Альберт Шпеер - Шпандау: Тайный дневник

• Название: Шпандау: Тайный дневник
• Автор: Альберт Шпеер
• Издательство: Захаров
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-8159-1266-3

Альберт Шпеер (1906–1981) был личным архитектором Гитлера, его доверенным лицом, рейхсминистром вооружений и военной промышленности и к концу войны стал вторым наиболее влиятельным человеком в нацистской Германии. Шпеер — единственный из обвиняемых на Нюрнбергском процессе — признал свою вину за преступления рейха. Был приговорен к двадцати годам тюремного заключения.

Все эти годы Шпеер записывал свои воспоминания микроскопическим почерком на туалетной бумаге, обертках от табака, листках календаря, а сочувствующие охранники тайком переправляли их на свободу. Таким образом из 25 000 разрозненных листов получилось две книги — «Воспоминания» (вышли в «Захаров» в 2010 году) и «Шпандау: тайный дневник» (публикуется впервые).

---

Годовой бюджет Шпандау примерно соответствует сумме, которая тратилась на содержание Бергхофа.

8 апреля 1951 года. Когда стоит такая чудесная погода, днем я обычно сижу в саду с Функом. Иногда поблизости прогуливается Нейрат, потому что Функ — прекрасный рассказчик, а русский директор уже несколько недель не показывался в саду. Сегодня Функ рассказывает занимательную историю о мажордоме Гитлера, Канненберге. Зимой 1939-го Гитлер вместе с нами решил разыграть этого толстого коротышку, и тот получил повестку с приказом явиться в «полк дымовой завесы». С тех пор охваченный паникой Канненберг стал все время крутиться вокруг Гитлера, с тревогой заглядывая ему в глаза — Гитлер тайком ухмылялся, обращая наше внимание на его поведение. Через несколько дней Канненберг, набравшись храбрости, подошел к Гитлеру с вопросом: нельзя ли что-нибудь сделать с этим приказом? Но Гитлер решил продолжить розыгрыш. Нет, ответил он, он не может сделать исключение; в этом правительстве нет такого понятия, как фаворитизм, нет никаких привилегий; это национал-социализм, а не насквозь прогнившая республика. Канненберг чуть не плакал, а Гитлер с тайным злорадством наблюдал за его отчаянием. В конце концов Канненберг выдвинул последний аргумент: его забота о благополучии фюрера, вероятно, важнее, чем управление генератором дыма на фронте. Тогда Гитлер расхохотался и на глазах изумленного мажордома разорвал официальную повестку.

Нейрат, десять лет прослуживший немецким послом в Риме и Лондоне и занимавший пост министра иностранных дел с 1932 по 1937 год, потерял дар речи. Он не мог понять ни сам розыгрыш, ни наше сегодняшнее веселье. Аристократ старой закалки, он был в шоке.

— Значит, вот что там творилось? Так шутил глава государства? Если бы хоть кто-то сказал мне тогда! Значит, вот как управляли рейхом? Так его и проиграли. — Он отворачивается, пожимая плечами. — По отношению ко мне Гитлер всегда вел себя пристойно, как и подобает государственному деятелю.

Улыбаясь, хотя и испытывая легкую тревогу, мы смотрим ему вслед. Его исхудавшая стариковская фигура уходит, как и его эпоха.

20 апреля 1951 года. Все еще работаю над проектом дома, и это занятие приводит меня в состояние эйфории. Много месяцев работы. Снова с рейсшиной и угольниками; вычерчиваю детали; начертил двенадцать листов на чертежной доске. Из-за плохого освещения работал только в Дневные часы, когда за окном светило солнце.

25 апреля 1951 года. Свидание с женой снова внесло сумятицу в душу. Когда я ее вижу, я понимаю, что не только меня приговорили в Нюрнберге, но и ее тоже. Трудно сказать, кто из нас больше страдает. Несколько дней после встречи с ней я не в состоянии с кем-нибудь разговаривать; я остаюсь наедине с собой и своими мыслями.

У Нейрата тоже было свидание. На этот раз его постаревшая жена и дочь приехали вместе. Возвращается он совершенно другим. Он с трудом скрывал признаки сердечного приступа, чтобы жена не волновалась хотя бы из-за этого. Но, по его словам, она все поняла и была бледной как смерть, когда прощалась с ним. Обычно сдержанный Нейрат сегодня выглядит расстроенным. Он несколько раз повторил, что потерял всякую надежду. Он измученно добавляет, что жена хочет снова приехать в августе. «Но к тому времени со мной уже, вероятно, будет покончено». Он первый из нас сдался. Нейрату семьдесят восемь лет.

Чтобы отвлечься, я решил вечером пойти на «Амфитрион» Клейста. «Сценарий» уже давно лежит у меня на столе. В первом акте иллюзия сохраняется. Но потом она начинает рассыпаться. Все разваливается. Гретель в комнате для свиданий. Я осознаю, что больше не переворачиваю страницы. В голове крутятся обрывки нашего разговора. В промежутках — снова Зевс с Алкменой. Нет никакого смысла. Я прекращаю. Интересно, это означает, что мой эксперимент с театром окончен?

Я прошу таблетку снотворного на ночь. Не раздумывая, сразу ее глотаю. Через полчаса она начинает действовать.

28 апреля 1951 года. Трава стала зеленой, на ореховых деревьях распускаются почки, желтые и синие анютины глазки, которые я посадил только позавчера, уже цветут. Побывав на свежем воздухе в саду, я впервые за долгое время снова хорошо сплю. Нейрату работа в саду тоже пошла на пользу. Дёниц ему помогает. Но по ночам у него все чаще случаются приступы астмы и тревоги.

Пиз принес новость: британцы хотят перевести нас из Шпандау на запад, в лагерь для интернированных лиц. Но я предпочитаю более короткий тюремный срок в суровых условиях длинному заключению в более благоприятных условиях. В любом случае неважно, что думает он или думаю я. Ничто не меняется.

4 июня 1951 года. Теперь я могу делать все что угодно в своей части сада. Весной я выкопал яму глубиной около полуметра и разбил сад камней; из нескольких тысяч кирпичей я построил подпорные стенки высотой от двадцати до сорока сантиметров. В качестве зарядки я перевез на тачке все кирпичи из неиспользуемой части сада.

— Что вы собираетесь делать с этими кирпичами? — поинтересовался Нейрат. — Впервые вижу, чтобы кто-то носил кирпичи в сад.

Теперь, когда я лежу на траве в саду камней, как сегодня утром, эти кирпичные стены напоминают мне маленький город. Меня окружают цветы. Сейчас цветут розовые и голубые люпины. Через несколько дней к ним присоединятся ирисы. В одном углу распустились молодые ярко-зеленые папоротники. По стене вьются камнеломки, розовые флоксы, нежные колокольчики и монбреции. Иногда стебель камнеломки вытягивается вверх, напоминая миниатюрную сосну, усеянную крошечными белыми цветками.

Мое решение что-нибудь сделать, чем-то занять свое время нашло новое применение. Мне надоело все время наблюдать и записывать, а потом как можно скорее избавляться от своих записей. У меня не остается ничего осязаемого; перед каждым новым началом я ощущаю все ту же пустоту. Этот сад, эта нелепая архитектура в кирпичах обладает бесценным преимуществом — ее можно потрогать руками, и каждое утро она все еще здесь.

14 июня 1951 года. Гесс смотрит на мой сад камней с кислым лицом, словно проглотил ложку уксуса. «Он не доставляет мне удовольствия. Цветы напоминают о воле!» Мои коллеги-садоводы предпочитают полезные растения; они выращивают редиску, горох, лук, клубнику и помидоры. Дёниц стал специалистом по помидорам. На его кустах висят сорок-пятьдесят плодов. Он радуется, когда кто-нибудь считает их в его присутствии.

18 июня 1951 года. Вчера Пиз раздобыл для меня губную помаду, и я выкрасил в красный цвет несколько зеленых ягод клубники. Каждое утро новый американский охранник на наших глазах с наслаждением съедает поспевшую за ночь клубнику. Сегодня он плюется и ругается; но, увидев, что все, в том числе и его коллеги-охранники, смеются, он смеется вместе с нами.

25 июня 1951 года. Месяц назад я посадил горох группами по три куста на глубине семи, пятнадцати, двадцати пяти и сорока сантиметров и обильно поливал. Сегодня я стал осторожно раскапывать. Даже когда глазок был опущен вниз, стебель изогнулся дугой и вытянулся вертикально. Ни один росток не отклонился от вертикальной прямой больше, чем на несколько градусов, даже те, что были посажены на глубине сорока сантиметров. Только один горошек, посаженный на глубине двадцати сантиметров, утратил чувство направления и вырос в спутанный клубок широких стеблей.

В теплицах нагревательные кабели часто поддерживают температуру у корней выше, чем на поверхности. Значит, дело не в солнечном тепле. Двадцатиметровая сосна, растущая в тени утеса в Шварцвальде, тянется не к свету, а вертикально вверх. Стало быть, сила тяжести? Для разработки технологии получения реакций, схожих с поведением гороха, крайне важно исследовать эти механизмы направления.

Новый эксперимент. Я выкопал яму глубиной сорок сантиметров. На дне выложил вперемешку ряд семена фасоли и гороха. С южной стороны накрыл яму куском стекла. Потом засыпал яму землей. Таким образом, поверхность почвы находится на том же расстоянии от семян, что и стекло. Следовательно, тепло и свет одинаково действуют с обеих сторон. Если именно эти факторы влияют на рост, горох будет расти по направлению к стеклу. Но я по-прежнему считаю, что растения имеют тенденцию сопротивляться силе притяжения.

22 августа 1951 года. Горох снова вытянулся вверх с потрясающим чувством направления, не реагируя на боковой солнечный свет. Одиннадцать из тридцати горошин выбрались на поверхность, хотя путь их был неблизок — сорок сантиметров. Две горошины сдались, поднявшись на двадцать сантиметров, и еще несколько потеряли терпение, не выдержав длинного расстояния. Сантиметров за восемь до поверхности они выпустили боковые отростки со сформировавшимися листочками. Но эти горошины тоже оказались достаточно дисциплинированными, чтобы через полсантиметра отказаться от этих отнимающих много сил бегов. Какая жизненная энергия таится в этих ростках, способных произвести стебелек толщиной полтора миллиметра и длиной сорок сантиметров. Как я и предполагал, v фасоли не наблюдается столь сильного биологического «инстинкта». Только один боб из шести попытался выбраться на поверхность и тоже сдался всего в нескольких сантиметрах от цели, а другие — явно сбитые с толку — выпустили ростки в разные стороны от семени. Почему эти родственные растения ведут себя по-разному?