Федор Чешко - Витязь Железный Бивень

• Название: Витязь Железный Бивень
• Автор: Федор Чешко
• Издательство: «Крылов»
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2004
• ISBN: 5-94371-666-1

Владение оружием — лишь стебель, корни которого скрыты от праздных взглядов. Эти корни — в опаленной душе, в кровоточащем сердце истинного Витязя. Два соприкасающихся мира, по которым его носит судьба, пожирает Бездонная Мгла — и только клинком можно вычеркнуть роковую строку из смертного приговора.

---

Конечно, глупо ожидать, что Гуфа или Торк станут относиться к тебе как к Витязю, если у тебя самого язык не повернется назвать себя этим словом. В Мире может быть только один Витязь, и какое бы несчастье ни приключилось с Нурдом, пока он жив, Витязем будешь не ты. Ничего, Певец Журчащие Струны тоже звучит неплохо.

А ночь все-таки нехорошая. Скверная ночь. Сначала казалось, что до рассвета будет много всякого и совсем не останется времени для тягостных мыслей. И вот, на тебе. Все обернулось бездельным ожиданием, молчанкой, страхом. Страшно дожидаться возвращения давешних тягостных мыслей и непонятных желаний; страшно смотреть на Ларду и понимать, что ей в голову тоже лезет всякое и что ее всякое еще тягостнее твоего.

Дело бы какое-нибудь придумать, заговорить бы о чем-нибудь дурашливом, пустом и ненужном, только никаких дел нет и не может быть, пока не вернется Торк, а заговорить почему-то не получается. Да и ни к чему сейчас лишние разговоры — и поляна недалеко, и ниже по Склону «еще опаснее», как давеча буркнула Гуфа...

Так что плохо. Плохо и всех жалко. Нурда жалко — не бывать ему зрячим без Гуфиной тростинки; Гуфу жалко, и Ларду, и себя тоже, и всех сущих в Мире, который и раньше-то был плох, а теперь вовсе сделался страшен. Вспомнятся Истовые — и то жалко делается, только совсем по-другому: жалко, что нельзя им вот прямо теперь же загривки поперекусывать.

Так и не удалось Лефу выдумать какое-либо спасение от нехороших мыслей. Не удалось, а верней — не успелось, потому что скучная ночь вдруг решила перестать быть скучной.

Ларда, сидевшая понуро и тихо, внезапно вскочила, будто ее за волосы вздернули. Лефу даже показалось, что девчонка подхватилась с земли крохотным мгновением раньше, чем в стороне бывшей Гуфиной, а нынче — послушнической, поляны раздался остервенелый песий лай.

Значит, у послушников все-таки есть пес. Но ведь вздор же, уж теперь-то он никак не мог их учуять! Или... Мгла Бездонная, неужели Торк только сделал вид, будто уходит вниз, а не вверх по Склону?!

Леф был уже на ногах, и рука его судорожно хватала воздух у левого бедра. Лишь после второй тщетной попытки схватиться за оружие парень вспомнил, что перед уходом Хон и Нурд присоветовали ему вместо привычного меча взять другой, с коротким широким лезвием и несообразно длинной рукоятью. Подвешивался этот взятый из послушнических запасов клинок не как обычно, а за плечами — таким манером пастухи котомки таскают. Старшие говорили: «Удобнее будет, не станет цепляться за что ни попадя». Вроде бы парень успел приловчиться к новому мечу и за время пути научился выхватывать его так же быстро, как выхватывал прежний, а вот теперь сплоховал. Спасибо, конечно, отцу да наставнику за добрую опеку, только уж лучше бы они подобные советы придержали для бешеных!

Ларда со своим оружием управилась куда как шустрее, причем схватилась не за пращу, а за нож. Значит, опасность не на поляне — ближе? Леф и не сдвинувшаяся с места Гуфа так и впились настороженными взглядами в Торкову дочь, но та отчаянно затрясла головой: «Тихо!» А потом выдохнула, почти не шевеля губами:

— Слушайте! Слышите?

Леф услышал. И Гуфа явно услышала — иначе с чего бы ей вдруг так побелеть?

Не то стон, не то тягучий жалобный всхлип. Еле-еле слышный, но можно клясться хоть материнской сытостью, что это где-то гораздо ближе закипающей растревоженным гомоном поляны. Значит, Ларда и впрямь подскочила прежде песьей тревоги, и, значит, пес действительно не унюхал, а услыхал.

Говорят, такое они всегда слышат даже сквозь сон, даже сквозь какой угодно шум.

— Хищное, — прошелестела Ларда.

Это она зря — и без нее уже догадались. Даже Леф, которому хищные твари только по рассказам знакомы да по старой облезлой шкуре, которая в корчме висит. Куть говорит, что почти такой же ее и выменял, причем за нее — лысую, дырявую — стребовали с него двух жирных круглорогов, корчагу патоки да три горшка прошлогодней браги. Это справедливая цена. Шкурам хищных столько чудодейственных свойств приписывают, что все не вдруг и припомнишь. А самим хищным приписывают куда больше всякого, причем такого, которое самые тертые мужики заопасаются допускать в голову на ночь глядя. Торк ведь не единственный охотник в Мире, а все-таки хищную тварь в горах встретить легче, чем ее шкуру в людском жилье. Очень уж сложно охотиться на хищных: они не понимают разницы между охотниками и дичью.

— Надо выбираться из овражка. — Лардин голос подрагивал, но в общем девчонка казалась на удивлением спокойной. — Надо выбираться. А то прыгнет сверху — взвизгнуть не успеем.

Гуфа наконец тоже встала, однако без особой спешки.

— С чего ему прыгать на нас? Лето же, — прошептала она.

Ларда скривилась.

— Лето. Детеныши. Ночь на исходе, а охота не задалась — слышишь, как плачет? Знает, что стада на дальних пастбищах, но шло в Долину — значит, за человеком шло. Мы — люди.

— Так зачем нам наверх-то? Нельзя нам наверх — заметит...

— Не шепчи, — усмехнулась Торкова дочь. — Оно уже знает, что мы здесь. И услышало уже, и унюхало, и еще как-то узнало, как только они умеют.

В лощине было светло, а наверху оказалось еще светлее. Чахлое редколесье таяло в прозрачном белесом мареве, и мерещилось, будто видно не хуже, чем ясным днем. Но это только мерещилось. Звездное сияние коверкало размеры и расстояния; неподвижность древесных стволов оборачивалась вдруг нехорошей шуткой, притворством — потяни руку, коснись, и только зыбкие блики растекутся по пальцам.

Выкарабкавшись из лощины, Леф какое-то мгновение оторопело хлопал глазами. Но сзади раздраженно зашипела Ларда (то ли на колючку наступила, то ли зацепилась за что-то, помогая старухе одолеть крутоватый подъем), и парень опомнился, заозирался, высматривая приметы близкой опасности. Только не было их, примет этих. Даже стоны хищного совсем стихли — слышался лишь надсадный лай да послушнический галдеж.

— Может, ушло? — неуверенно прошептал Леф. — Или, может, к серым подалось?

— Дурень ты, — огрызнулась Ларда. Она сделала несколько упругих скользящих шагов вдоль лощины, остановилась, чуть отведя вооруженную руку.

— Не ушло оно, тут где-то... — Торкова дочь старалась говорить спокойно и внятно, только осипшее горло плохо поддавалось ее стараниям. — Я временами дух его чую, только не пойму откуда: ветер все время меняется. Ты получше гляди, слышишь? Да не на меня, а кругом.

— Ты, похоже, сквозь собственный затылок глядеть умеешь, — буркнул Леф, отворачиваясь.

Он, действительно, забыл обо всем и приклеился глазами к Ларде. А разве можно было не приклеиться? Идет, будто не переступает по земле, а отталкивает ее от себя ногами; и ноги эти — ну, в синяках да в шрамах, и не сказать, чтобы чистые, но все равно красивые; и наскоро чиненный накидочный шов время от времени позволяет кое-что увидать (почему-то так куда интереснее, чем даже когда на девчонке вовсе ничего нет). Ну вот подумать же только: тоща, конопата, жилиста, плечи как у неслабого мужика, а хочется смотреть и смотреть... Еще и девки этой опасается, которая за Бездонной осталась. Глупая ты, глупая, да кто же, кроме тебя, сумел бы заставить позабыть о подкрадывающейся погибели?! И разве есть что-нибудь, ради чего можно забыть тебя? Глупая ты...

Леф не сумел бы удержать эти чувства в себе — несмотря на близкую опасность и Гуфино присутствие что-нибудь да прорвалось бы словами. Но хоть голова парня и была занята вовсе не тем, чем следовало, он все-таки сумел приметить, как вдруг шевельнулись разлегшиеся на траве звездные блики.

Раз, потом снова... Будто бы между травой и павшим на нее светом затесалось что-то еще — смутное, неразличимое, ползущее.

— Ларда! Прямо передо мной, шагах в двадцати. Видишь?

— Вижу. Когда кинется, бей навстречу и вверх. Я помогу сбоку.

Леф шагнул к подползающей твари. Стиснутый в его руке клинок словно бы независимо от хозяйской воли принялся описывать неширокие медленные круги, и сгусток мрака вдруг вспух, обрисовался приподнявшимся от земли гибким звериным телом: хищное перестало прятаться. Леф остановился, и тварь тоже замерла. Под ее выпуклым лбом вспыхнули два пронзительных багровых огня, ниже мокро блеснула острая белизна...

— Не смотри в глаза, — напряженно сказала Ларда.

Девчонкино предупреждение запоздало. Тлеющие угли звериных глаз неспешно и властно втягивали в себя взгляд Лефа — так болотная хлябь засасывает ноги неосторожного. Вроде бы лишь запнулся на кратчайший осколок мига, мимоходом, слегка, а попробуй вырвись... Два кровавых зрачка внезапно распахнулись немыслимой ширью и глубиной, занавесив собою осевшую на задние лапы тварь, и весь прополосканный холодным сиянием лес, и все остальное. А когда настойчивые окрики Торковой дочери заставили-таки парня встряхнуться, хищное почему-то оказалось вовсе не там, куда уткнулся Лефов парализованный взгляд. Зверь перетек левее и заметно ближе. Леф не стал поворачиваться к нему лицом, только вывернул шею, чтобы искоса следить за хищной тварью, да клинок опустил острием к земле. Хищное отозвалось на эти движения бешеный знает чем — не рык, не вытье, а будто немощная старуха проныла опасливую тихую жалобу. Очертания твари чуть изменились, и парень понял, что она сейчас бросится, причем именно на него. Леф еще успел крикнуть Ларде: «Не суйся, я сам!» И будто подхлестнутое этим криком гибкое темно-бурое тело отшвырнуло себя от земли.