Женевьева Дорманн - Бал Додо

• Название: Бал Додо
• Автор: Женевьева Дорманн
• Издательство: Рипол Классик
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-386-00204-6

На карте остров Маврикий — всего лишь точка в Индийском океане, крошечный тропический рай. Но это целый мир с девственной природой и самобытной культурой. И в этот рай, в шумящую, благоуханную и очаровательную жизнь, подчиненную ритму ураганов, еще сохранившую отголоски таинственных верований Вуду, приглашает нас автор.

Главная героиня романа Ж. Дорманн — молодая привлекательная девушка Бени, беззаветно влюбленная в своего кузена. После смерти бабушки она окунается в великолепие острова и упоение юностью. Что уготовлено судьбой героине, какие перемены ждут ее на таинственном островке страсти? В чем причина пренебрежительно-холодного отношения недавно пылкого возлюбленного?

Великолепная история любви и волшебства.

---

Словом, ослепленный любовью к прекрасной Каролине, малыш Карноэ, дворянин без единого су в кармане, уже видел себя самым компетентным, самым важным, самым богатым торговцем морской древесиной на всем Западе. Его идеи производят фурор. Его принимают в Версале. Король обращается к нему на «ты». Его жена Каролина ослепляет двор.

Он продержался три дня и две ночи, подавляя желание пойти пошататься вокруг ее дома. Он прекрасно знал, что она в Ване, но ему хотелось приблизиться к этому дому, где он был так счастлив. Ему хотелось хотя бы прикоснуться к его камням. На третью ночь ноги сами привели его в Рекувранс. Сквозь деревья сада он увидел в окнах свет. Под покровом темноты он проник в сад и услышал смех. Толкнув неплотно закрытую створку окна первого этажа, он отодвинул занавеску, и небо обрушилось ему на голову. Там, на кровати с балдахином, он увидел Каролину, она была вовсе не у своей тетки, его Каролина лгала ему, его Каролина с задранным подолом, его Каролина сидела на коленях у мужчины, которым был не он. Он ушел, плача как ребенок, каковым он и был. Он вернулся туда на следующую ночь, как будто его тянул какой-то дьявольский магнит, и на следующую ночь, и еще на следующую. И каждый раз Каролина резвилась с разными мужчинами.

Только тогда он понял и принял правду о ней — она была шлюхой. Нет, не из тех вульгарных матросских оборванных девиц, какие таскались вокруг арсенала и кому он не доверился бы, — она потаскуха высокого полета, из тех, кто торгует своим очарованием среди старшинского состава и крупных судовладельцев. Из тех, кто, умело поигрывая веером, мог бы самого дьявола обмануть своим видом девушки благородного происхождения. Отчаяние Франсуа-Мари усугублялось унижением. Надо было быть настолько глупым, чтобы в ту самую ночь, когда за ней гнались солдаты, не понять, кто она такая! Разве честные девушки бегают одни по улицам в такой час? И разве он мог хоть на мгновение подумать, что то, что произошло за этими воротами, эта чудесная ласка, о которой он будет вспоминать полвека спустя, была не чем иным, как бесплатным одолжением, сделанным в виде исключения за то, что он спас ей жизнь?

Прощай любовь, прощай слава, прощай дружба короля и прощай Брест! Он тут же принял предложение и отправился работать в Лорьен. Он поклялся, что больше никогда, никогда в жизни не будет доверять женщинам, этим сиренам несчастья.

После старого, вонючего и мрачного Бреста с его опасными улочками Лорьен показался Франсуа-Мари дверью к солнцу и к светлым мечтаниям. В этом городе даже самые старые дома из голубого гранита были построены менее пятидесяти лет назад, а в порту, у трех причалов, в вечном движении отплывали и прибывали корабли, выплескивая дивные ароматы, шелка, хрупкие грузы, провезенные через все морские опасности; здесь была энергия всех начинаний зарождающегося дня и приключений юности. В Лорьене все казалось осуществимым, стоило только захотеть. В этом транзитном городе даже бедность казалась мимолетной. Лорьен, особенный, оживленный, процветающий город, мог принести только удачу. Лорьен — это веселье, это золото, он привлекал отважную молодежь со всего света. Здесь говорили на бретонском, китайском и батавском языках.

Лорьен — порт прощаний, женщины здесь прекрасны, а их глаза светятся, как нигде в другом месте. Несомненно, это от привычки к слезам, которые стекали из-под ресниц, когда на просторе Порт-Луи в дымке медленно исчезали корабли. Они знали, что многие из их мужей, женихов и любовников, растаявших на горизонте, не вернутся, но в глубине души больше штормов и цинги они опасались женщин с далеких островов, с их неведомой обольстительностью. Потому что мертвый мужчина лучше, чем мужчина, сгорающий в объятиях другой. Эти прекрасные плакальщицы с набережной не строили особых иллюзий, потому что знали, что моряки, по ими же придуманному закону, освобождались от клятвы верности женам, как только судно заплывало за остров Груа. И страсти в Лорьене были особенно бурными, потому что были коротки. И любовь в Лорьене была такой же мимолетной. Утешались быстро, а горе здесь было таким же легким, как удовольствие. Серьезно здесь относились только к грузам, доставляемым с края света.

В день «возвращения из Индий» аукционный зал гудел — здесь совершались обмены и спекуляции, заключались торговые сделки, оглашались документы и отчитывались за данные обещания, золото струилось между загрубевшими ладонями выживших в путешествии. Золото, добытое на островах дальних земель, опаляло Лорьен заревом радости, а из длинной узкой бухты, между Скорффом и Блаве, поднявшийся ветер доносил в город запахи плаваний: горячей смолы и ванили, йодистый запах водорослей и керамской гвоздики, бурбонского кофе и кофе Мокка и терпкий аромат смолы деревьев для постройки кораблей. Запах китайского чая смешивался с тонким запахом пеньки, свежесвитой в канатной мастерской. Малейший бриз разносил по улицам Лорьена аромат мадрасского сандала, возбуждающий аромат специй, запах пачули, отгоняющий насекомых от дорогих тканей, благоухание шафрана из Кералы и камфары из Бомбея.

В магазинах и на складах Лорьена женщины теряли рассудок, вожделенно погружая по локоть руки в муслин, тонкий лион-батист, мадаполам, нанку соломенного цвета, малабарские ситцы или шелковые камчатные ткани. Некоторые в ожидании распаковки теряли терпение и сами разрезали упаковку перочинными ножами с резными ручками из слоновой кости, а затем, мурлыча, погружались в потоки тканей, сохранивших диковинные запахи.

Франсуа-Мари поклялся никогда больше не смотреть на женщин, он смотрел только на корабли. А корабли были повсюду. На якоре, на рейде, готовые к отплытию, груженные продовольствием или другим товаром, или вернувшиеся из плавания — растерянные, ободранные после долгих месяцев океанских скитаний, усталые, пропахшие брожением и падалью.

Корабли на рейде всех калибров: фрегаты, «флейты», величественные корветы; связанные с землей снующими взад-вперед шлюпками, они принимали или высаживали людей и перевозили грузы. Они пересекались с быстроходными рыболовными трехмачтовыми баркасами, маленькими брандерами и рыбачьими шлюпками из Керомана, нагруженными сардинами, скатами, морскими угрями и крабами. И все это маневрировало между натянутыми или ослабленными цепями, ловко ускользая друг от друга, окликая или оскорбляя друг друга за упущенный проход, за упавшую в воду посылку или поцарапанный борт. Корабли в доке, на ремонте, их отскребают, сбривают бороды из водорослей, отдирают моллюсков и фукус от подводной части корабля, прежде чем конопатчики набьют швы уплотняющим материалом. Корабли-скелеты, корабли-зародыши, недостроенные, шумящие тысячью пил, рубанков, фуганков, складных наугольников, стамесок и галтельников.

Лорьен скрежетал, урчал, грохотал. Пушечные выстрелы, отмечающие отчаливание и прибытие судов, тревожили банды злобных чаек. Звучали свистки маневров, переклички, скрип, щелканье вантов, звуки катящихся тележек и бочек, крики, брань пьяных, топот лошадей.

По вечерам Лорьен пел и орал, хлопали двери постоялых дворов и бесчисленных кабачков: в «Голубой обезьяне» и «Летучем голландце», в «Чаше Амфитриты» и «У Лизон» или в «Укрытии от шквала» ром и вино текли бочками. Иногда бретонская волынка оглашала воздух, и вся молодежь выскакивала на улицу и танцевала у дверей. Разгулявшиеся служанки вешались на прохожих, заставляя их крутиться в отсвете качающихся фонарей.

За всеми столиками слышались необыкновенные истории и звучали названия, сверкавшие, как жемчужины: Шандернагор, Мазилипатам, Карикал, Суматра. Некоторые так небрежно произносили Мадагаскар или Пондишери, как будто бы речь шла о Ханнеботе или Кемперле.

Один хвастался, что сколотил состояние между Суратом и Янаоном. Другой рассказывал о знаменитой охоте на оленей и о балах, не хуже, чем в Версале, на этом Французском острове, где что белые, что мулатки — исключительной красоты и удивительной доступности. Забыты трудности плавания, страх перед бурями, голод, жажда, цинга и трупы. Ночь начиналась с потока алкоголя, золото и удовольствие торжествовали, текли между словами, а приключения раздувались в рассказах, как фок под хорошим норд-остом. Франсуа-Мари, воодушевленный тем, что слышал, негодуя, спрашивал себя — а что делал он, заштиленный лорьенскими досками, вместо того чтобы выйти в море, зажить по-настоящему и загребать золото полными горстями в чудесных Индиях, где фортуна, как добрая девочка, ожидала своих воздыхателей. Возвращаясь в хижину Анкло на свое убогое ложе, он шел с разгоряченной головой, поводя плечами, как ходят те, кто смог проплыть туда и обратно мимо мыса Доброй Надежды, и мыса Горн, и мыса Святого Антонио, и это давало им право громко говорить и плевать на ветер.

Если «Островная жженка», «Парик» или «Боско» собирали в основном матросов, солдат арсенала или рабочих с верфей, то судовладельцы, молодые офицеры, аристократы и щеголи Порт-Луи собирались в «Голубой обезьяне». На вывеске из раскрашенного железа была изображена голубая обезьяна в короне, поедающая под пальмой банан, а черная витрина с желтыми стеклами выглядела намного лучше, чем в большинстве портовых кабачков. Посетительницы и даже официантки здесь были красивее, а в задней комнате можно было поиграть в шахматы и триктрак. Там царило относительное спокойствие, что позволяло даже заниматься делами.