Владимир Данихнов - Братья наши меньшие

• Название: Братья наши меньшие
• Автор: Владимир Данихнов
• Издательство: АРМАДА: «Издательство Альфа-книга»
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2005
• ISBN: 5-93556-588-9

По улицам еще бродят люди, но город уже мертв, пораженный взаимной ненавистью, захваченный набирающими власть существами с паранормальными способностями. Не осталось ничего святого, всем заправляет денежный разум, и не всегда можно понять, реальность перед тобой или бред воспаленного воображения. И только один человек может все исправить, но нужно ли ему это.

---

Мы с мэром пили воду из трубы, которая торчала из кладки, а потом возвращались к пустой клетке напротив, вжимались носами в решетку и смотрели на телевизор, который стоял на полу, повернутый экраном к стене, и слушали его как радио.

— Если закон пройдет… если «зеленые» добьются своего… хмххр… хххррр… шахтерское лобби… ххххррр…мххррр…

— Помехи, — говорил политик.

— Помехи, — соглашался я.

— Двенадцать тысяч сто девяносто восьмая поправка… хххррр… хмммрр… людей, с коэффициентом умственного развития… хмррр… меньше ноль семи… разрешено… хмррр…

— Это подстегнет образование, — кивал мэр. — И решит проблему перенаселения.

— Они что… людей собрались?..

— Это демократия, — отвечал мэр. — Если большинство выберет — будут.

— Хмрмррр… хррр… хмррр… позволит наполнить продуктовые… ххрр…

— Как хорошо, что мы здесь, а не наверху, — сказал я.

— Ххххррр… хмррр…

— Сигнал пропал, — сказал мэр.

— Хрррмххх… хррр…

— С-сука, — сказал я.

Сплетение последнее О ДРУЖБЕ

Даже тем неуязвимым супергероям, которых изображают в голливудских фильмах, в реальном мире рано или поздно надрали бы задницу…

Десятиклассник

Парк Маяковского был забит людьми. С одной стороны площади кричали и бесновались люди в желтых банданах, а с другой — с оружием на изготовку чего-то ждали солдаты и ополченцы. Я медленно шел через самую середину площади к Башне. Она, казалось, потемнела от копоти и оплавилась от жара; на площади было душно. Снег сыпался с небес, таял в воздухе и проливался на брусчатку проливным дождем. Плошадь перед Башней залило водой, а прогалина исчезла, вся площадь стала теперь одной сплошной, мать ее, прогалиной.

Мне что-то кричали и, кажется, приказывали остановиться. Высоко в небе стрекотал вертолет, и человек орал в мегафон. Человек грозился начать по мне стрельбу, но не начинал, хотя я его не останавливал и не собирался этого делать. Не потому, что у меня не было сил — теперь у меня их было очень много, быть может, достаточно, чтобы взорвать весь город, а потому, наверное, что я хотел, чтобы меня убили.

Я шел, и под моими ногами плескалась вода.

В неверном утреннем свете людские тела казались сплошной мешаниной серого и желтого цветов, они казались пластилиновой массой, множеством пластилиновых человечков, которых схватили и скатали из них комок чьи-то огромные, покрытые струпьями, руки.

Я подошел к самой Башне и посмотрел наверх, надеясь увидеть искорку, которую часто замечал со своего балкона, но искры не было, и я пожал плечами, нащупал и открыл дверь.

В этот самый момент застрочил пулемет. Пули дробили камень совсем рядом с дверью, но я уже был внутри.

Бесконечная жизнь невозможна в принципе. По крайней мере, всю ее ни один черт не запомнит — а что это за жизнь, которую не помнишь? Я, например, совсем не знаю, что было сто пятьдесят лет назад и ранее. Иногда мелькают смутные образы, но что они значат — дьявол разберет. Одно остается со мной через века — серая и беспросветная скука, которую не украшают даже пытки и духовные страдания этих проклятых ближних. Сорок лет назад я пытался искусственным путем вызвать амнезию и добился своего, полгода ничего не помнил, а скука осталась. Не помогло. Отсюда сделал вывод, что человек состоит из трех компонентов: души, памяти и скуки. Возможно, душа и есть вместилище скуки, но мне слишком скучно проводить изыскания на эту дурацкую тему…

Изнутри Башня оказалась и впрямь ледяной. Под ногами скрипел снег, а у самой двери начиналась прозрачная ледяная лестница, которая круто уходила вверх. Под лестницей и на пролетах была свалена разбитая мебель. Внутри стен плавали куски разноцветного желе, которые выпускали воздух через ложноножки и поднимались внутри стены выше, а потом снова опускались к полу. Кажется, эти существа были живые. Я притронулся к одному через стену — оно отпрянуло, словно медуза. Нет, не медуза. Более всего существа напоминали инфузорий.

На первых ступеньках лежала женщина в коричневом пальто с меховой опушкой. Кажется, у нее была размозжена голова.

— Иринка… — пробормотал я.

— У нее было сильное умение, — обратился ко мне усиленный электроникой голос. — Способность разговаривать с Землей, с самой сутью ее. Разве не удивительно?

— У Земли нет души, — сказал я. — Ты кто?

Голос не ответил на вопрос, но сказал:

— И благодаря ему, своему умению, она и погибла. В тот час, когда ты бросил ее здесь одну на площади. А жаль. Она — единственная, у кого проявилась действительно полезная сила.

— Выходи! — заорал я.

— Поднимись, — предложил он. — Я жду тебя на самом верху.

— Что я там забыл?

— А что ты забыл там, внизу? Поднимись, и тогда мы поговорим с глазу на глаз, обещаю.

— Хорошо, — пробормотал я и переступил через тело мертвой Иринки.

Вчера я для разнообразия сделал доброе дело. Я перевел старушку через улицу, завел ее в мясницкую и за стаканчиком «Тжемесона» поговорил за жизнь. Старушка призналась, что не может и не хочет жить. «Разве это жисть?» — скрипела она. Я выслушивал ее, кивал, а потом вколол ей ударную дозу яда.

Старушка отмучилась и умерла с благодарной улыбкой на губах.

Шучу, конечно, не так было. По крайней мере, улыбки я не заметил, хотя то, что мучилась, — правда.

Я попытался рассказать Прокуророву о своих чувствах, но этот придурок опять ничего не понял. Он плакал и умолял отпустить его. Я спросил его: «Прокуроров, ты хочешь стать сверхчеловеком или нет?» Прокуроров смотрел на меня и не отвечал. Ему бы до одноклеточного дорасти…

Чем выше я поднимался по стеклянным ступеням, тем холоднее становилось; сквозь щели проникал колючий ветер, который задувал на ступени снежинки — они таяли, но на их место прилетали другие. Чем выше я поднимался, тем больше их становилось; на верхних этажах появилась наледь, а перила были покрыты тонкой корочкой шершавого льда. Я исцарапал ладонь, но руку от перил не отнял и вел ее по льду дальше, а сзади тянулась узкая кровяная полоска.

Живых инфузорий становилось все меньше. Дохлые, они тускло светились, застыв кусками льда в желе, а желе держалось, не леденело, продолжало сонно колыхаться.

За пятнадцать этажей до вершины я остановился, прислонился к заледенелому стулу, достал из кармана пачку сигарет и ударил о ребро ладони — высунулся кончик сигареты. Дрожащими руками я вытащил спички, долго пытался зажечь их, но они отсырели и, пустив вялую искру, тухли. Наконец мне все-таки удалось зажечь одну, и к морозному дыханию добавился табачный дым; спустя две затяжки я закашлялся и выкинул сигарету.

Не хочу.

Не буду.

Я изменяюсь в обратную сторону. Это должно выражаться во всем. У меня теперь огромная власть, и я не стану таким, как Желтый Директор, кем бы он ни был — богом или дьяволом, известным деспотом или тайным советником тирана. Я буду нести добро людям. Помогу им.

Ступенька за ступенькой, я продолжал идти. Это было сложно, потому что ботинки скользили, а ноги разъезжались в стороны, к тому же разболелась ссадина на ладони. Тонкие ледяные иглы драли кожу, мне это надоело, и я сунул руку в карман. Я думал теперь над каждым своим шагом и очень боялся поскользнуться, потому что здесь как поскользнешься, так и съедешь этажей на двадцать или больше вниз.

За десять этажей до вершины треснула ступенька; с противным хрустом половина ее осыпалась и ледяным крошевом улетела вниз, а моя нога провалилась в трещину и застряла.

— Сволочь… — пробормотал я, вытягивая ногу, выдирая ее вместе с материей, вместе с кровью и кусочками кожи. Пришлось схватиться обеими руками, больной и здоровой, за перила; поднатужившись, я вытащил ногу и заполз на площадку между этажами. Здесь стоял обитый красным бархатом деревянный стул. Внизу такие стулья пахли свежими опилками, лесом. Здесь от него несло холодом, наледь делала бархат более темным, а ножки навеки вросли в ледяной пол.

Я лежал с минуту, превозмогая боль в раненой ноге; кровь сочилась, но не обильно.

— И это хорошо, — сказал я вслух. — Еще десять этажей. Десять жалких этажей — и все.

Я встал, едва сдержал проклятие, потому что очень сильно заныла нога; каждый шаг словно лезвие ножа по ступне.

— Я — чертова русалочка, — сказал я, хватаясь руками за перила, подтягиваясь на следующую ступеньку. — Иду, а в ногу впивается лезвие. Шаг — лезвие. Два — нож. Столовый. Три — и вот уже крючья раздирают мою кожу. Но я станцую; нет прекрасного принца, и принцессы, кстати, тоже нет. Нет никого, ради кого можно танцевать, но я буду танцевать. И это будет прекрасный танец… и все… удивятся…

Я миновал еще один этаж. Сил не оставалось совсем, а площадка следующего пролета угрожающе прогибалась, готовая рухнуть в любой момент.