Владимир Данихнов - Братья наши меньшие

• Название: Братья наши меньшие
• Автор: Владимир Данихнов
• Издательство: АРМАДА: «Издательство Альфа-книга»
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2005
• ISBN: 5-93556-588-9

По улицам еще бродят люди, но город уже мертв, пораженный взаимной ненавистью, захваченный набирающими власть существами с паранормальными способностями. Не осталось ничего святого, всем заправляет денежный разум, и не всегда можно понять, реальность перед тобой или бред воспаленного воображения. И только один человек может все исправить, но нужно ли ему это.

---

Теперь многие считают, что я подсиживаю шефа. И я их не виню. Людишкам так проще жить: враги должны быть, без них никак.

Не помню точно, когда великий русский народ стянул у американцев традицию праздновать День благодарения. Случилось это лет десять назад, когда я только закончил школу. Ничего удивительного в похищении праздника, конечно, нет; мы готовы украсть любой праздник, если есть надежда, что он превратится в выходной. Так, кстати, и случилось.

Общеизвестно, что американские семьи в День благодарения кушают индейку, птицу, которой наш народ лакомится нечасто. Но эту проблему решили просто: индейку заменили русской народной курицей, а куриц, чтоб разжирели до подобающего размера, напичкали стероидами и еще какой-то гадостью. Потом на Западе вышел закон о том, что нельзя есть животных, разумность которых превышает 0,2 по шкале Бройля-Хэмма. Наши подхватили. Оказалось, правда, что у большинства куриц разумность колеблется в районе от 0,25 до 0,3. Выход нашли быстро (опять стянули у Запада): цыплятам кололи какую-то гадость, отчего птичье поголовье к половой зрелости благополучно тупело. Таким образом, российский праздник благодарения был спасен, а традиция есть откормленных куриц плавно перекочевала на Новый год.

Было это, правда, до кризиса; до того, как скот стал повсеместно дохнуть. Но отменять закон не собирались.

Именно из-за приближающегося Нового года я покинул курилку. Мишку так и не дождался. В ответ на мои кивки, мол, выйди — надо поговорить, надоел ты уже со своими идиотскими историями, барон Мюнхаузен хренов, он отмахивался и обещал зайти минут через пять. А сам продолжал рассказывать до колик смешную байку сайта, через который продавали человеческие котлеты, человеческие наборы для холодца, пиццу с человечиной, человеческие уши, запеченные в тесте, и так далее.

Время поджимало. Я договорился с Игорьком, что он подъедет сюда к полудню.

Я заглянул в свой кабинет. Накинул на плечи старенькую кожаную, подбитую мехом куртку, а на голову натянул вязаную шапку. Протопал мимо столика вахтера к лифту. Семеныч был зол на меня и притворялся, что внимательно читает газету. Жирный заголовок на титульной странице гласил: «МЯСНОЙ КРИЗИС ОБЯЗАТЕЛЬНО ЗАКОНЧИТСЯ В НОВОМ ГОДУ». Чуть ниже был другой: «МЯСНЫЕ БАНДЫ ГРАБЯТ ФЕРМЕРОВ НА ВОСТОКЕ ОБЛАСТИ». И третий, совсем мелко: «ИЗВЕСТНЫЙ ПРОРИЦАТЕЛЬ ИВАН КОРЕЙКИН ЗАЯВЛЯЕТ, ЧТО ЛЕДЯНУЮ БАШНЮ ПОСТРОИЛ ЯПОНСКИЙ ПРОРОК МЯСАГАВА ИЗ ШАМБАЛЫКА».

— Повернулись на мясе, сволочи, — пробормотал я, садясь в лифт.

У подъезда было слякотно и промозгло; патлатый дворник в оранжевом рабочем жилете и вязаном свитере счищал снег совковой лопатой. Благодаря его усилиям образовалась дорожка, по которой к нашему заведению мог спокойно, без страха заляпаться, пройти человек.

Я глянул, на часы: без пяти двенадцать.

Через минуту в нашу сторону, фырча и размешивая снег, повернул низкий японский фургончик. Витиеватая надпись «Yuki's fish» рубином горела на сером боку. Игорек, как всегда, был пунктуален.

Он притормозил у обочины чуть в стороне от здания Института. Я пошел навстречу, широко улыбаясь: все-таки Игорь — мой лучший друг. Он высунулся из окошка— — рыжая и конопатая веселая физиономия. Крикнул что-то, махнув рукой, — я не расслышал. Тогда он приглушил мотор и крикнул опять:

— Здорово, погорелец!

— Почему вдруг погорелец? — ухмыльнулся я, подходя к игорьковскому фургончику. Мы крепко пожали друг другу руки. Игорек открыл дверцу и спрыгнул на асфальт — легкий на подъем, поджарый; в студенческую бытность, когда мы с ним жили в одной комнате в общаге, я всегда завидовал Игорьку, его наилегчайшему отношению к жизни и всегдашнему задору и прямолинейности.

— Потому что твой Новый год был готов погореть, но я тебя спас, — заявил Игорь, вытирая о брюки цвета хаки выпачканные в мазуте руки. От Игоря несло бензином и вяленой рыбой — тот еще запашок.

Мы вместе обошли машину; Игорек взялся открывать багажник — ключ сточился, не хотел проворачиваться в маленьком висячем замке. Игорек выругался.

— Скрепку бы сюда. Скрепкой я такие замки в два счета открывал. Когда-то.

Потом он спросил, почесывая рыжие свои, до подбородка, бакенбарды:

— Как там с Машкой?

— Шутишь, что ли? Восемь месяцев, как вместе не живем, полгода, как я о ней ничего не слышал!

— Зря, — буркнул Игорек, — девчонка славная, и пара из вас была — самое оно. Дурак ты, Киря.

Мне не нравится, когда меня называют Кирей, но на Игорька обижаться не было сил — как только он не издевался над моим именем! — поэтому я сказал в шутку:

— Сам дурак, — и шутливо же толкнул его в бок. Игорь покачнулся.

— На работе что? Михалыч не тиранит? — спросил он, потирая бок.

Михалычем Игорек звал Наиглавнейшего Шефа; начальник Института приходился дальним родственником Игоревой жене.

— Нормально. Место свое знает. С него не слазит.

Замок наконец поддался. Игорек открыл багажное отделение. Внутри был рефрижератор; оттуда пахнуло колючим холодом и слабым запахом куриной крови. Тесное пространство наполовину было забито крупными тушами недоразвитых цыплят.

— Мясной кризис нам не помеха, — подмигнул мне Игорек. — Выбирай любую дебилку, Кирятор!

Я недолго думая схватил первую попавшуюся курицу и сунул несчастную в приготовленный заранее непрозрачный пакет. Посмотрел на Игорька виновато, спросил как бы невзначай:

— Сколько с меня?

— Тэк-с, — сказал Игорек, — ты мне лучше скажи, Киря: ты работаешь на самый крупный пищевой завод города или я? Ну-ка как на духу!

— Ты, — ухмыльнулся я.

— Вот и не морочь мне голову. Вместе с разводом ты потерял новогоднюю птичью карточку — твоя вина. Проштрафился. А теперь еще собираешься мне платить. И как это называется? Я тебе друг или кто?

Он схватил меня за воротник, прошептал на ухо с мнимой угрозой:

— Бутылку красного поставишь, понял? А главное вот что: никогда больше не сомневайся в нашей дружбе, иначе у меня случится приступ, и я заболею по твоей вине; буду лежать прикованный к постели, словно Спящая красавица, и тогда, чтобы спасти меня, разбудить то есть, тебе, Кирчик, придется поцеловать меня в губы, а это ужасно. Нет, не думай, я — не гомофоб, но даже если я очнусь после приступа психосоматического заболевания, подумай, что останется от нашей дружбы, когда между нами будет стоять поцелуй?

Игорек любит нести ахинею с серьезным видом. За это я его и люблю. Мы захохотали. Потом Игорек поежился и сказал виновато:

— Ты, Кирюш, прости, но мне пора. Начальство голову отвернет. Напрочь. У нас усиление. Мясные банды совсем обнаглели, фермеров шерстят, а те защиты требуют. Продукты отказываются поставлять. Вот и…

— Так плохо? В газетах читал, что передвижение бандформирований под контролем военных и милиции.

— Какой там под контролем. Ладно, потопал я!

— Давай, — кивнул я. — Нет, погоди. Что насчет Нового года? Не подумал еще? Придете? «Голубой огонек», шампанское, пьяные песни в обнимку до самого утра?

Он покачал головой, забираясь в кабину:

— Без вариантов, Кир. Моя суженая настолько сузилась, что хочет дома праздновать. К тому же малой разболелся, так что прости, но и тебя пригласить не сможем; сами в одиночестве новогодничать будем.

— Чего уж там… — пробормотал я.

Стало тоскливо. Пакет с дохлой, искусственно доведенной до полного отупения курицей оттягивал руку ненужным грузом. Перспектива есть птицу-идиотку казалась теперь утонченным издевательством над человеческой природой.

— Да не переживай ты так! Познакомься с девчонкой, соблазни ее жареной курочкой — и порядок! — Игорь подмигнул мне.

М-да…

Я постоял несколько минут у подъезда, провожая взглядом Игорев фургон, покурил, примостившись прямо на перилах, повспоминал, как водится, прошлое.

Вспоминались почему-то не студенческие годы и знакомство с Игорем, а школа.

В одиннадцатом классе я мог лишиться девственности. По тем временам считалось, что запаздываю: мои одноклассники почти все уже успели вкусить «плод любви» и по этому поводу ходили важные и рассказывали байки, приправленные матом и физиологическими подробностями. Травили их, байки эти, в самодельной курилке — школьном туалете.

Может быть, врали, не знаю. Я врать не умел, поэтому выход был один — найти подходящую персону, соблазнить ее, а на следующий день рассказать парням о приключении, важно докуривая бычок и с независимым видом поплевывая в унитаз.

Через неделю идея стала навязчивой, я приставал к девчонкам с предложением встретиться: в кино пойти, то-се. Вскоре они от меня шарахались все как одна. Я впал в отчаяние, но в это время к нам перевели новенькую: раскрашенную косметикой, будто индейскими узорами, толстоногую блондинку, которая разговаривала прокуренным голосом и носила или мини-юбки, или аляповатые, как у проститутки, обтягивающие брюки, расклешенные книзу — по тогдашней моде. Кроме того, Леночка, так звали новенькую, совершенно не признавала лифчик, в чем признавалась вслух, и не только девчонкам. Лифчик, доказывала она, явление крайне вредное и неприятное во всех отношениях; достоинства лифчика, мол, преувеличены крупными корпорациями, которые производят женское нижнее белье. А корпорациям верить нельзя: ни за что и никогда. В них все зло этого мира.