Жан Марат - Похождения молодого графа Потовского (сердечный роман)

• Название: Похождения молодого графа Потовского (сердечный роман)
• Автор: Жан Марат
• Издательство: Издание Ф.И. Булгакова
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1907

ПредуведомлениеЭтот роман Жана Поля Марата был впервые опубликован в 1847 году по рукописи, которая до того времени на протяжении более полувека хранилась у сестры Марата Альбертины. Написан он был скорее всего в начале 1770-х, когда внимание просвещенной европейской общественности было привлечено к событиям, происходившим в Польше (война Барской конфедерации), завершившимся Первым разделом Речи Посполитой между тремя европейскими государями, Екатериной II (Россия), Фридрихом II (Пруссия) и Иосифом II (Священная Римская империя).

---

Хотя я и была утомлена, но сон долго не смыкал моих глаз: любовь держала их открытыми, сладостная надежда льстила моим желанием, и мой ум предавался самым приятным представлением.

Уже я верила, что предвкушаю прелесть упоительных ночей, любовно сближающих уже милых друг другу; я верила, что чувствую очаровательные восторги двух влюбленных сердец; моя душа погружалась в радостное настроение. Наконец, среди восхитительных мыслей, сон овладел моими чувствами. Образ Густава преследовал меня и на лоне покоя.

Но какие обманчивые видения возмутили тогда мой дух? Я видела, что перенесена в очарованное место; я поджидала Густава на ложе из роз, у подножья большего тенистого дерева.

Возле меня бежал шепча ручеек с волной более чистой, чем кристалл, а птицы, скрытые в листве, наполняли воздух своими любовными песнями.

Толпа гениев-малюток окружала меня; одни предлагали мне чудные плоды всевозможных сортов, другие подносили гирлянды из цветов; а грации старались служить мне, легкие, полунагие нимфы плясали вокруг меня на зеленом ковре, расцвеченном фиалками и бархатцами.

Амур прятался за миртовым кустом и пускал в меня, улыбаясь с лукавым видом, стрелы.

Моя душа изнемогала от сладостной истомы. Полная страстного нетерпения, я вздыхала по моем возлюбленном.

Он является, наконец, приближается ко мне, я стремлюсь к нему, хочу его обнять, но он мгновенно удаляется; я бегу, чтобы настичь его, он все убегает и, кажется, играет моею страстью. Наконец, я вижу, что преследую неуловимую, упорно от меня бегущую тень.

Вдруг сцена изменилась, и я увидела себя в мрачном лесу.

В нескольких шагах был темный грот. Невидимая рука вовлекла меня туда помимо моей воли. По мере того, как я туда углубляюсь, я открываю, при мрачном свете нескольких факелов, фурий с бичами в руках. Меня охватывает ужас при их приближении.

Я была в ужасном волнении, ничто не равнялось моей тревоге. Я проснулась, наконец, и нашла себя в постели, всю в поту и в слезах.

Говорят, что сновидения ничего не значат; однако, признаюсь тебе, этот сон меня печалит.

Говорят, что сновидения ничего не значат; однако, признаюсь тебе, этот сон меня печалит.

Кразилов, 16 сентября 1770 г.

LXVІ.

От той же к той же.

В Белу.

Ах, Розетта, я видела дорогого друга. Но как он, на мой взгляд изменился! На лице; его чувствуется загар. У него нет более той деликатной грации, которая является цветом первой юности. Открытое обращение и смех, которые он вносил с собою повсюду, сменились тихою томностью, придающей ему вид более нежный. Он менее красив, но более интересен.

При взгляде на него я почувствовала, как я страшно возбуждена. Мысль обо всем, что может замедлить мое счастие, была для меня невыносима, но чем сильнее было мое нетерпение, темь большую я чувствовала необходимость скрывать его.

— В Розиске, — говорила я, — ожидает меня любовь. Там, словно одни во вселенной, мы будем исключительно друг для друга. Он всегда показывал мне дружеское расположение; — от дружбы же до любви легко поскользнуться в нашем возрасте. Но надо от него скрыть мой план, если он в него проникнет, я погибла. Увезти его в мое поместье? Предприятие — деликатное и полное опасностей.

Помучившись, придумывая способы действования, я, наконец, остановилась на следующем:

— Сделаем смуглее этот лилейный цвет лица, эту белую шею, эти белые руки; устроим молодые усики, примем имя, которое может быть ему знакомо, пойдем искать его под военным платьем и постараемся сойтись с ним. Он в горе, его сердце нуждается в утешении; льстя его горести, мы сможем добиться его доверия, и так как он носит оружие лишь с сожалением, выразим то же отвращение к ремеслу воина.

С утра я приступила к приведению моего плана в исполнение.

Я выследила Густава и ухватилась за все случаи попасться ему на глаза. Он имел обыкновение прогуливаться один в леску за городом. Я отправилась туда также.

Образ грусти имеет привлекательность для несчастных. Я приняла печальный вид, Густав его заметил и скоро уже сам искал встреч со мной. Я добилась, что сделала их для него приятными, а затем и необходимыми.

Следуя состоянию его души, я обнаружила отвращение к ремеслу воина. Он доверил мне свое намерение оставить его. Я сделала подобное же признание.

Я пригласила его провести несколько дней в имении моего близкого родственника. Я ему сказала, что это имение находится по дороге и наконец добилась, что он за мной последовал.

Вот мы в пути; мои люди были предупреждены, мы приезжаем, нам подают прохладительные напитки. Так как он мне показался утомленным, то я настояла, чтобы он немного отдохнул до ужина. В ожидании я занялась моими приготовлениями. Все скоро было в порядке.

Усталая сама, я не могу однако сомкнуть глаз. Делаю из минут, которые мне остаются, пока он сойдет вниз, возможно лучшее употребление: беседую с тобой. Я сообщаю теперь о моей проделке: немного терпение, и я извещу тебя о ее успехе.

Розиск, 24 сентября 1770 г.

LXVII.

Густав Сигизмунду.

Да, она еще жива, моя Люцила; мои глаза ее видели, мои руки ее касались, я прижимал ее к своей влюбленной груди. Ах! Я чувствую, как возрождаюсь, печали бегут предо мною, воспоминание о несчастиях исчезаете, как тяжелый сон, мое поблекшее от грусти сердце распускается от радости и раскрывается навстречу сладостному впечатлению удовольствия. Как эти первые чувствования живы! Боги! Какая очаровательная дрожь передается по всем моим жилам! Как упоительно потрясена моя душа! Каким потоком сладостной истомы я наводнен!

Остановитесь, остановитесь, восторги счастья, наслаждения скорби! Я слишком слаб: сердце сдает, я бессилю! Силы небесные, помогите мне перенести чувство моего счастия!

Благословенна будь на веки благодетельная рука, приведшая меня на эти смеющиеся берега, на эти луга, где я вновь обрел душевный мир.

Но как она изменилась, моя Люцила! Она — подобна прекрасному цветку, который поблек от зноя солнца, но об утреннем блеске которого все же можно судить даже в его истомленном виде! Прекрасные глаза потеряли блеск, ни рубинов, ни роз на губах и лице, смертная бледность легла повсюду. Скорбь уничтожила крепость, силы, здоровье. Как она слаба! Она томно склонила голову мне на грудь, и, казалось, лишалась последних сил в моих объятиях. Но ее наружность, такая трогательная в своей истоме, вскоре оживится радостью.

Как совершился этот счастливый перевороте? — спросишь ты, дорогой Панин. Позволь на минуту мне успокоиться, и я выясню тебе эту тайну.

Ожидая, когда отец решится выйти из конфедераций, я каждый день ежедневно прогуливался в леску близ Кразилова.

Однажды утром я встретил там молодого человека в мундире, подобном моему.

Его меланхоличный вид поразил меня! Казалось он уклонялся от встреч со мною.

Вот без сомнения, — говорил я себе, какой-либо несчастный, который, подобно мне, приходить сюда предаваться своим грустным мечтам.

Наутро я увидал его снова. Он казался еще более грустным, чем в предыдущий день. Его вид, наружность, возраст, все в нем меня заинтересовало.

Он прогуливался по аллее, ближайшей с той, на которой находился я. Вместо того, чтобы повернуть, по моему обыкновению, назад, я прошел к нему, и когда ему пришлось повернуться, мы оказались друг против друга.

— Я думал, что я один в этом лесу, — сказал я, подходя к нему, — и не ожидал найти здесь себе товарища.

— Уединение имеет для меня привлекательность, — отвечал он, — и эти места мне нравились бы еще более, если бы они были мрачнее.

— Вот странный вкус.

— Может быть; но чтобы любить веселые места, необходимо радостное сердце. Да, кажется, и вам самим далеко не ненравится под этой печальной листвой.

При этих словах я испустил вздох; он вздохнул равным образом, и минуту мы шли в молчании.

Я сильно желал знать причину его грусти, но не осмеливался спросить его об этом. Я ждал, чтобы завязать снова разговор, когда он откроете рот, а он продолжал не говорить ни слова.

Наконец, тщетно проискав общих мест для начала беседы, я отдался влечению моего сердца.

— Несчастные, — заговорил я снова, — симпатизируют обыкновенно друг другу. Признаться ли вам, я думаю, что мы оба несчастны.

— Увы! Трудно быть счастливым, когда не располагаешь собою. Если бы мне можно было сообразоваться только с моим вкусом, я не проводил бы жизнь, живя в палатке, среди людей, которых я вовсе не люблю.

— Что вы говорите? Точно в таком же положений нахожусь и я.

С этой минуты начало между нами устанавливаться доверие.