Тони Хоукс - Теннис на футбольном поле [Играя в теннис с молдаванами]

• Название: Теннис на футбольном поле [Играя в теннис с молдаванами]
• Автор: Тони Хоукс
• Издательство: Эксмо, Мидгард
• Жанр: Зарубежное современное
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-44709-1

Тони Хоукс родился 27 февраля 1960 года в Брайтоне (Великобритания). Впервые слава пришла к нему как к исполнителю и автору песен: он был лидером группы «Моррис майнор энд зе мейджорс», и в 1988 году песня «Статтер рэп» этого трио заняла в британских мартах 4-е место. В дальнейшем Хоукс выступал как эстрадный комик, был ведущим телевизионных игр, снимался в сериалах, «разогревал» аудиторию на съемках юмористических передач. Он не раз вел церемонии вручения различных премий, а не так давно вел на радио собственную передачу «Потерянные уикенды». Первая книга Тони Хоукса «С холодильником по Ирландии», появившаяся в 1997 году, вошла в список бестселлеров года «Санди таймс», была переведена на несколько языков и продана в количестве 500 тысяч экземпляров. В ней автор рассказал о своих приключениях, когда в результате пари он должен был объехать автостопом Ирландию, причем вместе с холодильником. Вторая книга, «Играя в теннис с молдаванами», также обязанная своим появлением спору, вошла в шорт-лист сразу двух премий 2000 года – Сэмюэля Джонсона и «Боллинджер Эвримен Вудхауз». В книге «Пианино в Пиренеях» Хоукс описал, как покупал дом на юге Франции, чтобы воплотить в жизнь мечту об «идиллическом домике где-то за границей».

После футбольного матча Англия – Молдова, в котором англичане победили за явным преимуществом, актер, музыкант и телеведущий Тони Хоукс почему-то решил, что способен обыграть молдавских футболистов даже в теннис, – и заключил пари с приятелем. Чтобы выиграть спор, ему пришлось не только побывать в Молдове, где человека, привыкшего к налаженному английскому быту, ожидала встреча с суровой правдой жизни, но и отправиться за молдавскими игроками сначала в Северную Ирландию, а затем в Израиль… Пари было на 100 фунтов, обошлось в итоге гораздо дороже – но оно того стоило!

---

Когда я до него добрался, он остановил автобус, чтобы, к моему большому облегчению, выпустить пассажира. Здесь было слишком много народа, а мне требовалось свободное пространство, чтобы прильнуть к окну и таки высмотреть неуловимый магазин «Авида». Девушка вышла, но водитель решил посадить еще троих. О чем он думал? Здесь же попросту нет места. Двое влезли, а вот у третьего никак не получалось. Водитель обернулся ко мне, указал на мою сумку, которую я прижимал к груди, и сделал знак, чтобы я поставил ее на пол у рычага переключения передач. Нехотя, под огнем настойчивого и сварливого румынского, я послушался. Это помогло еще одному телу втиснуться в автобус.

Отлично, вот веселье. Теперь согнуться, чтобы выглянуть в окно и не упереть зад в лицо пожилой даме, сидящей слева, сделалось весьма затруднительно. Она выглядела слегка шокированной, видимо, никогда раньше не видела британскую задницу так близко. Если все будет продолжаться в том же духе, через десять минут она сможет избрать мой зад в качестве темы в «Слабом звене».

Когда автобус снова остановился, двое протиснулись мимо меня, чтобы выйти, а вошли, что поразительно, четверо. В итоге, что не могло не насторожить, меня оттерли от моей сумки в глубь автобуса; учитывая, что за затылком впереди стоящего, в шею которого я уткнулся носом, я ничего не видел, кто угодно мог взять мою сумку, и я ничего не мог с этим поделать. В сумке лежала камера, которая стоила столько, сколько зарабатывает средний молдаванин за три года. Кому-то сегодня может крупно повезти. И точно не мне.

Как раз когда я отказался от изнурительных поисков ответа на вопрос «Что, черт возьми, мне делать?» и решил, что единственный выход – расплакаться и во все горло заорать: «Хочу к маме!», чудо все-таки произошло – мы подъехали к магазину с надписью «Авида» над витриной.

– Стоп! – завопил я, пробираясь к передней двери.

Ворча, толпа расступилась, насколько смогла, и я пробрался сквозь эту калькуттскую давку к передней площадке автобуса. К моему огромному облегчению, сумка с ее ценным содержимым оставалась нетронутой. Похоже, годы при коммунистической дисциплине, когда преступников жестоко наказывали, искоренили в Молдове воровство. Ничего, несколько лет капитализма – и все встанет на свои места. Я поблагодарил свою счастливую звезду, схватил сумку и с облегчением спрыгнул на тротуар.

Я с удивительной легкостью нашел задние ворота к дому и прошел через маленький, но густо засаженный сад Григора, обогнул дом и направился к задней двери. Дойдя до нее, я понял, что снова столкнулся с проблемой. В руке я держал ключ от передней двери, а сам стоял у задней. Подумаешь, скажете вы – пройдись по дорожке к нужной двери. Легко сказать: путь преграждала крупная немецкая овчарка, сидевшая на цепи у будки и смотревшая на меня взглядом, который выдавал в ней террориста-фанатика. Пес выглядел злобно. Он явно был голоден. И скалился так, будто с удовольствием вцепился бы зубами в мою ногу.

Вот досада. Никто из хозяев не вернется раньше, чем через три-четыре часа, а, учитывая недавний опыт, у меня может не получиться возвратиться на макси-такси в Центр журналистики. Я взвесил все за и против и решил, что смогу пробежать мимо собаки. Если я как следует разбегусь, то разовью достаточную скорость, чтобы она не успела как следует вцепиться в мою ногу. Однако я знал, что ошибка грозила травмой, а состояние моего здоровья имело первостепенное значение, учитывая, что я приехал в эту страну исключительно в спортивных интересах. Я не знал ни одного профессионального теннисиста, который готовился бы к матчам, бегая перед бешеными немецкими овчарками – может, за исключением Горана Иванишевича. Это было рискованно, но в конце концов я пришел к мысли, что рискнуть стоит. Более того, у меня была отличная, хотя, может, и непредусмотрительно глупая идея снять это событие на пленку, чтобы показывать потомкам свое героическое столкновение с диким псом.

Я молча начал устанавливать штатив для камеры, прямо там, где кончалась цепь. Это почему-то не понравилось псу, и он яростно залаял. С каждым щелчком раздвигаемых ножек штатива мой собачий друг злился все сильнее, так как, с его точки зрения, я был не только злостным нарушителем границ, но еще и устанавливал некое оборудование, безусловно предназначенное для издевательств над собаками. У меня поневоле затряслись руки. Оглушительный лай сопровождался лязгом цепи – возмущенный пес старательно предъявлял во всеуслышание обвинения человеку, который собирался начать ритуальную пытку. Сочетание этих звуков превосходило громкостью любую домашнюю сигнализацию. Я пытался успокоить собаку, но она не обращала никакого внимания на мои мольбы: «Эй, ты там, это всего лишь штатив».

К тому времени, когда штатив был полностью смонтирован, поодаль показался старик-сосед. Он что-то громко прокричал мне на румынском, стараясь перекрыть дикий гам. Старик, похоже, был уверен, что поймал с поличным вора. Для пса мой штатив был похож на инструмент пыток, а в глазах соседа выглядел агрегатом опытного взломщика. Он начал махать руками. У меня были все причины подозревать, что он угрожает вызвать полицию. Надо было его успокоить, но я не знал, как сказать по-румынски: «Я не вор, я просто устанавливаю камеру, чтобы снять злую собаку». В самоучителях почему-то нет полезных фраз для общения в быту. Я закричал в ответ на английском и внес свой вклад во всеобщую какофонию.

– Все в порядке, я здесь живу! – как можно более доброжелательно гаркнул я.

Появилась какая-то женщина, желавшая выяснить причины неожиданной шумихи. Я продолжал на предельной громкости бесполезно пререкаться со стариком, пес норовил разорвать цепь, чтобы загрызть меня на месте, а ошеломленная женщина наблюдала за происходящим. Юлиан бы мною гордился.

Наконец старик пришел к выводу, что я не взломщик. Вероятно, потому, что преступники, как правило, не бродят вокруг дома с потерянным видом и не обсуждают свои дела с соседями, пусть в данном случае мои бессвязные доводы были недоступны для понимания. В редкий миг затишья, когда собака замолчала, должно быть, переводя дух, старик что-то сказал и снова замахал руками, давая понять, что к входной двери можно подойти с другой стороны. Я прошел туда, куда он показывал, и обнаружил, что долгий обходной путь и вправду выводит к передней двери. Старик посмотрел на меня с подозрением.

– Большое спасибо за помощь, – скромно произнес я и направился к двери.

Он изрек пару фраз, которые могли означать что угодно, от: «Рад, что смог помочь» до: «Пошел ты!» Но мне было все равно. Я добрался до дома и смог в него попасть. Причем сам. Разве могло теперь в этой стране меня хоть что-то остановить?

Последующие вылазки в мир независимости были гораздо удачнее. Первая из них была прогулкой до Молдавского национального теннисного центра, который я нашел беспрепятственно, лишенный уникальной способности Юлиана ориентироваться на местности. Я прошел через ворота и слева увидел большой памятник в стиле социалистического реализма – огромный, похожий на греческого бога, полураздетый человек, сжимающий теннисную ракетку с таким видом, будто именно она решит все проблемы человечества. Образ, нашедший отклик в душе конкретного наблюдателя, который слишком хорошо понимал, что теннисной ракетке придется решить, по крайней мере, одну из его проблем. Хотя я сильно опасался, что у теннисной ракетки никогда и не появится такой возможности.

Я полагал, что без помощи Юлиана любая форма общения с теми, кто заведует центром, будет невозможна или, по крайней мере, неудовлетворительна. Но, уже не в первый раз за этот необычный день, глубоко заблуждался. Ян не говорил по-английски, но все же мы отлично друг друга поняли.

Ян, невысокий и коренастый парень, окликнул меня, несколько минут с интересом наблюдая, как я бесцельно брожу вокруг теннисного корта. Первоначальный обмен фразами никому из нас не помог разобраться, кто мы такие или что каждому из нас надо. Но затем последовал неожиданный поворот.

– Est-ce que vous parlez français? – спросил Ян.

– Oui, je parle français, – ответил я, открывая неожиданно новый мир общения.

Французский Яна был гораздо более адекватным, чем французский Дины, и он смог объяснить мне, что является директором теннисного центра, а потом принялся излагать трудности, с которыми столкнулся молдавский теннис. Я узнал, что когда-то Молдова могла похвастать лучшим теннисистом во всем СССР в лице Ури Горбана, но теперь он не может попасть даже на низшую строчку мирового рейтинга, так как у него нет денег, чтобы ездить на соревнования. Грустная правда жизни в том, что правительство, которое не может себе позволить освещать улицы в столице, никогда не посчитает важным отправлять многообещающих теннисистов за границу.

Когда я рассказал Яну, что я делаю в его стране, он улыбнулся, но через секунду его лицо снова приобрело выражение «работа прежде всего». Я уже начал к этому привыкать. Это не та страна, где поднимают шумиху. На вопрос о том, можно ли мне сыграть в теннис на этих кортах с несколькими местными футболистами, Ян и бровью не повел: бесстрастное выражение лица и ответ в том смысле, что пожалуйста, если не совпадет по времени с молодежными тренировками, которые проходят на всех кортах. Когда я спросил, могу ли позвонить заранее, чтобы убедиться, что тренировок нет, Ян поставил передо мной дилемму.