Анатолий Конаржевский - Десять лет на острие бритвы

• Название: Десять лет на острие бритвы
• Автор: Анатолий Конаржевский
• Издательство: Издательство «Лумина»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1991
• ISBN: 5—372—01225—0

В книге воспоминаний бывший узник Гулага Анатолий Игнатьевич Конаржевский рассказывает не только о своей жизни и жизни товарищей по несчастью, осужденных по пресловутой 58 статье. Автор счел нужным показать и то, «что сталинский режим… все же не убил здоровые силы в нашем обществе того времени».

---

Находясь в ИТК № 4, пришлось пережить очень болезненный для меня инцидент, оставшийся до сих пор в моей памяти и на моей совести, а дело заключалось в следующем: проходивший на Дальний Восток эшелон с заключенными, главным образом из только что освобожденных прибалтийских стран и Белоруссии, остановился в Челябинске для санитарной обработки. Часть заключенных была доставлена в нашу колонию, в их числе оказался старик — профессор математики и физики Рижского политехнического института. Его осудили на 10 лет за сотрудничество с оккупантами, выразившееся в согласии продолжать преподавание в институте (как говорил он).

Узнав от кого-то о том, что я имею возможность попросить начальника ППЧ колонии Богданова о его оставлении в Челябинске в ИТК-4 работать в мастерских, он обратился ко мне, умолял, просил со слезами на глазах помочь ему, говорил, что он сможет принести мастерским пользу, будем выполнять какую угодно работу, лишь бы не попасть в этот вагон, где полно «мерзких людей».

Он оправдывал свою работу в институте в период оккупации тем, что ему надо было кормить семью, только в этом он виноват. Когда он упал передо мной на колени, умоляя спасти его, помочь ему, мне было до глубины души его жаль но, вставало «но», вызывавшее серьезное колебание. Что-то второе говорило во мне «не обещай», «не делай этого». На тебя и так уже некоторые смотрят косо за рекомендацию людей с пятьдесят восьмой статьей, этого человека ты не знаешь совсем, как ты можешь просить за него? А тут подошел еще Вильчик, отозвал в сторону и говорит: «Зачем этот профессор нам нужен? Только будут одни неприятные разговоры и почва для кляуз. Я бы не стал хлопотать за него и тебе не советую». И я отказал старику.

На другой день эту группу увели на станцию, а на следующий день профессора привезли в колонию мертвым. Как выяснилось, эшелон еще стоял на запасных путях, ночью уркачи решили снять с него пальто, очень хорошее, почти новое, он стал сопротивляться и они его задушили. Мне было очень тяжело, я считал себя косвенным виновником его гибели.

Недолго пришлось задержаться в ИТК-4. В один из осенних дней 1944 года предложили всем ее обитателям собрать свои вещи и приготовиться к перебазировки в ИТК-3 и ИТК-1 в связи с передачей территории ИТК-4 под лагерь военнопленных. Приехали из тех колоний уполномоченные для отбора людей. Начальником ИТК-3, находившегося недалеко от ЧТЗ, в это время был назначен Теуш Л. Д., его представитель Нашивочников, начальник мастерских ИТК-3, выпускавших валенки и шивших для Челябугля телогрейки и матрацы, имел с собой заранее составленный список на тех заключенных, которые должны были попасть к нему, кроме того, он попросил меня пересказать, кого следовало бы еще добавить из толковых людей в этот список. Пришлось расстаться с моим помощником Элькиным, к которому у меня не было большой симпатии из-за частого посещения им оперуполномоченных, и как я узнал, позже, информировавшим их о моем поведении и разговорах.

К концу дня две колонны были сформированы и пешком тронулись в путь. Одна в ИТК-3, другая — в ИТК-1. Значит опять все сначала. Я стал техническим руководителем проммастерских ИТК-3. Пропуск, право на свободный выход из зоны и персональный оклад остались при мне. Разместился в небольшой комнатушке в одном из помещений промзоны, с Нашивочниковым установились с самого начала доверительные отношения. Он занимался главным образом вопросами обеспечения мастерских, я — их развитием и технической стороной.

К действующим в ИТК-3 пимокатному цеху, массового пошива, выполнявшего заказы Челябугля и индивидуального пошива, в котором работал парижский портной, толковый молодой парень, были организованы в очень короткий строк новые цеха — столярный — по выпуску мебели, изготовления бидонов для Челябмолоко, сидений — для тракторного завода, деталей и узлов вентиляционных и отопительных систем для Челябинского монтажного управления «Промвентиляция». Нашивочников договорился с руководством Челябмолоко, что оно будет бесплатно раз в неделю, забирая готовые бидоны, привозить пахту и сыворотку, что явилось хорошим дополнительным питанием для работающих в мастерских. Мне теперь приходилось иметь дело со многими начальниками и руководителями производства на воле. Теуш предложил мне в срочном порядке вставить недостающие передние зубы, вызвал стоматолога Мавлянова и дал ему срок две недели. Протез был выполнен и держался до 1958 года. Зубы выпали благодаря перенесенной цинги еще на Дальнем Востоке. За повседневной работой по совершенствованию производства и сознанием того, что я делаю полезное дело для нашего государства, забывалось на целые часы то, что я заключенный, но жизнь все же часто напоминала об этом, находились люди подчеркивавшие мое бесправное положение, особенно это остро ощущалось тогда, когда я садился в легковую машину, присланную за мной, чтобы ехать на дачу начальника УИТЛК Чернякова, где его жена, настоящая «grand dama», напоминавшая собой классический тип помещицы, использовала меня как поломойку-уборщицу для выполнения всякого рода мелких ремонтов или садовника, и часто бывала недовольна моей работой. Отношение ее ко мне было как к заключенному, обязанному безоговорочно исполнять все ее распоряжения. Это была полная противоположность жене Теуша Марии Львовне. Теуш, будучи по натуре невозможным грубияном, одновременно сочетал в себе душевность и большую справедливость, и был честнейшим человеком. Если ему что-либо выполнялось, то обязательно требовал выписывать заказ и получал его лишь после оплаты.

Заведовала санчастью капитан медицинской службы (фамилии не помню), безжалостно относившаяся к заключенным, особенно политическим, придиралась к любой мелочи. Придиралась и ко мне — почему я хожу с прической, а не стриженый. Особенно почему-то ее приводили в ярость прогуливающиеся парочки. Она приходила буквально в ярость в такие минуты и, однажды, застав пару влюбленных, сидевших где-то в укромном месте, парня отправила в карцер, а женщину — в санчасть для определения, не имела ли она полового сношения. Утром ей Теуш устроил грандиозный скандал. Мы «зеки» знали, что и он не может ее терпеть.

Мне рассказывали, как будто на одном из партийных собраний, она выступила с заявлением о недопустимости со стороны Теуша того доверия, которое он оказывает мне, контрреволюционеру, не пора ли его призвать к порядку, а на мое место назначить вольнонаемного. Теуш, якобы, ответил на это так: «Конаржевскому воровать незачем. Это исключено и проверено, а поставить кого-либо из вольнонаемных на его место — жди неприятностей, т. к. там слишком много соблазнов». Действительно, у меня было чем соблазниться, тем более, что при выходе и возвращении в зону меня почему-то уже давно перестали обыскивать. Ни на какие сделки со своей совестью и с людьми, сулившими мне всякие блага, за казалось бы, небольшие уступки и услуги, я не шел, а такие случаи имели место.

Особое беспокойство вызывал цех массового пошива, выполнявший заказы Челябугля, который еженедельно завозил в зону десятки тюков с различной материей: Тюки принимались бригадиром цеха в запломбированном ОТК фабрики виде, поэтому метраж не проверялся. Приемка производилась с участием Нашивочника. Но Нашивочников, я и даже оперуполномоченные чувствовали, что имеет место утечка материи, но все меры, которые принимались для выявления потерь, в том числе и обыски в мастерской, ни к чему не приводили. Только два года после моего освобождения при случайной встрече с ранее освободившимся бригадиром цеха, выяснилось, по его собственному признанию мне, как срабатывал механизм хищения. Он был очень прост. Достаточно было натягивать материю при раскрое, к примеру матрасов, на каждый метр 0,5 сантиметра, то на две тысячи метров обработанного материала набегало 10 метров, очень дефицитной в то время, материи и, когда величина натяжки равнялась длине материи указанной в тюках — один тюк исчезал со склада, но количество изделий соответствовало официально отпущенному материалу. Вырученные деньги делились между агентом кладовщиком и бригадиром цеха, его «барыш» получал один из его родственников.

Последнее время, довольно часто, стал получать письма от Юры из госпиталя, сообщение о том, что он собирается жениться. От брата получил посылку с пятью метрами хорошего сукна, из которого мне потом сшили хорошее зимнее полупальто, гимнастерку и брюки галифе в наших мастерских индпошива, конечно с разрешения начальства. Когда я как-то в свободную минуту перечитывал письма брата, посланные из Будапешта, из Братиславы, где он кратко сообщал о своих фронтовых делах, о вступлении в города с передовыми нашими частями с целью экстренной нападки связи и пуска радиозаводов там, где они имелись, рассказал как он лежал в Ленинграде тяжело раненным, неспособным двигаться в госпитале и как ему приходилось переносить в таком состоянии бомбежки. Все это вызывало во мне горькие чувства, от сознания того, что я не был на фронте, а занимался ложками, мебелью и т. п. делами. Неожиданный вызов в штаб отвлек от этих мрачных мыслей. В кабинете Теуша находился полковник Рябцев — начальник политотдела УИТЛК — «Я вас вызвал в связи с тем, что уезжаю на восстановление Украины и хочу пожать вашу руку и сказать спасибо за вашу инициативу, которая сохранила жизнь многих людей виновных, а может и невиновных». Этими словами Рябцева я был в полном смысле слова огорошен. Он же продолжал: «Спасибо еще раз. Это все, что я хотел вам сказать. Идите». Я шел обратно в мастерские с сознанием того, что я, очевидно, действительно чего-нибудь да стою и мой труд не постыдный.