Август Цесарец - Императорское королевство

• Название: Императорское королевство
• Автор: Август Цесарец
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1990
• ISBN: 5-208-01177-0

Романы Августа Цесарца (1893–1941) «Императорское королевство» (1925) и «Золотой юноша и его жертвы» (1928), вершинные произведем классика югославской литературы, рисуют социальную и духовную жизнь Хорватии первой четверти XX века, исследуют вопросы террора, зарождение фашистской психологии насилия.

---

Эта мысль потрясла Мутавца до глубины души. И ничего сейчас не существует для него — ни приставаний Юришича, ни ругани и кулаков Рашулы, ни шуточек Наполеона, только Ольга, только Ольга.

В оцепенении смотрит он на ворота. Там он сегодня встретился и простился с Ольгой, и она ушла. Может быть, она сейчас вернется и никуда уже больше не уйдет? И будет ходить по кругу с этими барышнями, беременная, как жена Ферковича, которую в безумном волнении он не заметил тогда и нечаянно ударил в живот. Вот так и Ольгу здесь ударят в живот, и она будет кричать и днем, и ночью, в мучениях родит здесь на вечный позор ребенка!

Мурашки бегут по спине, голова кружится от страха, отчаяния и голода, в груди теснит, грудная клетка вот-вот разорвется на части. На него навалилась такая тяжесть, что он не в состоянии даже закричать. Это невозможно пережить, лучше умереть, умереть!

В ожидании Регины Петкович превратился в неподвижную статую. Как разноцветные мыльные пузырьки, поднимающиеся вверх и там вдруг лопающиеся, поднимаются вверх и разбиваются о пустоту его надежды. Почему ее нет? Может, ее схватили охранники императора, увели далеко, и никогда больше он ее не увидит? Император, верни мою принцессу! Лучше я себя отдам в жертву. Убей меня, а ее помилуй!

В этой статуе сжимается в спазмах, трепещет сердце, крик глохнет в груди. Еще один последний взгляд вверх, и все в нем замирает. Чье это лицо показалось в окне? Но это не шафрановая шляпа, нет, это не она. Марко, это ты! Я жду ее, а дождался тебя. О, как ты был далеко, я уже не надеялся тебя увидеть! Неужели император тебя помиловал и выпустил на свободу? А где же она? Она, ты знаешь! Ах, молчишь! Но я понимаю твой взгляд! Знаю, это ты, тот настоящий, лучший Марко, и это твое настоящее имя, никакой не Рудольф, не Гейне, просто Марко, благородный Петкович из Безни. И нет ни виселицы, ни смерти, ни помилования! Все это призраки. И похищение Регины призрачно. Она ушла сама, по своей воле и приблизила к себе других. Даже здесь ты была с другими! Я знаю, больше ее не будет. Вечно ожидая ее «завтра», я его никогда не дождусь! И никогда она не любила тебя, Марко, а может быть, и твоя любовь к ней была призрачной? Ты ее себе придумал такую, какой она не может быть, и видел в ней только свою мечту. Так-то вот, мой Марко! Но спустись хотя бы ты, приди, вместе найдем Регину, лучше себя отдадим в жертву, чем ее. Ее приведет обратно императорская охрана. Пусть она отдаст свой последний долг нашему повешенному трупу! Ах, да, опять призрак, Марко!

Петкович улыбнулся. Окно снова пусто, он делает шаг назад. Ему кажется, он пятится, потому что постоянно видит перед собой самого себя, на его лице нет отчаяния, оно улыбается разочарованно, но умиротворенно. Мгновение назад оно было высоко, а вот теперь вровень с ним, нет, уже опустилось ниже. И снова оно искажено отчаянием, испуганно. Чего боится?

— Она не придет, — шепчет он как во сне. — С другим ушла. Ее похитили, она уже не придет! Разве только императорская охрана ее приведет.

Петкович остановился перед Мутавцем, который все еще, сжавшись, сидит на поленьях. От ужаса Мутавац застыл, язык присох к гортани. Что этот человек говорит? Откуда он все знает об Ольге, его Ольге, которой он еще утром так интересовался? Он чуть привстал, вытянул вперед руки, словно хотел ими защититься или привлечь к себе Петковича. Сам не знает почему, но все его пугает. А взгляд этих глаз с расширенными зрачками как будто переворачивает все его нутро.

— А… может быть… — невнятно забормотал он, скорее мысленно задаваясь вопросом: может быть, ее действительно приведут охранники?

По лицу Петковича пробежала судорога. Зрачки еще больше расширились, на лицо наплывает тень, а взгляд устремляется вдаль, охватывает все кругом и вдруг потухает, успокаивается на черте, определяющей границу тюремного двора: не Марко ли там всюду повешен на стенах, благородный Петкович, да не один, а много, не счесть, как их много? Но все-таки на поверхности этих глаз застыло спокойствие.

— Все равно, приведут или не приведут. Даже если приведут, ты и тогда умрешь, но смерти не испугаешься, ты пожертвуешь собой ради ее жизни.

Мутавац упал навзничь, и скорее этот взгляд, чем слова заставили его закрыть глаза. Все тело свела ледяная судорога. А Петкович стоит над ним, тревожится: почему это лицо так исказилось, почему он молчит? Хорошо, что ты онемел, Марко, утопи свою боль, как в колодце! Пусть другие пьют из него и живут, не зная, что ты в нем встретил свою смерть. Но это не ты! Ты видишь не свое лицо.

— Я ее найду, господин Мутавац. Мы дадим ей колыбельку, когда она придет сюда.

Приглушенно рассмеявшись, Петкович тихо, как во сне, повернулся. Неужели это он от себя отвернулся? Нет, нет, у ворот он один. Вот он идет туда, чтобы встретить Регину. Все стены снова пусты.

Мутавац открыл глаза, он с изумлением, ничего не понимая, смотрит вслед Петковичу. Что бы все это значило? — растерянно смотрит на него Юришич. Здесь же Рашула. Взгляды их встретились. От Рашулы, как от препятствия на своем пути, отпрянул Петкович, а Рашула с вопросительной усмешкой отвернулся в другую сторону.

Эта неожиданная встреча его жертв взволновала его, как шальная удача распаляет преступников в опасности. С какой стороны ни посмотри, он своей медвежьей услугой Пайзлу больше навредил, чем помог. Он сразу же пошел за ним в здание тюрьмы хотя бы для того, чтобы опередить Розенкранца. Он хотел ковать железо пока горячо. Под предлогом, что в камеру нельзя, потому что там мокро, а в коридоре их могли подслушать надзиратель и другие заключенные, Пайзл отказался от разговора, тем более что еще во дворе он решительно не хотел разговаривать. Рашула сделал вывод, что Пайзл с ним больше не считается, не то, что с Розенкранцем, за которым он послал Наполеона. А потом последовал сюрприз Мутавца. Бешенство Рашулы поднялось до высшей отметки, но внешне никак не проявлялось. Оно клокотало в нем, словно подземная река. Обнаруженная книга отчаянно ухудшила его положение, но Мутавац ему ничего не сказал, хотя уже утром от жены все узнал! Интриган! Даже договорись он сейчас с Пайзлом, все равно дорога на свободу для него крайне затруднена, а помощь со стороны Пайзла еще более проблематична, чем раньше. И все это натворил Мутавац. Как страшно он обманут! Рашула оскорблен до глубины души, нервы его напряжены, он просто ослеплен злобой. Но не сам ли он почти полностью отказался от своих показаний против Мутавца, а восстановить их, пожалуй, невозможно, особенно перед судом, когда они так необходимы и драгоценны для облегчения его собственного положения. Свалить бы всю вину на Мутавца, и баста.

В эти минуты Рашула чувствовал себя беспомощно, как в оковах, готовый разувериться, что богатый опыт подскажет ему выход из создавшегося положения. Петкович от окна подошел к Мутавцу и, размышляя, вероятно, о Регине и о своем смертном приговоре, принялся бредить о смерти. Слова его произвели на Мутавца такое сокрушающее действие, что у Рашулы вновь зародилась надежда. Словно луч света блеснул в темной западне и указал выход. Он в восторге, он снова полон решимости провести в жизнь свой план. Воля его снова стала прочной и упругой, как сталь. Надо спешить, Майдак больше не нужен. Он сам попытается подготовить Петковича, прямо, без всяких обходных маневров подойдет он к цели, как только предоставится возможность. Высматривая, как бы перехватить Петковича одного и подальше от Юришича, Рашула подкараулил Наполеона, уединившегося ото всех за поленницей. Почему не устроить какую-нибудь забаву во дворе, почему не напотешиться всласть над Мутавцем? За два гроша карлик весь двор обойдет на голове, а немножко подразнить Мутавца — тем более согласится. В одну минуту они договорились. Рашула рассмеялся и стал прогуливаться по нижней части двора, как будто его нисколько не интересует, что делается вокруг.

До сих пор Наполеон развлекался метлой. Подняв стоймя, он носил ее на кончике пальца, а два полученных от Рашулы гроша отправил в карман. И снова принялся подметать опилки. Все сильнее размахивает он метлой. Опилки летят Мутавцу в спину. Словно случайно, метла зацепила Мутавца за ногу.

— Прошу прощения, господин Мутавац, я думал, что это мусор, — смеется Наполеон, потешая себя и других.

Мутавац едва заметно отступает в сторону. Он все еще таращится на Петковича, неподвижно стоящего напротив ворот. Он сказал, что Ольга не придет, если только ее не приведут охранники. И тут же пошел к воротам. Почему именно туда? Неужели встречает Ольгу? Откуда он все знает? Может быть, все здесь знают что-то об Ольге и не хотят ему говорить! Один Петкович был таким добрым! Но он безумен! У него ничего не поймешь. Но если его прямо спросить, может, он яснее ответит? Мутавац хотел подняться и пойти спросить его, но страх приковал его к месту — что как он услышит что-нибудь ужасное? Он уже говорил о самом ужасном, о смерти, и как раз в ту минуту, когда и сам Мутавац думал о ней. Но разве это самое ужасное? Он сказал: «Ты не испугаешься, ты пожертвуешь собой ради ее жизни». Да, лучше умереть. Мутавца охватывает покой забытья и оцепенения.