мог бы даже блеск короны перевесить в моем сердце несчастье тебя потерять?

С тобой шалаш будет полон для меня очарований! Занятия темной, незаметной жизни будут мне наслаждением! Я неотлучно буду с тобою, ты усладишь мои труды, я разделю твои наслаждения. Приди, Люцила, удалимся под смиренный кровь хижины.

Достаточно богатый и твоею любовью, я сумею показать свету, что вселенная ничто для меня без счастья тобою обладать.

Новая улица, 19 ноября 1770.

LXXX.

Густав Люциле.

Как, даже нет ответа?

Мое стонущее сердце молить тебя о сожалении и находить тебя глухою к его крикам!

Ты должна бы быть моим утешением, и тебе угодно обездоливать мою душу!

Ты можешь создать мое счастье, и на твоих глазах я остаюсь несчастным.

Возвращена ли ты мне только для того, чтобы снова раскрыть кровоточивые раны моего сердца и безжалостно бередить их?

Возвращена ли ты от тоски пред изображением счастья, к которому мне не позволено более стремиться!

Нужно отречься от обладания тобою и ты, жестокая, сама отдаешь приказание к совершению этой горестной жертвы!

Сладостные обманчивые мечты, столько раз вы злоупотребляли моим сердцем; исчезните навсегда! К чему подчиняться вам, если я должен в конце концов пожинать только отчаяние.

LXXXІ.

Люцила Густаву.

Перестань упорствовать дальше в преследовании того, на что я не могу согласиться. Забудь на всегда несчастную, но какова бы ни была ее судьба, ничто не изгладить из ее сердца твоего образа.

Да, до последнего моего вздоха, я буду любить тебя и любить только тебя.

Улица Бресси, 2 декабря 1770.

LXXXII.

Густав Люциле.

Ты хочешь, чтобы мы остались друзьями. Итак, твое сердце создано лишь для дружбы? Только для нее любовь соединила в тебе столько прелестей? Видеть тебя — единственное удовольствие, разрешенное все же мне вкушать. Созерцать, страдая, твою красоту, грацию, добродетели, если ты никогда не должна быть моею — к чему? Жестокая, храни при себе свою нежность!

Ах, куда завела меня горесть?

Прости, прости, Люцила. Я беру назад мои кощунственный слова. Избавь мое сердце от этой муки.

Ты не можешь видеть, как страдают — будешь ли ты безжалостна единственно к твоему возлюбленному? Смогут ли глаза твои вынести, как он на постели изнывает, гибнет от грусти? И твоя душа, любящая распространять вокруг себя радость, найдет удовольствие в том, что будет раздирать мою?