Юлия Горишняя - Слепой боец

• Название: Слепой боец
• Автор: Юлия Горишняя
• Издательство: М.:АСТ, СПб.:Terra Fantastica
• Жанр: Фэнтези
• Год: 1997
• ISBN: 5-7921-0121-3, 5-15-000193-7

В холодных северных морях, где скрыты туманом таинственные острова, где в глубине фьордов прячутся корабли морских разбойников, странствуют герои этого романа. Им приходится испытать все — любовь и предательство, радость и боль, они проходят через междоусобную войну и гнев тех, кто владеет тайнами древней магии... Лишь бесконечная верность себе, несгибаемая сила духа и преданность друзьям и любимым спасают их в бушующих океанских просторах...

---

Ибо «метб» — это пламя. И оно бежит по горючему быстрее, чем льется поток.

Если это приходило к одному — оттого ли, что никого рядом, оттого ли, что некому подхватить, — это тоже «метб», но не полный, оттого что многих его важных свойств так не углядишь.

Например, как он распространяется. Только что рядом был человек, и вдруг его движения меняются неуловимо, но достаточно для того, чтобы послать в твой разум незаметно для тебя самого сигнал, открывающий дверь. Слепой Метобом не станет, разве что сам взрастит его в себе.

Кажется, среди всех народов этого мира только в земле, из которой прикочевали на здешнюю половину мира племена йертан, люди оказались достаточно сумасшедшими, чтобы становиться горючим для Метоба добровольно и целым скопом, и достаточно трезвомыслящими, чтобы додуматься и предусматривать способы, какими можно потом выйти из него — или загнать его опять в себя как можно менее гибельно, и достаточно дикими, чтобы у них находилось довольно бойцов для такого немыслимого способа войны.

Если получалось не вовремя — или неправильно (бывало и такое с северянами), войско, очумев, месило своих и чужих, и это тоже «метб». Но еще не тот — самый страшный, о котором с ужасом пишут чужеземные хроники и которым люди йертан побеждали в нескольких битвах, о каких они сочли, что ради них стоит призвать Метоба.

Была ли у северян достаточно развитая и осознанная психотехника входа в «метб» и выхода из него? Чужеземные хроники врут немилосердно от страха или невежества, скелы — те из них, что записаны достаточно давно, — говорят о намеренном «метбе» скупо и «обходными словами», более поздние останавливаются в недоумении перед непонятным — уже непонятным! — и перетолковывают по-своему. Мелиес Историограф, хоть и наблюдала его собственными глазами, находясь на службе у князя Ангварда во время Тафрийского похода, в своем трактате «О неистовстве воителей, именуемом „метб", или „Метоб"», описывает одну внешнюю сторону обряда с полувысокомерной опаской и любознательностью образованного человека.

Техника была. Но в этот день она не применялась. Другое дело, что они подвели себя к порогу «метба» так близко, как это было возможно, и уже были — внутренне — согласны на это, и, значит, недаром Сколтис, сын Сколтиса Широкого Пира, из дома Сколтисов, позабыл добавить в своем разговоре с богами нужные слова.

А мечта о богатствах Моны, жажда самоутверждения и жажда победы были впечатаны в их сердца так крепко, что сработала, как заранее заданная, формула в обряде.

И Метоб пришел — именно так, как должен приходить туда, где он приносит свои победы, страшные, как смерть. Что случается с войском, ставшим Метобом, если цель, поставленная ему, достигнута, а средства выйти из метба не предусмотрены или недоступны, — об этом Мелиес Историограф тоже кое-что пишет, простодушно, высокомерно и с опасливой и любознательной кровожадностью образованного человека.

Тем временем убивающий поток все несся вверх, на стену. Монахов постепенно оттеснили от завала на два шага вглубь, по внутренней стороне этой кладки уже сложилась другая кладка — из тел, и обе стороны использовали ее.

Монахи брали свою цену. Кроме того, по их вере, мертвое тело — это просто грязь, о которую только нужно не очень замараться.

Но люди племени йертан? Гордые, свободнорожденные северяне, для которых славные скелы — столь же драгоценный, как и золото, груз, за которым отправляются в поход?

Ни в одной из скел не сказано, как погиб Палли Длиннорукий, сын Валгмода. Потому что этого никто не заметил.

Это был дротик в шею, прилетевший сверху.

Ни в одной из скел не сказано, что немного спустя кто-то подхватил его топор, после того как сломал свой.

Останься этот человек жив, и расскажи ему кто-нибудь об этом, он бы гордился так доставшимся ему оружием до конца жизни. Но этого тоже никто не заметил.

Ведь их там было немного, и все они были слишком заняты, чтобы что-нибудь замечать. Они помогали друг другу. Когда оказывались рядом — взаимодействовали довольно-таки сносно. Но оказавшийся не в состоянии биться становился для них чем-то, что не замечают, а если замечают — только для того, чтоб использовать.

А «нечто» неуловимое бежало дальше.

Дальше, дальше.

К тому времени как люди Кормайсов, встрепенувшись, подступили к лестницам, те уже были забиты. На них рвались слева и справа. Кормайс просто-таки взвыл. Такое нарушение договора, его прав и порядка его взбесило. Он еще не понял.

Прошли еще какие-то мгновения, и порядок стал ему безразличен.

Щиты, которыми они закрывались от стрел и от камней, до какой-то степени замедляли распространение «метба».

Из-под стены уже не уносили раненых. Впрочем, теперь довести этих людей до того, чтобы они оказались не в состоянии биться, стало куда сложнее. Собственных ран и увечий они тоже не замечали.

Дружинники перестали защищать капитанов. Вот что такое «метб».

Отпихнув кого-то, на лестницу справа ворвался Бори, сын Борна Честного, из дома Борнов, которому уж вовсе нечего было тут делать. Кого именно он оттолкнул и тем самым спас ему жизнь — тоже никто не заметил.

И может быть, это правильно. Там, куда доходит «метб», не остается ни людей и ни имен.

Ровно столько времени, сколько нужно, чтобы проговорить ди-герет, продержались в проломе те его защитники, — если считать с того мгновения, как погиб Эйб.

Эта их оборона кажется подвигом, равные которому отыскиваются лишь в сказаниях, — если не вспомнить, что они, возможно, вовсе и не понимали, что сражаются против бога воинской ярости.

По ним — добивая на бегу, — нападающие кинулись вниз. В это время — и уже довольно давно — другие лезли дальше по лестницам. Уже было сказано, что те были выше, чем стена в проломе, и доставали почти до галереи. Цепляясь, как обезьяны, дружинники — и это в доспехах! — перемахивали затем расстояние в добрых три локтя, которое отделяло крайнюю левую лестницу от помоста галереи, что еще неудивительно, и в добрых семь локтей, что отделяли среднюю от правого края пролома. Еще кто-то, стоя внутри пролома, забирался другому на плечи — и третий доставал до верха. Там ужпытались преодолеть те самые заплаты — как оказалось, обычные кожи-щиты, какими изнутри была огорожена галерея. Монахи сталкивали их, били копьями и рубились рагдами очень отважно, и слева им пока удавалось отбиться, вероятно потому, что там никому не мешала огромная машина под навесом, но справа им не повезло. Там оказался Борн, а с ним его меч, и это были дурные гости. Монастырским довелось натерпеться тревоги, пока удалось сбить его вниз. Тяжеловесный ратник, с плоскообушной рагдой, на светлой железке которой гравированные фениксы изобличали, что это не простой солдат. Этот человек находился там, поскольку там был отдельный отряд, защищавший машину. Борн мог бы гордиться — знай он о том, какой военачальник двинется на него, — знай он, что столь грозный воин попадется ему на дороге, — но он этого даже не заметил…

Ему почти все время пришлось драться, держа меч по-брандански обратным хватом, — вот какая там была теснотища, между машиной и внешним ограждением, и сколько народу туда понабилось. Из-за этой-то тесноты и хозяин фениксовой рагды ударил в него сбоку, копейным концом своего оружия, однако Борна там уже не было, он прыгнул вперед, подныривая под древко и падая на колени. У него была возможность обезопасить противника, ударив по руке, и самому избежать удара, но если бы он так сделал — был бы Борном, а не Метобом, который любит убивать много и подряд. Поднимаясь и выводя меч из-за спины, все так же по-брандански, он вспорол крашеные, узором сложенные чешуи панциря снизу вверх, и подкладку, и внутренности, что под ними, и фениксоносная «душа битвы» не успела сбить этот удар, однако успела — и смогла — все же завершить движение, — ибо даже Метобу дано недооценить противника, и к тому же хозяин этой рагды обращался с нею так, что это, пожалуй, напоминает наш «падающий лист». С такою тяжелой вещью, как плоскообушная рагда, иначе, право, и невозможно. Она уже шла сама. Оставалось только подправить ее чуть-чуть. Страшный удар обухом — сберегающий заточку, которую беречь уже незачем, — пришелся в плечо и отшвырнул Борна на три шага назад и вправо, так что он даже сшиб еще одного дружинника, бившегося здесь, и тоже свалился в пролом. Рагдан упал на колени, зажимая живот, и фениксы все-таки окрасились кровью — его собственной. Тот человек, которого сбил Борн, приземлился, как кошка, хоть и воинам в проломе на головы. А Бори был слишком оглушен ударом и паданием, и потому его сбросили вниз, — его здесь уже не принимали как соратника, а только как помеху, тем более что это был самый внешний край проема.

Его схватке повезло — она все же не осталась незамеченной.

Эту часть галереи видно было с левого склона долины, где стояли Сколтисовы лучники. До них еще не добрался Метоб. А уж знакомый блеск брони засверкал им даже сквозь пар. «Дом Боярышника!» — заорал Сколтен старинный клич. Уж конечно, он был здесь, Сколтен. Это его стрелы, среди полудесятка других, летали, раз за разом, на четыреста шагов в башенные бойницы, — слабых не водилось среди внуков Йолма. «Борнэ мра! — закричал он. — А уж Кормайс-то нынче воет!» — добавил он весело, обернулся и ткнул соседа в бок — досаде Кормайса все были рады. Потом он присмотрелся внимательнее. Улыбка сбежала с его лица, когда он разглядел огромный, яркий, узорчатый доспех и сверкнувшую рагду. В сизой пелене, бегущей клочками и прядями, внезапно обозначился разрыв, очень четкий, и все можно было хорошо разглядеть. Сколтен молча очень мягким и быстрым, собранным движением положил лук. Оглянулся, словно оценивая что-то. Поднял один из щитов и пошел вперед.