Август Цесарец - Императорское королевство. Золотой юноша и его жертвы

• Название: Императорское королевство. Золотой юноша и его жертвы
• Автор: Август Цесарец
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1990
• ISBN: 5-208-01177-0

Романы Августа Цесарца (1893–1941) «Императорское королевство» (1925) и «Золотой юноша и его жертвы» (1928), вершинные произведем классика югославской литературы, рисуют социальную и духовную жизнь Хорватии первой четверти XX века, исследуют вопросы террора, зарождение фашистской психологии насилия.

---

— Ах, оставьте! Об этом я никогда не думал, — хмурится Пайзл, покоробленный его прямолинейностью, и вздыхает. — Непорядочно было бы даже думать об этом, тем более сейчас!

— Да, да, понимаю, я и не имел в виду ничего плохого. — Рашула делает серьезное лицо и задумывается. — Однако, господин доктор, неужели вы мне так и не можете раскрыть тайну, в чем состоит ваше удовлетворение? — В эту минуту на третьем этаже на площадке тюремной лестницы открылось окно. — Вы не видели, доктор, кто там был?

— Не видел! — Пайзл тоже взглянул вверх и заговорил тише. — Раз вы столь упорны, бог с вами, скажу вам только две вещи — всего я вам открыть не могу: первое, да, я настаиваю, чтобы правительство реабилитировало меня, опубликовав в официальной газете сообщение, и второе… второе уже касается моего шурина.

— Как? — встрепенулся Рашула, продолжавший поглядывать в сторону окна, где в хорошую погоду, как вспомнилось ему, любит греться на солнце Юришич. — Неужели вы для своего шурина требуете удовлетворения? От правительства?

— Да, для него! — твердо сказал Пайзл. — Вы же знаете, сами мне сказали, какую клевету распространили против меня в связи с его арестом. Думаю, я ее опровергну, не прибегая к неприятным объяснениям с клеветниками, если добьюсь, чтобы и его выпустили на свободу.

— Сейчас? — крепко засомневался Рашула, и что-то похожее на язвительную усмешку пробежало по его лицу, но моментально оно снова превратилось в ледяную маску. — Сейчас, когда он сошел с ума?

— Говорю вам, вероятно, это случайность. — Пайзл вплотную приблизился к Рашуле и ухватился за пуговицу его пиджака. Он возбужденно начинает ее теребить, говорит быстро, взволнованно, готовый разрыдаться. — Вам кажется это странным! А таким он часто бывает. И только поэтому… — он обрывает себя на полуслове и неожиданно перескакивает на другую тему. — Если бы вы лучше знали наши отношения, вы бы поняли, что существенная причина его нынешнего душевного расстройства в том, что он страдает из-за моего ареста, потому что сильно любит меня. Я полагаю, его спасение в уверенности, что я вышел чистым из этой аферы.

Словно заглотив комок слов, Пайзл поперхнулся. Лицо его некрасиво. По щеке сползает слеза, тяжелая, крупная. Желая освободиться от Пайзла, Рашула поднял руку, и слеза капнула прямо на нее. Он делает шаг назад и как грязь вытирает ее о пиджак. Придает лицу невиннейшее выражение, с трудом сдерживаясь, чтобы не прыснуть, не расхохотаться.

— Вы очень сентиментальны, доктор! Ну, а как вы думаете выйти из аферы совершенно чистым?

— То-то и оно, — сонно взглянул на него Пайзл, на самом деле пытливо изучая каждую черточку на лице собеседника. — Ему нужны более убедительные доказательства, нежели мои утверждения, что все обвинения ложны.

— Более убедительные? Что вы имеете в виду? — усмехается Рашула, выходя из себя, ему совершенно ясно, куда метит Пайзл, — Да, в этом мы его можем убедить! Легко убедим, хоть все это неправда. Если хотите, я перед ним сотню раз подряд откажусь от всех своих показаний против вас. Ведь речь идет об этом, не так ли, доктор?

— Слушайте, директор! — Пайзл подчеркнуто ласков. — Мы об этом уже много раз говорили, а сейчас совершенно иная ситуация. Это важно не только для спасения шурина, но и для вас. Видите, у вас сложилось ложное представление, что несчастье шурина в моих интересах. Точно так же вы постоянно были в заблуждении другого свойства. Но с сегодняшнего дня, нет, уже со вчерашнего, это заблуждение может более чем когда-либо вам навредить. Скажу вам по секрету, моя свобода не зависит больше ни от вас, ни от нашего национального правительства, а от Вены.

Со вчерашнего дня Рашула допускает возможность такой высокой протекции, но в нем просыпаются новые сомнения:

— Речь идет о том, чтобы я отказался от показаний перед судом, так? Вы этого хотите? Но как объяснить, что сегодня вам вдруг понадобился мой отказ от прежних показаний, а вчера вы заявляли, что это вам не нужно? Неужели вчера вы не думали о Петковиче?

— Думал. Я всегда о нем думаю. Но чего я не мог раньше, со вчерашнего дня могу, могу с того часа, как в Вене стали здраво смотреть на вещи. И только вчера мне стало известно, что есть возможность и его вытащить из тюрьмы. Но имеет ли смысл его вытаскивать, если при этом, хотя бы ради моей жены, я не располагаю даже крошечной надеждой, что приступы у него прекратятся? Я говорил вам…

— Знаю, — Рашула нетерпеливо махнул рукой. — Если бы вы его любили, это было бы заметно не только теперь. Но у меня нет намерения упрекать вас, ибо меня волнует исключительно мое дело. Если вы сейчас снова требуете отказа, то мне совершенно ясно — это нужно не для Петковича, а для вас.

— Совсем не для меня. Я заинтересован в отказе, не скрою, и причину вам сообщил. Ваше дело — верить или нет. Внакладе останетесь только вы. Так уже было. Вы полагаете, что в Вене ничуть не возмущены тем, что вы скомпрометировали лидера партии, на которую в Хорватии только и может опереться двор и монархия? Знайте, это главная помеха, чтобы вы уже сегодня покинули тюрьму.

У Пайзла таинственно сверкнули глаза, в них уже были не слезы, а угроза. Рашула скрещивает руки на груди, отступает шаг назад и вперяет взор в Пайзла. Смех и ненависть борются в нем.

— Вы это слышали? Должно быть, от своей супруги? (Значит, это она была в Вене? — подумал он.) Мне бы это должно льстить, да, видите ли, не льстит. Я допускаю, что Вена вам хочет помочь выйти на свободу, и, может быть, неприятность состоит лишь в том, что от вас отреклась партия. Именно это вам ставят в упрек, вас считают скомпрометированным, и в этом все дело, в этом, а не в вашем сентиментальном отношении к Петковичу. Потому-то вы и хотите выйти чистым из аферы. А для этого мне надо взять свои показания обратно! Вы настаиваете на этом?

— Слушайте, директор! — протянул руку Пайзл, но Рашула отступил.

— Нет, хватит об этом, доктор. Я думаю, не настолько вам дорог шурин, чтобы вы требовали для него удовлетворения; если сумеете, найдете способ выбраться отсюда один! Меня интересует другое: не отказываетесь ли вы в таком случае от нашего договора, согласно которому я не иду ни на какие отказы от прежних показаний?

— В таком случае, — Пайзл тоже отступил назад, — я, к сожалению, не могу принять этого условия.

— Не можете? — Рашула сделал паузу. — Значит, вы предпочитаете и сами оставаться здесь?

— Вы так полагаете? — усмехнулся Пайзл, инстинктивно прижав руку к карману, в котором было письмо. — Спросите это лучше у себя. Вам нести ответственность! Одумайтесь, пока есть время!

Сказал, смерил его взглядом и отвернулся. Уходит. Рашула стоит и смотрит ему вслед.

— Подождите, доктор! — сдавленно произносит он и догоняет его у самого входа в тюрьму.

— Что еще? — раздраженно, но с улыбкой бросает Пайзл.

— Ничего, пожалуй, так только, — тихо и почти неосознанно шепчет Рашула. Ему показалось, что из-за угла, оттуда, где стоит стол, высунулась и сразу же скрылась голова Розенкранца. — Но на чем основывается ваша уверенность, доктор, что вы будете выпущены на свободу даже в том случае, если я не откажусь от прежних показаний? Я понимаю это так: вы отказываетесь от всяких удовлетворений и идете на соглашательство, скажем, с правительством, или что-то в этом роде.

— С правительством? — настораживается Пайзл. — Опять вы за свое! Говорю вам: никогда! Доктор Пайзл не Иуда, чтобы идти на сделку с правительством, угнетающим его народ. Доктор Пайзл выйдет на свободу по воле высочайших факторов, но тогда, как я уже сказал, ответственность за последствия ложится на вас. Я буду настолько силен, что вместо освобождения надолго задержу вас в тюрьме.

— Даже в том случае, — в Рашуле глухо закипело неодолимое желание дать сдачи Пайзлу, — даже в том случае, если я выплачу вам половину суммы вперед?

Пайзл помолчал и зажмурился. Он наклонился к Рашуле, словно прислушиваясь к чему-то.

— Даже в том случае, по всей видимости. Вы будто нарочно добиваетесь, чтобы вас наказали, однако я вас жалею. Но сначала отказ от показаний и только потом уговор.

— Нет, спасибо! — хмыкнул Рашула. — Я думал не так. По-моему, сперва ваша свобода, а потом уж отказ от показаний. Впрочем, я могу отказаться, но только при условии письменной гарантии, что буду выпущен на свободу. Гарантии не с вашей стороны, а со стороны правительства или ваших высочайших кругов. Выбирайте, если можете.

Пайзл сделал шаг и сухо рассмеялся.

— Какие гарантии! Как будто речь идет о межгосударственном соглашении!

— Не между государствами, а между людьми, в равной степени обвиненных, — не отступает Рашула.

— Вот если бы вы были следователем! — смеется Пайзл.

— Берегитесь! Возможно, вы выкрутитесь, но я со скамьи подсудимых громко крикну: «Где Пайзл? Сюда его! Он совершил больше преступлений, чем мы! Да!» — Рашула вплотную придвигается к Пайзлу и с дикой злобой шипит ему прямо в лицо, а Пайзл уже в здании тюрьмы, пятится к лестнице. — Мы никого не убили, все умерли своей смертью. Они нам были никто, никакие не родственники. А вот вы своего шурина погубили! Напрасно отрицаете это, приукрашиваете. Это вы упрятали его в тюрьму, вы его убили!