Владимир Набоков - Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина

• Название: Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина
• Автор: Владимир Набоков
• Издательство: «Интелвак»
• Жанр: Критика
• Год: 1999
• ISBN: 5-93264-001-4

Комментарии В. В. Набокова освещают многообразие исторических, литературных и бытовых сторон романа. Книга является оригинальным произведением писателя в жанре научно-исторического комментария. Набоков обращается к «потаенным слоям» романа, прослеживает литературные влияния, связи «Евгения Онегина» с другими произведениями поэта, увлекательно повествует о тайнописи Пушкина.

Предназначена для широкого круга читателей и в первую очередь — для преподавателей и студентов гуманитарных вузов, а также для учителей и учащихся средней школы.

---

1–4 Четверостишие:

Покаместь упивайтесь ею,
Сей легкой жизнию, друзья!
Ее ничтожность разумею,
И мало к ней привязан я…

— имеет поразительное сходство с интонацией оды Державина «Приглашение к обеду» (1795), строфа IV, строки 1–4:

Друзьям моим я посвящаю,
Друзьям и красоте сей день;
Достоинствам я цену знаю,
И знаю то, что век наш тень…

8 Без неприметного следа. Я виноват в непроизвольном переносе. Этого не произошло бы, если бы я сказал то, что Пушкин хотел сказать (но не сказал):

Без следа, пусть малого…

Но я, как всегда, предпочитаю в переводе быть верным даже ошибке автора.

12 Печальный жребий свой. Эта личная жалоба была высказана в ссылке и устарела к октябрю 1826 г. (когда он был прощен и глава опубликована), поэтому Пушкин счел за лучшее в отдельном издании главы Второй (с. 5) указать: «Писано в 1823 году». Под черновиком этой строфы (2369, л. 41 об.) Пушкин поставил дату: «8 декабря 1823, nuit» <«ночь»>.

XL

   И чье нибудь онъ сердце тронетъ;
   И сохраненная судьбой,
   Быть можетъ, въ Летѣ не потонетъ
 4 Строфа, слагаемая мной;
   Быть можетъ — лестная надежда! —
   Укажетъ будущій невѣжда
   На мой прославленный портретъ,
 8 И молвитъ: то-то былъ Поэтъ!
   Прими жъ мое благодаренье,
   Поклонникъ мирныхъ Аонидъ,
   О ты, чья память сохранитъ
12 Мои летучія творенья,
   Чья благосклонная рука
   Потреплетъ лавры старика!

5 лестная надежда. Галлицизм «espérance flatteuse».

Предположения относительно судьбы его произведений схожи по тональности с теми, которые Пушкин высказывает о Ленском после его смерти в главе Шестой — сходство в пророческом тоне, пронизывающем посвященную обреченному поэту главу Вторую.

9 мои благодаренья. В рукописи и в «Северных цветах на 1826 год» опечатка: «мое благодаренье» (ед. ч.), что нарушает рифму.

Глава Третья

Эпиграф

Elle étoit fille, elle étoit amoureuse.

Malfilatre.

Это строка из песни II «Нарцисса, или Острова Венеры» (напечатано в 1768 г.), третьеразрядной поэмы в четырех длинных песнях Жака Шарля Луи Кланшана де Мальфилатра (1733–67): «Она [нимфа Эхо] была дева [и стало быть, любопытна, как все девы]; она была [мало того] влюблена… / Но я ей прощаю [как надлежит простить моей Татьяне]; вина ее лишь в том, что она любила [ср. „ЕО“, глава Третья, XXIV]. / Так пусть же ей простит и судьба!»

По греческому мифу, Эхо, чахнувшая от любви к Нарциссу, который, в свою очередь, чах от любви к собственному отражению, высохла так, что остался лишь ее голос, слышимый в лесу, — почти та же история с Татьяной в главе Седьмой, XXVIII, когда она все время видит перед собой Онегина, перелистывая книги, которые он читал (глава Седьмая, XXII–XXIV).

В школьном учебнике Пушкина — «Лицей, или Курс литературы древней и новой» (она была учебником и для Ламартина, сформировав его ужасный вкус, а также для Стендаля, признающегося в своем «Дневнике» 1804 г., что ему хотелось бы «делагарпизировать» свой стиль, — в чем он, наследник Вольтера и Лакло, так и не преуспел) — Лагарп (VIII, 252) приводит два вполне невинных отрывка из «Нарцисса», и первый из них открывается строкой, вынесенной в эпиграф, — Пушкину могла вспомниться та самая страница из Лагарпа.

Хотя, вообще говоря, у Пушкина очень часты рискованные намеки, которые даются непредумышленно, я не убежден, что в этом случае он вполне ясно сознавал: мальфилатрова нимфа увлечена подслушиванием (за спиной Лагарпа) малопристойной беседы Венеры со стариком Тиресием, которого Юнона лишила мужской силы за то, что он убил двух змей «in copula» <«спаривающихся» — лат.>.

На титульном листе беловой рукописи главы Третьей (ПБ, 10) эпиграфу, оставшемуся в окончательной редакции, Пушкин предпослал три строки из Данте («Ад», песнь V):

Ma dimmi: nel tempo di dolci sospiri,
A che e come concedette amore,
Che conoscete i dubiosi desiri?

<Ho расскажи: меж вздохов нежных дней,
Что было вам любовною наукой,
Раскрывшей слуху тайный зов страстей?

Пер. М. Лозинского>.

I–II

Глава Третья открывается диалогом, чистым диалогом без прибавлений, вроде «он сказал», «он ответил» и т. п. Диалог занимает две первые строфы и открывает третью («Поедем»). В ту пору (1824 г.) подобный прием (вступительный диалог) был относительно нов для европейского романа.

С другой стороны, для пушкинской эпохи не в новость «реалистически» воссозданная беседа, которая, сохраняя свой естественный темп и ритм, дается в жесткой рамке поэтической структуры, отличающейся замысловатой системой рифм, так что по контрасту возникает живой комический эффект. Среди многочисленных примеров такого рода самый пленительный — сонет «Диалог двух прихожан во время мессы» — Бернара де ля Моннуа (1641–1728), подражающий итальянскому сонету Маттео Франко (1447–94):

........................................................................
«Voulez-vous qu'au sortir nous déjeunions en ville?».
«Tope». «Nous en mettrons Sire Ambroise et Rolait».
«D'accord»…
........................................................................
«A propos, on m'a dit que le voisin Lucas
Épouse votre…». «Point. J'ai découvert ses dettes»…

<........................................................................
«Не позавтракать ли нам вместе в городе?».
«Отчего нет?». «Тогда отправимся в „Сир Амбруаз-э-Роле“».
«Прекрасно»…
........................................................................
«Да кстати, говорят сосед Люка Женится на вашей…».
«Ни за что. Я выяснил, он весь в долгах»…>.

Во вступительных строфах главы Третьей мы находим все — разговорную интонацию, строку, состоящую из двух или трех реплик, ритм вопросов-ответов, отбор наиболее кратких слов, чтобы для реплики было достаточно первой стихотворной стопы, перебивы разговора и даже один строчный перенос. Эти строфы отчасти напоминают стилистику некоторых басен Лафонтена и Крылова.

Строфы I–II главы Третьей составляют логическое единство: двадцать восемь строк содержат шестнадцать (7+9) реплик, причем Онегин тут втрое разговорчивее Ленского: на его сто слов приходится лишь тридцать пять, произнесенных собеседником. Простодушный энтузиаст поначалу «sur ses gardes» <«настороже»>, ибо саркастичный Онегин здесь слишком не схож с тем снисходительным господином, который в главе Второй, XV, едва сдерживал охладительное слово. Теперь Онегин (II, 3–5) говорит колкости Ленскому, вызывая эмоциональный всплеск, но затем озадачивает его, обращаясь с предложением, очень для того приятным (и снова выказывает свою терпимость, как в главе Второй, XV, 13–14).

Здесь впервые в «ЕО» мы присутствуем при разговоре Онегина с Ленским; прежде, начиная еще с главы Второй, XV, такие разговоры только передавались автором. Кстати, создается впечатление, что Онегин давно мог бы (глава Вторая, XIX) удовлетворить свое любопытство, о котором он говорит в главе Третьей, I–II, однако получается, что лишь сейчас он впервые слышит о Лариных.

I

   — «Куда? Ужъ эти мнѣ поэты!»
   — «Прощай, Онѣгинъ, мнѣ пора.»
   — «Я не держу тебя; но гдѣ ты
 4 Свои проводишь вечера?»
   — «У Лариныхъ.» — «Вотъ это чудно.
   Помилуй! и тебѣ не трудно
   Такъ каждый вечеръ убивать!»
 8 — «Ни мало.» — «Не могу понять.
   Отселѣ вижу, что такое:
   Во-первыхъ — слушай, правъ ли я? —
   Простая, Русская семья,
12 Къ гостямъ усердіе большое,
   Варенье, вѣчный разговоръ
   Про дождь, про ленъ, про скотный дворъ...»

1, 3 Богатая рифма «поэты — где ты» связана здесь с составной структурой одного из компонетов.

1–7 Томашевский[45] публикует уголок страницы из тетради Пушкина (1824), где справа на полях рукою нашего поэта набросан профиль Вольтера в ночном колпаке. Редакторам издания не пришло в голову указать, какая это пушкинская рукопись. Однако на фотовоспроизведении можно разобрать окончания семи последних в строках слов. Это начало главы Третьей.