Елена Ярилина - Любви хрустальный колокольчик

• Название: Любви хрустальный колокольчик
• Автор: Елена Ярилина
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2004
• ISBN: 5-9524-0985-7

Мужчина и Женщина, Павел и Евгения… Казалось, так будет всегда. Но Павел ушел, а Евгении открылась горькая истина: их всегда было трое — он, она и ее лучшая подруга. Неожиданная встряска, устроенная судьбой, заставляет серую мышку Женю посмотреть на мир другими глазами. Оказывается, до сих пор она не жила толком, и все только начинается…

---

Как плохо быть мертвой! Только боль, острый запах в ноздри, металлические звуки, крикливые, хриплые голоса, резкий свет и черные, мельтешащие тени.

— Ну все! Кажется, вытащили. Можно радоваться, рано ей еще умирать, пусть еще поживет.

— Слушай, она вроде что-то сказать хочет.

— Да нет. Это просто легкие конвульсии.

Я концентрируюсь и всю себя выливаю в крике:

— Отпустите! Отпустите назад! Не хочу здесь!

Надо мной, опустошенной, обессиленной, мертвой, раздаются какие-то перекатывающиеся звуки, это они так смеются, догадываюсь я.

— Нет, ты слышал, ты слышал, что она шепчет? Мы так старались, столько сил вложили, еле вернули ее с того света, а ей не нравится, назад просится!

С этого момента началось мое выздоровление. Во всяком случае, то вялое, безрадостное, дремотное состояние, в котором я все время пребываю, мой лечащий врач называет выздоровлением и при этом радостно улыбается и даже подмигивает мне. Поэтому я с ним не спорю, не хочется огорчать такого веселого человека. На мой вопрос, что же со мною было, он ответил с готовностью и весьма пространно, но так обтекаемо, с таким обилием медицинских терминов, что из его объяснений я ровным счетом ничего не поняла. Катя ответила мне очень коротко: сердце — и при этом почему-то недовольно покосилась на меня. Еще я узнала, что привезла меня сюда неделю назад «скорая помощь» с улицы. Почему же с улицы? Несколько часов эта мысль не давала мне покоя и весьма занимала меня. Мне смутно помнилось, что я была с Сашей в кафе, почему-то потеряла сознание, все это я смутно, но помнила, но вот как я из этого кафе вышла на улицу, этого не помнила совершенно. И хотя все это, в сущности, было не важно, пустяк, но пустяк этот почему-то мучил меня. Мое тягостное недоумение рассеяла медсестра, пришедшая вечером делать мне очередной укол:

— Да что вы так волнуетесь? С улицы — это значит не из дома, вот и все, вам нельзя волноваться, надо поберечь себя, сердце слабое, да и не девочка уже.

Еще через неделю меня выписали, и Катюша с мужем отвезли меня домой. Они хотели забрать меня к себе, чтобы я не оставалась одна, а была под присмотром. Но я устроила мини-скандальчик в машине, заявив, что у них я опять разболеюсь. Поскольку волноваться мне запретили, Катя была вынуждена подчиниться моему желанию и отвезла домой, хотя все время ворчала. Но я прекрасно знала, что хорошо мне будет только дома, и потому осталась непреклонна. Огорченная и раздраженная, дочь ограничилась тем, что забила мой холодильник продуктами до отказа, предупредила некоторых соседей, что мне может понадобиться помощь, и дала очень длинный инструктаж не слишком обрадованной Светке. Я понимала Светку, мало того что ей в последнее время часто приходится со мной возиться, так еще всякие дилетанты лезут с советами. Поэтому Светку я тоже вскоре отправила домой, клятвенно заверив, что в ближайшее время умирать не планирую, а если мне этого уж очень захочется, то я ее сразу предупрежу. Довольная Светка умчалась на какую-то встречу, в последнее время личная жизнь у нее била ключом, но на всякий пожарный случай оставила мне какие-то таблетки и велела быть осторожной и ничего не делать, а лучше вообще лежать в постели.

— А больше ты ничего не хочешь?! — сказала я ей вслед, но вряд ли она меня услышала.

Все-таки как хорошо дома! Я коснулась кровати, стола, компьютера и сообщила им всем, что я вернулась. Раньше я не была способна говорить вслух сама с собой и уж тем более с вещами, мне казалось, что кто-нибудь услышит и осудит, скажет, что я сумасшедшая, а вот сейчас мне казалось нормальным и вполне естественным общаться с вещами, гладить их. Наверное, пройдет еще какое-то время, и я стану такой, как прежде — закрытой, завернутой в фантики условностей. Но пока я была еще немного свободной, еще немного живой, и, ей-богу, такая я себе нравилась больше.

К вечеру мне уже до смерти надоело листать дорогие и глупые журналы, которые оставила дочь, и я стала думать, чем бы заняться. Ответив на два телефонных звонка Катюхи и один Светкин, поев и попив чаю, я наконец решилась и подошла к компьютеру. Я собиралась просто посмотреть, на чем я остановилась. Посмотрела и… проработала часа три с большим удовольствием, так приятно быть занятой делом! Но хорошего понемножку, спать легла почти в детское время — десять часов. Так, очень благоразумно, делая в работе перерывы, я провела два дня. Но на третий приехали Катя с Любашей, и началось! В два голоса мои любимые родственницы потребовали, чтобы я в обязательном порядке ехала в какой-то тмутараканский санаторий. Я попробовала отказаться вежливо — не понимают. Обеих заклинило на свежем воздухе и природе. Я попыталась объяснить им, что поскольку родилась и всю жизнь прожила в Москве, то свежий воздух мне противопоказан. Нет, такие упрямицы, с места их не сдвинешь!

— Ну хорошо, будь по-вашему. Свежий воздух так свежий воздух, но не санаторий, там я тихо скончаюсь, лучше чья-нибудь дача, пустая разумеется, ничьего присутствия я сейчас не вынесу, хочу быть одна. Зимой почти все дачи пустуют, ищите, договаривайтесь, если вам так уж приспичило выселить меня на лоно природы. Да, и я возьму с собой компьютер.

Словесная битва разгорелась по новой, сражаться сразу с двумя было очень трудно, а их прямо-таки из себя выводило мое желание не расставаться с компьютером, пришлось сдаться, но зато в отношении других своих условий я стояла насмерть. Конечный результат наших торгов выглядел так: я согласилась начиная с 1 февраля пожить три недели на чьей-то даче в Фирсановке. При этом я обязуюсь вести себя благоразумно, то есть много гуляю, нормально и вовремя ем, рано ложусь спать, никакого компьютера с собой не беру, но зато и они меня не тревожат.

Дача оказалась маленькой, но теплой и уютной, а главное, на самой окраине поселка, возле леса. Перед отъездом я позвонила в издательство, сообщила, что болела, а то они уже потеряли меня, и, договорившись с ними, быстренько к ним съездила. Отвезла большую законченную работу, даже деньги смогла сразу же получить за нее, — небывалый случай. Дочери сказала, что гуляла возле дома, врать, конечно, нехорошо, но она раскричалась бы, узнав правду. А всех дел-то, что съездила туда и обратно, зато о деньгах теперь думать не буду.

Мои, выгрузив и разместив меня и все мои вещи, сразу же обследовали окрестности, главным образом их интересовали почта и магазин. И то и другое имелось в наличии и исправно функционировало, что их порадовало, а меня, признаться, не очень. То есть против магазина я ничего не имела, но вот с почты мне надлежало систематически отзваниваться любимым родственникам. Но раз я им обещала звонить, значит, буду, не люблю нервировать людей, тем более попусту. Для облегчения и успокоения их душ я при них затопила печку, а они, проверив, что я на самом деле владею этим умением, и натаскав в сени побольше дров из сарайчика, наконец-то отбыли. Уже после их отъезда я вспомнила, что так и не выяснила, чья это дача. Кажется, каких-то Любашиных знакомых и этих знакомых сейчас нет, куда-то уехали и будут не скоро, не то через год, не то через два. В конце концов, какая разница, чья это дача, главное, что тут нет никого и я одна.

* * *

Проснулась я с чувством приятных перемен. Глаза открыла, вокруг меня все незнакомое, странное. Огляделась в недоумении — батюшки, да ведь я на даче! Ходики на стене, сделанные в виде кошачьей головы, с бегающими глазками-бусинками, которые я вчера старательно завела, показывали без четверти десять. Однако заспалась я. Печку пока растапливать не стала, и так тепло. Чайник подогрела на электроплитке, позавтракала, глядя за окно. На улице, по всему видно, стоял морозец. Любаша снабдила меня валенками — серыми, смешными, мохнатыми. Обула их, прошлась по дому — ступать в них было очень непривычно, ну, ничего, привыкну, зато тепло. Старательно оделась, как мне было велено: теплый платок на голову, даже не платок, целая шаль, дубленка, такие же варежки — ну ни дать ни взять баба, которую сажают на чайник. Выкатилась, как колобок, на улицу, все как у Пушкина — мороз и солнце! Везде искрится снег, но не как в городе — серый, а рафинадно-белый, только возле самых стволов сосен на снегу мелкие веточки, чешуйки коры, хвоя. Или это птицы, белки намусорили? Стояла я тихо, и на ближайший ко мне куст опустилась синичка, довольно большая, пузатенькая, брюшко как желтый шарик, а спинка сизенькая. Я ей негромко сказала: здравствуй, она наклонила голову набок, словно пыталась меня понять, я засмеялась, уж больно потешно она выглядела. Птичка, испугавшись, вспорхнула. Я прошлась неспешным шагом до магазина, но заходить в него не стала. На улице встретились мне несколько человек, пожилые здоровались, и я им отвечала, а те, что помоложе, только окидывали любопытным взглядом. Повернула к дому, который должен был на ближайшие недели стать моим пристанищем и, значит, могла временно считать его своим.