Луиза Винер - Большой обман

• Название: Большой обман
• Автор: Луиза Винер
• Издательство: Фантом Пресс
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2007
• ISBN: 5-86471-413-5

Одри Унгар не видела отца двадцать лет. Профессиональный игрок в покер, он уехал из дома, когда ей было двенадцать, и навсегда исчез из ее жизни. И вот Одри уже за тридцать, и теперь она сама балансирует на грани кризиса среднего возраста. Чтобы вновь обрести себя, Одри решает найти отца, однако выясняется, что сделать она это может, только если сама станет профессиональной картежницей. Но мало научиться играть в карты — надо еще проникнуть в закрытый мир игроков. И ключом в этот мир становится Большой Луи, сварливый гигант, который боится выходить из своей крохотной квартирки на верхотуре дома-башни. Постигая тайны новой профессии, Одри постигает и тайны Большого Луи...

«Большой обман» — роман вовсе не о карточной игре, это книга о поисках себя, любви и душевного тепла. Необычная и очень интригующая история рассказана легко, непринужденно и с отменным юмором. Луиза Винер, в прошлом рок-звезда, теперь уверенно завоевывает литературный олимп, и этот роман — доказательство тому.

---

Папа не разговаривает даже со мной. Раньше по субботам мы с ним частенько играли в карты — в вист, в криббидж или в «двадцать одно», — теперь, похоже, с забавой покончено. Порой я проскальзываю к нему в кабинет — подсмотреть, чем он занят, — но он меня и не замечает. Разок поднимет глаза и скажет: «Рыжик, я, кажется, раскусил секрет» — вот и все. А по большей части папа и вовсе молчит.

* * *

Мама сидит на одном месте у окна уже больше часа, держа перед собой раскрытую книгу. Притворяясь, будто читает, мама покачивает головой и сжимает губы, словно пытаясь сосредоточиться, но уже минут десять не переворачивает страницу. Время от времени мама поднимается, чтобы выпить чаю, но дело ограничивается кипячением воды. Про заварку и все остальное мама забывает. Когда она проделывает это в третий раз, я достаю из холодильника молоко и сама готовлю ей чай. С дымящейся чашкой в руках я подхожу к маме. Она хватает меня за запястье и больно стискивает.

— С нами все будет хорошо. — Мама отпускает мою руку. — Нам недолго осталось ждать, обещаю тебе.

Я не очень понимаю, про что она, но на всякий случай киваю. На глаза мне попадается хлеб, и я отрезаю себе пару кусочков и кладу в тостер. Когда хлеб темнеет и запах теплого мякиша наполняет кухню, мама почему-то улыбается. Теперь вид у нее уже не такой несчастный. Книга у мамы в руках — это Библия. Я слышу шелест переворачиваемых страниц и толстым слоем намазываю холодное масло на тост.

* * *

На следующее утро папа будит меня в несусветную рань. Пальто и выходной костюм еще на нем, щеки и подбородок заросли щетиной. Я чувствую запах виски, а от его пиджака пахнет потом и табачным дымом. Он хочет мне что-то сказать, только чтобы я не расстраивалась. Оказывается, теперь мне придется ходить в школу пешком, машины у нас больше нет. Ничего страшного, говорю я ему. Школа не очень далеко, и как я туда буду добираться, мне решительно все равно.

* * *

Месяцы идут, зима в самом разгаре, и мама больше не ждет его по вечерам. Она отправляется прямиком в спальню, прихватив с собой горячую грелку и стаканчик подогретого виски с молоком, и уходит по утрам на работу, даже не проверив, вернулся ли папа. Папы нет все чаще. Он в каком-то лондонском казино, а может быть, в чужом доме, а может быть, — обычно на выходные или праздники — прихватил с собой паспорт и синюю банковскую книжку и улетел с Джимми Шелковые Носки в Лас-Вегас. Или в Вену. Или в Амстердам. Или еще куда-то, в какое-нибудь гиблое место, о котором я и не слыхивала, и я стараюсь отыскать это место на глобусе.

Теперь я никогда не знаю, вернется ли папа ночью домой. Однажды он явился в порванном пиджаке и с пятнами крови на рубашке. Рука у него была перевязана носовым платком. До этого он три дня безвестно отсутствовал. Когда я наконец смогла задать ему вопрос, как это он так поранился, папа посмотрел на меня с недоумением. «Откровенно говоря, Рыжик, я и сам не знаю» — вот и все, что он сказал.

* * *

За два месяца до переезда папа выиграл целую кучу денег. Мятые банкноты торчали у него из всех карманов под разными углами, и папа вываливал их на диван, словно разбрасывал конфетти. Мама старалась принять равнодушный вид, но ей было меня не обмануть. Я видела, как просветлело у нее лицо и разгладились морщинки у глаз.

В тот день папа вытащил нас из дома. Перво-наперво мы взяли такси, отправились в «Магазин подержанных автомобилей Джимми», купили ярко-красную машину с откидным верхом и вдоволь накатались по набережной вдоль моря. Машина ревела, словно буря, и мчалась вперед, и лица у нас горели от ветра.

По дороге домой мы остановились у нашего любимого кафе, и папа заказал по блюду ледяных устриц каждому. Мы сдабривали их лимонным соком, посыпали молотым перцем и быстренько проглатывали. Мама ела устрицы, улыбка играла у нее на лице, глаза цвета речной воды сияли, и папа — впервые за многие месяцы — смотрел на нее, не отрываясь. Мама даже смутилась.

Они взялись за руки, и папа объявил, что хочет сделать важное заявление. Пора ему окончательно бросать работу. Сегодня наступил перелом, которого он столько времени добивался. Надо переходить в профессионалы.

Плечи у мамы поникли. Именно с этого момента она стала походить на собственную ксерокопию, силуэт ее как-то сразу утерял былую четкость. Дура я, дура, только и сказала мама, и устричная раковина хрустнула в ее сильной руке. Почему это папу до сих пор еще не поперли с работы, а? Почему нас всех еще не выкинули на улицу? Причина проста: мама целый год плакалась в жилетку миссис Сантос, чтобы школа проявила снисхождение и папу перевели хотя бы на почасовую оплату. У нас дома лежат счета за прошлый год и нераспечатанные письма из банка. Мама просто боится их открывать. И вообще, если принюхаться, то от него так и разит пармскими фиалками.

Они ругались еще некоторое время, их сердитые голоса звучали то громче, то тише, смущая других посетителей. Потом папа поднялся, повернулся к нам спиной и вышел из кафе.

Мы быстро доехали до дома. Верх у машины был поднят, и ветер бился в стекла. Я видела, что маме противно даже смотреть на наш новый автомобиль. Хлопнула дверь, мама сделала шаг по тротуару, замерла на мгновение, придерживая юбку, и взгляд ее наполнился отвращением. Как хрупко все хорошее, и как легко его разрушить!

* * *

Потом все покатилось очень быстро. Папу выгнали с работы, банковские счета опустели, дом, в котором прошло мое детство, пошел с молотка. Пока мы еще не выехали, папа порой прокрадывался по утрам в мою спальню и вытрясал пару монеток из моей копилки. По большей части я притворялась, что сплю. Если я «просыпалась», папа старался превратить все в игру. Когда светило солнце, мы загадывали, какого цвета будет следующая машина. Когда шел дождик, мы загадывали, чья капля упадет быстрее. Выигрывал папа.

За пару дней до переезда мама поймала его с поличным. Папа выходил из моей комнаты с монетами, зажатыми в кулаке, и медяки рассыпались у него по полу. Мне пришлось заткнуть уши, так громко кричали родители.

И вот миссис Сантос подгоняет свой автомобиль, мы грузим пожитки в багажник и перебираемся в меблирашки на набережной. При виде нас и нашего багажа хозяйка только головой качает. Мы поднимаемся по лестнице, пахнущей картошкой, жаренной на свином жире, и вселяемся в комнату. Здесь нам предстоит спать и есть еще целую неделю.

В следующий понедельник за нами приезжает человек в безукоризненном пальто. Мама знакомит меня с ним. Его зовут Фрэнк.

— Мы теперь будем жить у Фрэнка, — говорит мама, застегивая мне куртку. Наши чемоданы уже в багажнике его машины. — Тебе там понравится. У Фрэнка большой дом с садом и центральным отоплением. У тебя будет своя собственная новенькая спальня.

Я тупо смотрю на Фрэнка и не знаю, что сказать. Мне интересно, смогу ли я надуть свой глобус, когда мы приедем, но вопрос мой приходится как-то не ко двору. Фрэнк предлагает купить мне новый глобус или куклу Барби. Помню еще, что он пытается взять меня за руку, а я вырываюсь, и ему остается только похлопать меня по плечу.

— Поехали. — Мама сажает меня в машину. — Тебе у Фрэнка понравится. У него два сына-близнеца. Они ненамного старше тебя, так что тебе будет с кем играть.

Мы садимся в машину, мама целует Фрэнка в щеку, и он весь заливается краской. Мы трогаемся и едем по набережной, и мама поворачивается ко мне и повторяет уже сказанное. У Фрэнка мне будет тепло. У Фрэнка мне не будет одиноко. Я ее почти не слушаю. Я-то знаю: не меня она старается убедить.

25

У меня выдалась беспокойная ночь. Мне снилось, что я занимаюсь сексом с Боно и Эйджем. Замечательным, мерзким, потным, грязным перепихоном на кровати размером с небольшую страну третьего мира. Все началось здорово — Эйдж был очень ласков, — и я уже была близка к оргазму, как вдруг волосы у Боно стали выпадать пучками — горячие жирные пряди, пропитанные клеем для париков и пахнущие пармскими фиалками, так и липли к моим рукам. Интересно, что такой сон может значить? Надо бы спросить у Джо. М-да. Нет, не стоит вмешивать Джо. Отношения у нас в последнее время и так стали какие-то сухие — наши свежевымытые тела были близки не меньше двух недель назад, — и он только расстроится, когда представит себе, как 75 процентов «U2» терзали меня и катали по кровати (у меня осталось смутное подозрение, что Ларри Маллен-младший[33] тоже участвовал). Безнадежное дело. Хоть застрелись.

Я выскальзываю из спальни (Джо еще спит), пробираюсь на кухню и готовлю кофе. В никелированных боках кофейника отражается моя сонная физиономия. Я поворачиваю кофейник, чтобы было лучше видно, и всматриваюсь. Зрелище не вдохновляет. Возле глаз какие-то черточки — через пару месяцев они превратятся в полноценные морщинки, — на лбу коричневая полоса — надо поменьше бывать на солнце.