В. Бирюк - Волчата

• Название: Волчата
• Автор: В. Бирюк
• Жанр: Фэнтези

Продолжение приключений «Лютого зверя» — боярского сына ивана акимовича… Нашего современника

---

Поэтому раскалываем текст поиском знакомых слов с привлечением дополнительной информации из внешнего мира.

Писарь был северянином. Новогородец или суздалец. Между южной и северной русскими грамматиками в 12 веке есть кое-какая разница.

Ну и правильно: последний прус, которого я раскрутил на признательные показания, говорил, что пруссы шли от Суздальского князя к Переяславскому. От Андрея Юрьевича к Глебу Юрьевичу. Предположительно, грамотка писана служилым княжеским писарем в Боголюбово под Владимиром.

Крестик в начале текста — аналог нашего «здрасте» — нормальное приветствие. Дальше идёт «от кого — кому». Это обязательный стандарт. Есть два исключения: любовные письма и военные донесения — там и так должны знать.

Вот этот «се азъ» — признак «высокого стиля». Так князья пишут. Вообще, чем больше в послании церковно-славянского вместо древнерусского — тем образованнее, вятшее автор. Купец написал бы попросту — «язъ».

Но дальше — белибердень какая-то. Князь, который «держит Владимирскую землю во княжении» сам себя называет Китай Юрьевичем и пишет родному брату Перепёлке в Переяславль.

В Суздальской земле сидит князем Андрей Боголюбский. Именно, что Юрьевич. Но — причём здесь Китай? В Переяславле — Глеб. Но «перепёлка»?

В средней части — понятно: купи колты золотые, четыре штуки по полугривне, коня… Слова «гривны» и «золото» я различаю.

В самом конце — тоже понятно. Стандартное завершение письма с добрыми пожеланиями общего характера. Типа: всего наилучшего.

А вот перед этим… Типа: придёт тесть — пусти его попортить руду дятлу и реки васк в торческ не ходить.

Торческ — город на реке Роси. Но — «реки»? Много рек? Скажи? Тогда… наверное, «васк» — Василий или Василько. Есть там такой. Ещё один сын Долгорукого, старший из его сыновей от греческой царевны. И сидит правильно. Не в смысле — «на попе ровно», а в смысле — князем в Торческе.

«Не ходить»… Типа: «не бегать до ветру»? В смысле: не бояться? Или — «не ходить конями»? Потому что ножками русские князья ходят только в церковь и в нужник.

«Портить руду»… Что-то из горнодобывающей отрасли? Или «руда» в смысле «кровь»? «Портить кровь» — идиома. Насколько смысл одинаков в 21 веке и в 12? Просто «сделай гадость» или что-то сакрально-ритуально-иносказательное? А кто такие «дятел» и «тесть»? Чей «тесть»? Автора или адресата?

Расшифровку письма пришлось прекратить — Трифена выздоровела. И вот только теперь, в каком-то кабаке в Трубчевске, до меня начал доходить смысл послания. А разыгравшаяся фантазия, набитая конспирологическим бредом 21 века, немедленно подсунула гипотезу. Проверям:

— Ивашко, скажи — у Ростика, Великого Князя, прозвище есть?

— Так «Ростик» — и есть прозвище. Ну, он рос-рос и вот, до Великого Князя дорос.

— А ещё? Другие прозвища есть?

— Ну… за упёртость — с детства «дятлом» зовут. Он же такой… долбит и долбит.

Вот же — всё у меня было перед глазами! А не доходило. Ещё деталь.

— А у Боголюбского ещё прозвище имеется?

— А как же! «Бешеным» кличут. С детства ещё. Такой, говорят, вздорный да злобный. И ни кого слушать не хочет. Даже противу отца своего голос подымал.

— Погоди. А к китайцам он отношение имеет?

— К кому? Не слыхал про таких. Хотя… вроде бы где-то на востоке… за половецкой степью…

Если про Степь, то это к Чарджи. Ханыч, под моим вопросительным взглядом, лениво опускает кружку, и объясняет как малому ребёнку:

— У Боголюбского мать из кыпчаков. Как это принято у русских князей, мать даёт своему ребёнку ещё одно имя. Для своей родни. Кыпчаки называют Боголюбского — Китай. Это имя — уважаемое в Степи. Так называет себя могучий кочевой народ, который живёт за высокими горами на востоке.

Ага. Поэтому старшего сына Мономаха — Мстислава Великого — на Западе называли Харальд. По имени, которое дала сыну его мать Гита. В честь её отца, погибшего в битве при Гастингсе, последнего из сакских королей Англии.

А катай — конный кочевой народ, постоянный противник собственно китайцев-хань. Мы им со своим названием… как поляков называть немцами.

Получается, что «Бешеный Китаец» Боголюбский ещё летом предполагал, что Изя полезет в Киев. «Портить кровь дятлу». И писал брату Глебу («Перепёлке») в Переяславль, чтобы тот Изе не мешал. И чтобы другого брата, сидящего князем в Торческе — предупредил. Но пруссы зарезали гонца, я — убил пруссов. Грамотка — не дошла, с приказом — не ознакомили. Крест Великому Князю — князь Переяславльский целовал, присягу приносил. И Перепёлка Изю в Переяславль не пустил.

В моей прежней истории было аналогично. Видимо, пруссы и без меня нарвались по дороге. Потому что отношения у братьев чёткие: Глеб против Андрея никогда не пойдёт. Перепёлке с Бешеным Китаем ссориться — даже и мыслей таких нет.

Стоп. Но Изя стоит не под Киевом, а под Черниговым. «Портит кровь» не Ростику, а Свояку. Боголюбского обманули? Тогда почему Изя ходил под Переяславь? Не сработал план «А» — пошёл по плану «B»? И снова — не срабатывает? А какой у Изи план «С»? Мне и даром не надо в княжьих планах копаться! Но от каши, булькающей в обкорзнённых мозгах, зависит сам факт моего существования!

   «Эх, помирать нам рановато
   Хоть в князьях наших много дерьма!».

И оно выплёскивается. Набегами поганых.

— А давно половцы под Черниговом стоят? (Это Борзята уточняет).

— Так вот уже десятый день. На двадцать вёрст вокруг города — начисто выжжено. Людей побили — ужас! Мы вот, только милостью божьей, побросав дома и имения свои… все, что нажито честным трудом… коней добрых — три, коровы молочных — три…

«Курток замшевых — тоже три». Не конструктивно — я не участковый, заяву на розыск краденного — не приму.

Мужики-беженцы продолжают, ускоряясь, предчувствуя близкое завершение застолья, потреблять бражку на халяву. Они то плачутся, то ругаются. Николай поддерживают беседу, сочувствует. Уточняет географию пострадавших местностей.

По сути — мужичкам этим ничего не светит. Вымрут они вместе с семьями. С голодухи. Здешние Северские князья просто прогоняют беженцев: что они могли принять — приняли летом. Теперь даже и в холопы не берут — не прокормить. А выше по Десне — разорённый Вщиж.

Люди на Руси — ценность. Только из людей можно выжать мыто, виры, полюдье, дани… Всё остальное — кунами не доится. Из-за населения ведутся войны, его угоняют, его «примучивают», «осаживают». Его вырезают во владениях противника. Мономах хвастает о своём походе на Минск: «не оставил в городе живых ни скотины, ни челядинца».

А ещё — просто гробят. Вот в таких междоусобных войнах. «Ни себе, ни людям».

А у меня в Рябиновке — избы по-белому строятся. Мне люди нужны для заселения вотчины. И купленный хлеб есть. Я толкаю под столом ногой Ивашку:

— Как закончим… нет — они отсюда на рогах уйдут — завтра с утра. Расскажешь им дорогу до Рябиновки. Надумают ко мне в холопы — пусть приходят, прокормлю.

Тихонько, наклонившись над столом, втолковываю это Ивашке и, поднимая глаза, натыкаюсь на напряжённый взгляд Борзяты. А вот это — другая проблема.

Куда мы идём? Куда ты ведёшь нас? К поганым в полон? Мы люди вольные, на одно дело нанятые, присягой не связанные. Не срастается дело — мы встали да пошли. Ну, Борзята, будем снова шутки шутить или дело говорить?

Беженцы, набравшись хмельного на дармовщину и впервые почувствовав приязнь со стороны встречных людей, а не обычное для них в этом исходе:

— Иди-иди. Проходи, не останавливайся. Понаехали тут… христарадники… расползаются «со слезами на глазах». Мужики наши выходят — их проводить и самим проветриться, а мы остаёмся с Борзятой за пустым столом. Так и смотрим глаза в глаза через весь стол. Ну, «шутник злобный» колись — на что нас подписали?

Борзята за эти дни уловил — кто в моей команде реально главный. Как бы не был ему мой рост, вид и возраст… против всех, с молоком матери впитанных, привычек, стереотипов, предрассудков и представлений… против всей исконности с посконностью… Но он — реалист.

Идеалисты, со своими представлениями о правильности, «как с отцов-прадедов», «по учению родительскому», «как все живут»… — дел не делают, по Руси не ходят, дома сидят. Потому что в дороге такие — просто подыхают на ровном месте.

К примеру, патриот-идеалист должен был бы встать и громко покричать:

— Моя родина — лучше всех!

И там бы нас и закопали. Во Вщиже. Поскольку «нашей родиной» нынче считается Смоленск. Сказано же русской народной мудростью: «В чужой монастырь со своим уставом — не лезь».

— Вот они какие дела получаются… Значит вот что, малой, слушай. Дело наше тайное. Такое…

То-то! Заговорил с отроком о взрослом деле. Но — ещё с гонором. Только и я тоже — реалист. Я реально понимаю, что в этом «святорусском» реале мало понимаю.