Владимир Набоков - Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина

• Название: Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина
• Автор: Владимир Набоков
• Издательство: «Интелвак»
• Жанр: Критика
• Год: 1999
• ISBN: 5-93264-001-4

Комментарии В. В. Набокова освещают многообразие исторических, литературных и бытовых сторон романа. Книга является оригинальным произведением писателя в жанре научно-исторического комментария. Набоков обращается к «потаенным слоям» романа, прослеживает литературные влияния, связи «Евгения Онегина» с другими произведениями поэта, увлекательно повествует о тайнописи Пушкина.

Предназначена для широкого круга читателей и в первую очередь — для преподавателей и студентов гуманитарных вузов, а также для учителей и учащихся средней школы.

---

I: Строка со скольжением на первой стопе, или Быстрая:

И возбуждать улыбки дам…

II: Строка со скольжением на второй стопе, или Медленная:

Средь модных и старинных зал…

III: Строка со скольжением на третьей стопе, или Течение:

Зарецкий, некогда буян…

I+III: Строка со скольжением на первой и третьей стопах, или Быстрое течение:

В философической пустыне…

II+III: Строка со скольжением на второй и третьей стопах, или Медленное течение:

Блистательна, полувоздушна…

0: Строка без скольжения, или Регулярная:

Пора надежд и грусти нелепой…

<Разделы 11–12 посвящены сравнительному анализу других размеров и ритмов в русском и английском стихе>.

13. Рифма

…Строго говоря, для рифмы не существует законов или правил, кроме правила самого общего: рифма должна, в лучшем случае, способствовать «удовлетворению и удивлению» (как говорят французы) или, по крайней мере, чувству эйфорической безопасности (создаваемому рутинными рифмами в любом языке) посредством традиционного соблюдения определенных условностей. Но даже эти ощущения могут быть изменены и эти традиции низвержены таким поэтом, гений которого достаточно силен и оригинален, чтобы открыть новые пути, по которым пойдут другие…

Хорошие поэты России первой трети девятнадцатого века имели тенденцию отказываться от легких глагольных рифм (формы неопред. времени на «-ать», «-еть», «-ить»; прошед. времени на «-ал», «-ала», «-ало», «-али», «-ил», «-ила» и т. д.; формы наст. времени на «-ит», «-ят», «-ает», «-ают» и многие другие сплошь и рядом повторяющиеся формы), либо употреблять их как можно реже, либо обогащать их «consonne d'appui» <«опорной согласной»>. Хотя в «ЕО» бедные глагольные рифмы, как и бедные рифмы существительных (на «-анье» и «-енье» и падежные окончания, как «-ой»), встречаются, возможно, более часто, чем могло бы допустить чудодейственное мастерство нашего поэта, указанная тенденция прослеживается и в таких пассажах, где идет неторопливое перечисление действий или эмоций и трудно избежать монотонности рифмы.

Зачерпывая наугад горсть рифм из «ЕО», мы можем обнаружить такие богатые, как:

пиров

здоров

зевал

зал

да-с

глас

кровью

Прасковью (женск. имя, вин. пад.)

несносный

сосны

исторья

Красногорья (название места, род. пад.)

доволен

колоколен

рада

маскарада (род. пад.)

и лучшую рифму во всей поэме:

синий

Россини.

Велик урожай слабых или бедных рифм, как, например:

Ричардсона (вин. пад.)

Грандисона (вин. пад.)

ближе

ниже,

простых падежных окончаний:

умом (тв. пад.)

лицом (тв. пад.),

простых и неточных:

проворно

покорна

приезд

присест

и банальных рифм, как:

любовь

кровь

очи

ночи…

Начало строфы XLIV главы Четвертой содержит одну из самих изобретательных рифм «ЕО», в которой неожиданно, но, вместе с тем, совершенно естественно и восхитительно иностранное имя перекликается с очень русским оборотом речи, имеющим ударение на предлоге:

Прямым Онегин Чильд Гарольдом
Вдался в задумчивую лень:
Со сна садится в ванну со льдом,
И после, дома целый день…

То обстоятельство, что рифмы, независимо от их длины, не входят в метрическую схему строки, ведет к некоторым забавным последствиям. Если мы изобретем, к примеру, ямбическое двустишие, рифмы которого не просто длинные, но чудовищные и являют собой по длине настоящего морского дракона, то увидим, что, хотя после икта идет еще шесть дополнительных слогов, строка все равно остается четырехстопной (или «восьмисложником», как ее еще называют):

Есть рифмы прочные, напрашивающиеся,
И многоножки есть, подкашивающиеся.

Метрически это двустишие идентично, скажем, такому:

Есть рифмы точные, и есть
Другие. Всех не перечесть.

EUGENE ONEGIN A Novel in Verse by Aleksandr Pushkin

Pétri de vanité il avait encore plus de cette espèce d'orgueil qui fait avouer avec la même indifférence les bonnes comme les mauvaises actions, suite d'un sentiment de supériorité, peut-être imaginaire.

Tiré d'une lettre particulière

   Not thinking to amuse the haughty world,
   having grown fond of friendship's heed,
   I wish I could present you with a gage
 4 that would be worthier of you —
   be worthier of a fine soul
   full of a holy dream,
   of live and limpid poetry,
 8 of high thoughts and simplicity.
   But so be it. With partial hand
   take this collection of pied chapters:
   half droll, half sad,
12 plain-folk, ideal,
   the careless fruit of my amusements,
   insomnias, light inspirations,
   unripe and withered years,
16 the intellect's cold observations,
   and the heart's sorrowful remarks.

CHAPTER ONE

To live it hurries and to feel it hastes.

Prince Vyazemski

I

   “My uncle has most honest principles:
   when he was taken gravely ill,
   he forced one to respect him
 4 and nothing better could invent.
   To others his example is a lesson;
   but, good God, what a bore to sit
   by a sick person day and night, not stirring
 8 a step away!
   What base perfidiousness
   to entertain one half-alive,
   adjust for him his pillows,
12 sadly serve him his medicine,
   sigh — and think inwardly
   when will the devil take you?”

II

   Thus a young scapegrace thought
   as with post horses in the dust he flew,
   by the most lofty will of Zeus
 4 the heir of all his kin.
   Friends of Lyudmila and Ruslan!
   The hero of my novel,
   without preambles, forthwith,
 8 I'd like to have you meet:
   Onegin, a good pal of mine,
   was born upon the Neva's banks,
   where maybe you were born,
12 or used to shine, my reader!
   There formerly I too promenaded —
   but harmful is the North to me.1

III

   Having served excellently, nobly,
   his father lived by means of debts;
   gave three balls yearly
 4 and squandered everything at last.
   Fate guarded Eugene:
   at first, Madame looked after him;
   later, Monsieur replaced her.
 8 The child was boisterous but charming.
   Monsieur l'Abbé, a poor wretch of a Frenchman,
   not to wear out the infant,
   taught him all things in play,
12 bothered him not with stern moralization,
   scolded him slightly for his pranks,
   and to the Letniy Sad took him for walks.

IV

   Then, when the season of tumultuous youth
   for Eugene came,
   season of hopes and tender melancholy,
 4 Monsieur was ousted from the place.
   Now my Onegin is at large:
   hair cut after the latest fashion,
   dressed like a London Dandy2 —
 8 and finally he saw the World.
   In French impeccably
   he could express himself and write,
   danced the mazurka lightly, and
12 bowed unconstrainedly —
   what would you more? The World decided
   that he was clever and most charming.

V

   All of us had a bit of schooling
   in something and somehow:
   hence in our midst it is not hard,
 4 thank God, to flaunt one's education.
   Onegin was, in the opinion
   of many (judges resolute and stern),
   a learned fellow but a pedant.
 8 He had the happy talent,
   without constraint, in conversation
   slightly to touch on everything,
   keep silent, with an expert's learned air,
12 during a grave discussion, and provoke
   the smiles of ladies with the fire
   of unexpected epigrams.

VI