Луиза Винер - Большой обман

• Название: Большой обман
• Автор: Луиза Винер
• Издательство: Фантом Пресс
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2007
• ISBN: 5-86471-413-5

Одри Унгар не видела отца двадцать лет. Профессиональный игрок в покер, он уехал из дома, когда ей было двенадцать, и навсегда исчез из ее жизни. И вот Одри уже за тридцать, и теперь она сама балансирует на грани кризиса среднего возраста. Чтобы вновь обрести себя, Одри решает найти отца, однако выясняется, что сделать она это может, только если сама станет профессиональной картежницей. Но мало научиться играть в карты — надо еще проникнуть в закрытый мир игроков. И ключом в этот мир становится Большой Луи, сварливый гигант, который боится выходить из своей крохотной квартирки на верхотуре дома-башни. Постигая тайны новой профессии, Одри постигает и тайны Большого Луи...

«Большой обман» — роман вовсе не о карточной игре, это книга о поисках себя, любви и душевного тепла. Необычная и очень интригующая история рассказана легко, непринужденно и с отменным юмором. Луиза Винер, в прошлом рок-звезда, теперь уверенно завоевывает литературный олимп, и этот роман — доказательство тому.

---

— Это стенной шкаф, — изрекает он. — На первой полке лежит стопка фотоальбомов. Достань их мне, а я пока приготовлю чай с лимоном.

* * *

Шкаф битком. В каждый кубический дюйм пространства втиснуто максимальное количество бумаг, фотографий, игральных карт, фишек, пустых бутылок из-под отбеливателя и покерных журналов. Все покрыто толстым слоем пыли. Я смотрю на весь этот унылый хлам и прямо вижу, как ладони у Большого Луи покрываются потом. Сам факт существования шкафа с таким содержимым должен не давать Луи спать по ночам: грязь, микробы, споры плесени и хаос.

Заметив на верхней полке несколько фотоальбомов, я осторожно их вытаскиваю, стараясь не касаться прочих книжек и бумаг. Все-таки несколько старых номеров «Карточного игрока» падают на пол, из-под их пожелтевших страниц вылетают клубы пыли. Слышу, как Большой Луи бурчит что-то про себя. Я поднимаю журналы — поднять бы еще поменьше пыли — и впихиваю их между двух книг в твердых переплетах. Это биография Уилта Чемберлена[28] и захватанная жирными пальцами «Супер/Система» Дойла Брансона — настоящая сокровищница плодотворных идей по тактике покера. У папы была точно такая же и в такой же обложке. Только не такая замызганная.

— Нашла альбомы? — спрашивает Луи, стоя спиной ко мне.

— Да. Принести их тебе?

— Сперва протри. Влажной тряпкой. И моющей жидкостью. И пожалуй, полиролью для мебели.

Я протираю пластиковые обложки альбомов, наношу на них полироль и передаю Большому Луи. Альбомы толстые и тяжелые, но Луи подхватывает их, будто газеты, и страницы мелькают у него в руках с такой скоростью, словно это непереплетенные листы. Гримаса отвращения проступает у него на лице при виде пятен плесени на плотном картоне.

— Что скажешь? — спрашивает он у меня с гордостью. — Каков красавец-мужчина, а?

Я захожу за спинку дивана и заглядываю ему через плечо. С выгоревшей карточки мне улыбается жизнерадостный спортсмен, надежда колледжа, — высокий мускулистый юноша с тяжелой челюстью и проницательными глазами типа «орехи в меду». На нем белая спортивная форма с малиновой отделкой, в вытянутой руке баскетбольный мяч цвета пламени. Фотовспышка выхватила его рельефную мускулатуру и напряженные вены на руке — мяч он держит крепко.

Под этим портретом — еще один снимок того же спортсмена, прорывающегося с середины баскетбольной площадки к кольцу. Игроки команды противника растопыривают руки, и прыгают, и пытаются его задержать, но ясно, что мяч все равно будет в корзине. Рядом с этой фотографией — вырезка из газеты колледжа. Заголовок гласит: «На счету Блума уже третий победный мяч в сезоне. «Скарлет Найтс» выигрывают у «Принстона» 75:73».

Я изумленно таращусь на фотографии.

— Этот человек… это ты?

— Угу. Я. Глазам своим не веришь, правда?

— Когда… Сколько лет этим снимкам?

— Мне было девятнадцать. Я учился на первом курсе. Тренер был уверен, что я дойду до вершины.

— До какой еще вершины?

— До НБА. И может быть, даже в один прекрасный день буду играть за «Нью-Йорк Никс». Кто знает?

Я смотрю на фотографию, потом перевожу глаза на Большого Луи, не в силах осознать, что длинноногий красавец-атлет и гора дряблого мяса, возвышающаяся сейчас передо мной, — один человек.

— Что такое? — спрашивает он резко. — Ты сомневаешься, что это я?

— Да нет, нет… просто… на фотографии ты совсем другой.

Большой Луи медленно, с чувством переворачивает страницы фотоальбома, возвращаясь к дням своего триумфа и упиваясь ими.

— Ты знаешь, сколько парней в Штатах играют в баскетбол?

— Нет, — говорю я. — Представления не имею.

— Около полумиллиона. Из них в команды НБА в год попадает человек пятьдесят. Нехилый отсев, правда?

— Один из десяти тысяч, — немедленно вычисляю я.

— Точно так. У меня был один шанс на десять тысяч, но я четко знал: этот шанс мой. У меня и тени сомнения не было. Мои руки и ноги знали, что им делать в конкретный момент, лучше меня самого. Я знал позицию каждого игрока на площадке в каждую секунду игры даже повернувшись к ним спиной. Некоторые матчи я вообще мог бы сыграть с закрытыми глазами. Как будто у меня было шестое чувство или что-то в этом духе, понимаешь, о чем я?

Его лицо озаряется, глаза подергиваются дымкой воспоминаний, губы сами складываются в полуулыбку. Откинув голову на спинку старого дивана, он видит толпы в «Мэдисон-сквер-Гарден» и девушек, выкрикивающих его имя. Он видит баскетбольную майку «Нью-Йорк Никс» со своим именем и себя с кубком НБА в руках. И тут лицо его темнеет. Губы сжимаются и разжимаются вновь, и сквозь прокуренные зубы вырывается отчетливый стон, подобный вою раненого животного.

— Я ее даже не видел, — шелестят его слова, будто гонимые ветерком. — Я ее даже разглядеть не успел.

Луи набирает побольше воздуха и закрывает глаза. Руки шарят по подлокотникам, пока намертво не впиваются в ткань.

— Она раздавила меня. — Луи не открывает глаз. — Эта машина раздавила меня, как куклу. Я думал, что неуязвим. У тебя когда-нибудь было такое чувство, Одри? Чувство неуязвимости. Пока эта машина не сбила меня, оно меня не покидало.

У него утомленный вид, и он закрывает фотоальбом и кладет себе на колени. В альбоме остаются еще сотни фотографий — кусочки его жизни, застывшие, замороженные, — но он явно не хочет ничего мне больше показывать.

— Она врезалась в меня, как товарный состав, — бесстрастно произносит Луи. — Водитель умирал за рулем. У него был инфаркт, он знал, что вот-вот умрет, вот и нажал на газ до отказа. Умирать — так быстро. Да еще прихватить с собой кой-кого, понимаешь, о чем я? Эта машина возникла из небытия, впечаталась мне в таз и размозжила мне ноги. Все косточки до единой — лодыжки, большие берцовые, малые берцовые, бедренные, — и я валялся и истекал кровью, словно козел отпущения с перерезанным горлом. Три года я перемещался в инвалидной коляске. Даже умыться сам не мог… и пописать… не мог сам.

Большой Луи поднимается с места и направляется в прихожую к шкафу, желая сам демонстративно положить фотоальбомы на место. Я смотрю, как он пробирается по узкому коридору, и тут до меня доходит, что причина его странной походки — не только избыточный вес, но и перенесенные увечья. Он заталкивает альбомы обратно на полку, закрывает дверь и вздрагивает всем телом. К бутылке с чистящим средством он просто кидается и с такой яростью начинает оттирать себе пальцы, что, наверное, сдирает кожу.

— Вот тогда-то я и начал играть в карты. — Луи поглощен мытьем рук. — Не сразу, понятное дело, после аварии прошел год или что-то около того. Первый свой год в госпитале я только и делал, что хныкал, словно девчонка. Почему, почему несчастье случилось именно со мной? Сама знаешь, как бывает в молодости. Несмотря ни на что, тебе кажется, что в жизни есть какая-то справедливость.

Чай с лимоном на кофейном столике давно остыл, я предлагаю заварить еще и включаю чайник.

— Да, это ужасно. Как ты только все это пережил. Подавать такие надежды — и чтобы все пошло прахом. Это просто… — Я останавливаюсь на полуслове, не в силах подобрать точное определение.

— Просто сволочизм, — говорит он, нюхая пену у себя на руках. — Но что поделаешь? Только подумаешь, что добился чего-то, как жизнь изворачивается и находит новый способ трахнуть тебя в задницу.

16

— Что ты читаешь?

— «Сельскую жизнь».

— С чего это?

— Провожу исследование. В связи с нашей поездкой. Я купила высокие сапоги и вытащила из сундука куртку с капюшоном.

— Зеленую?

— Да. Она хоть немного смахивает на шикарные вощеные куртки, которые в деревне все носят. Правда, она не вощеная, но ничего, я ее пропитаю гелем для волос, и она заблестит.

— Одри?

— А?

— Мы с тобой всего-навсего собираемся поужинать в деревенском пабе. Мы не будем участвовать в охоте на лис или травле барсуков.

— Я в курсе. Только не хочу, чтобы на нас пялились как на «городских лохов». Не надо выделяться из массы.

* * *

Мы с Джо сидим в деревенском пабе, пьем эль цвета ржавчины, и все глазеют на меня как на дуру. На мне моя старая школьная куртка с капюшоном — я покрыла ее двумя слоями геля для волос — и ярко-зеленые сапоги, нарочно перемазанные грязью. Волосы я специально спутала и завязала в конский хвост. Вид у меня такой, будто я все утро только и делала, что чистила лошадей. А у всех окружающих вид такой, будто в их поместье чистят лошадей (пардон, моют «рейндж-роверы») исключительно слуги.

— Что это они все так хорошо одеты? — интересуюсь я, сдувая пену с пива.

— А ты чего ждала?

— Не знаю. Но ты только посмотри, ведь на них… джемперы.

— На дворе холодно. Что они, по-твоему, должны были надеть?

— Это понятно. Но я думала, они будут одеты похуже. И мне казалось, у них на одежде будет больше… пятен.